Декабрист - Войлошников Максим Витальевич. Страница 13

– Без тебя это знаю… шпион, – с некоторым презрением бросил Николай. Доу поклонился, подавив уязвленное самолюбие. – Сам все сделаю. Какие деньги вы предоставите на осущетвление этого плана?

– Могу предложить в распоряжение вашего высочества триста тысяч фунтов…

– Миллион. Ты имеешь дело с будущим государем. Мне надо многих подкупить – не просить же денег у министра финансов Канкрина? Денег в государстве итак нет.

Доу побледнел от жадности. Возможно, в его намерения входило прикарманить часть субсидии правительства Его Величества:

– Могу пока твердо обещать полмиллиона…

– Я дважды не повторяю. Посол Уитворт роздал убийцам отца три миллиона. А я тебе не Ольга Жеребцова [9], чтобы на мне экономить!

– Четверть века назад Британия вела смертельную войну с Наполеоном, ваше императорское высочество! Необходимость в перемене русской власти была куда более насущной. Зато лондонские банки не рушились один за другим, как сегодня. Возможно, именно временное финансовое ослабление моей страны сделало государя императора более решительным, нежели обычно…

– Ладно, пошел вон пока, я буду думать! – Николай небрежно махнул кистью руки.

Поспешно откланявшись, английский агент вышел. Цесаревич сделал несколько шагов по кабинету.

Значит, действительно, Александр пригрел на груди гробовую змею, подпущенную ему давними британскими «друзьями», – подобно князю Олегу Вещему…

Однако Николай подозревал, что одному Доу не под силу провернуть всю комбинацию, что, кроме явных агентов, Британия располагала при русском дворе и теми, кто работал во тьме и молчании. Но кто? Искать было недалеко…

…Образованные придворные медики, втиравшиеся в доверие государям восточных стран, были коньком британской тайной дипломатии того времени. Придворный лейб-медик государя, Яков Васильевич Виллие, от рождения – шотландец Джордж Уэйли. В конце восемнадцатого века шотландские эмигранты, ненавидящие Англию, являлись анахронизмом. Шотландцы были среди передовых строителей британской империи. Решительный, талантливый, памятливый – Уэйли сумел войти в доверие императору Павлу. После гибели отца, с которой шотландец, казалось, никак не был связан, он перешел к сыну, еще более приблизившись к престолу. Впрочем, с самого своего появления в России он и некоторые другие англичане были близки к молодому наследнику… Он остерегался действовать в открытую: исторический урок, преподанный придворным лекарем Лестоком, которого царица Елизавета Петровна за его нахрапистость отправила в ссылку, был вполне усвоен всеми заграничными агентами при русском дворе. Однако высокое медицинское искусство позволяло многого достичь не только при персидском дворе, но и в несколько более избалованном цивилизацией обществе… Ну а для военной медицины первой половины девятнадцатого века доктор Виллие сделал столь же неоценимо много, сколь во второй половине века совершил великий Пирогов. Он продвинул многие таланты, но мстительно преследовал тех, кто не чесал его вдоль шерсти. Медик жил одиноко и был крайне скуп. Если кто и был достоен сменить посла Уитворта в качестве британского агента в самых недрах российской власти, – то это Виллие…

Николай выглянул в окно – вот она, Петропавловская крепость, с ее ледяными казематами! Надежное, пожизненное пристанище тех, кто покушался на верховную власть. Но как же сладка эта власть – он до судорог сжал кулаки. Надо решаться. Николай выглянул в прихожую и, обнаружив там своего флигель-адъютанта, полковника Ивана Бибикова, приказал:

– Командира Саперного батальона, полковника Геруа, ко мне!

Саперный батальон состоял из тысячи человек, лично преданных Николаю. Цесаревич знал там по имени едва не каждого солдата. Батальон состоял из четырех рот – двух минерных, укомплектованных опытными взрывниками, и двух саперных, солдаты которых представляли собой отъявленных головорезов и отменных стрелков, вооруженных нарезными штуцерами и пистолетами. Именно этими янычарами и командовал полковник Александр Геруа, безмерно обласканный Николаем и безмерно ему преданный.

– Здравствуй, Александр Клавдиевич! – приветствовал цесаревич своего мамлюка.

– Чем могу служить вашему высочеству? – отвечал бравый полковник.

– Видишь ли, задание это требует от тебя всей твоей преданности. Но наградою будет по меньшей мере генерал-адъютантство.

– Что я должен выполнить? – Глаза полковника преданно пожирали цесаревича.

– Ты знаешь, что только закончен Исаакиевский собор и государь желает присутствовать на его освящении?

– Так точно.

– Я хочу, чтобы ты отобрал наиболее преданных людей и заминировал собор. Он должен обрушиться в день освящения, но так, чтобы казалось, что он развалился сам. Мы свалим все на ошибку строителей. Понятно?

Полковник сглотнул и, точно загипнотизированный глядя на Николая, ответил сипло:

– Будет сделано, ваше высочество!

– Награды не за горами, полковник! – Цесаревич похлопал командира по плечу, и голубые глаза его вспыхнули дьявольским огнем.

Глава 12

Тщетные приготовления

Исаакиевский собор мрачной громадой возвышался над Сенатской площадью. В проект Андре Монферрана еще не были внесены изменения комиссии Стасова, придавшие собору больше света и величия. Внутри продолжались отделочные работы – Александр Первый торопился освятить собор, на который он не жалел средств страны, еще не восстановившейся после наполеоновского нашествия.

Немец Геруа был опытным и аккуратным минером и очень храбрым человеком, но его сердце трепетало при мысли о том, что он должен сделать. Грех другого немца, графа Беннигсена, который бил в висок табакеркой отца нынешнего государя, казался ему не таким значительным, как его собственное грядущее преступление. Готовя выполнение задачи, он пришел к выводу, что ему необходимо обеспечить обрушение купола. Вряд ли высокопоставленные жертвы покушения могли находиться в притворе во время торжественного богослужения. Разумеется, погибнут сотни, может быть, тысячи людей, присутствующих на освящении. Однако для человека, помнившего огненный ад Бородинского сражения, смерть тысяч людей не казалась невозможным событием.

Он отобрал шестнадцать особенно доверенных унтер-офицеров минерных рот. Собрав всех, велел им к девяти часам вечера переодеться в одежду мастеровых и, покинув казарму, собраться у оружейного склада. Сам он, облачившись в гражданский сюртук и подклеив накладную бороду, подошел туда же. Дальше Геруа повел своих людей по еще светлым петербургским переулкам. Встречавшимся прохожим представлялось, что подрядчик ведет людей на спешное исправление недоделок. «Мастеровые» несли инструмент – ломы, коловороты, кувалды и кирки. Один из них тащил ящик, в котором находились огнепроводные шнуры. Когда они подошли к забору, еще ограждавшему собор, там стояла линейка, груженная мешками, видимо, с известью или цементом. Сторож послушно открыл собор – ночные работы были нередки в это время. Люди принялись разгружать линейку. Однако любой, кто взялся бы вместе с мастеровыми перетаскивать мешки в собор, был бы удивлен, ощутив внутри не сыпучий материал, а твердые бочонки, соответствующие по размеру двухпудовым бочонкам с порохом. Было уже десять часов вечера.

Перетаскав бочонки в придел, «подрядчик» дал сторожу полтинник на водку и заперся в соборе. Здесь было темно, лишь узкие лучи света из потайных фонарей освещали серьезные лица заговорщиков в приделе. Геруа разделил своих людей на четыре группы и разделил между ними восемь участков под барабаном купола, в каждый из которых надо было заложить по четыре пуда пороха. Саперы полезли на леса, и вскоре зазвучали глухие удары кирок и молотов. Вырубая взрывные ниши, они втаскивали наверх и помещали в отверстия бочонки с порохом. Запальные шнуры выводили через специальные трубки. После этого ниши заделывали заподлицо цементом, убирая все следы минирования.

Геруа предпочел старый испытанный способ подрыва – поджог запала с помощью бикфордова шнура. Хотя наука шагнула далеко вперед и еще три года назад офицер военно-морского штаба Павел Шиллинг произвел подрыв морской мины гальваническим способом. Александр Клавдиевич считал электричество штукой капризной и, на его взгляд, ненадежной.