Декабрист - Войлошников Максим Витальевич. Страница 9

В качестве посланца Тудора в лагерь Ипсиланти приехал Олимпиот, немолодой жилистый грек с ясными глазами прожженного обманщика. Он передал приглашение. Вожди должны были встретиться в Бухаресте, чтобы объединить свои силы, как было уже договорено заранее.

Торжественно встреченный, Ипсиланти с небольшим конвоем въехал в город. На главной улице Петр увидел выехавшего им навстречу Владимиреско. Расширяющееся кверху лицо сорокалетнего вождя пандуров было суровым, усы скобкой оттеняли небольшой волевой рот. На голове его была высокая папаха. Поздоровавшись, предводители сошли с коней, вошли в опустевший после бегства хозяина боярский дом и там, сев в большой горнице, начали переговоры.

Ипсиланти, сказав несколько высоких слов об эллинской свободе, выразил желание, чтобы Тудор подчинил свои отряды ему. Владимиреску возразил:

– Вы, греки, боретесь за свободу от турок. А мы, валахи, пандуры, боремся за свободу народа от кровопийц. Турки за морем. А кровь из народа в первую голову пьют богатые бояре да греческие господари и откупщики. Вот и выходит, что враг у нас разный. Вам, грекам, надо сражаться в Греции, а здесь – наше поле.

Ипсиланти, считавшего себя некоронованным королем княжеств, эта отповедь обескуражила.

– Мы, конечно, заключим военный союз, чтобы враги наши нас поодиночке не разбили, – сгладил неловкость Владимиреско.

После переговоров Ипсиланти имел приватную беседу с Иордаки.

– Как войско у Владимиреско?

– Преданы ему. Правда, у него заведена суровая дисциплина – как в регулярных войсках. Это многим не нравится, особенно арнаутам.

– Можно ли ожидать, что часть войска отойдет от него и присоединится ко мне?

– Пока он жив – вещь маловероятная…

Ипсиланти велел сформировать и вооружить в Яссах дополнительный отряд – тысячи полторы людей. Но удалось набрать только человек триста. Это говорило о трудностях с людскими резервами.

Шестой корпус русской армии придвинулся к границе, но стоял на месте и переходить на молдавский берег, на что в глубине души рассчитывал Ипсиланти, похоже не собирался.

Вскоре пришло письмо от русского государя, в котором он известил Ипсиланти, что русские войска не сдвинутся с места и что он и его братья будут исключены из русской службы и не должны возвращаться в Россию.

…Между тем до Стамбула дошли известия о восстании. Это нарушило спокойствие над зеркальным Босфором. Вскоре вышел султанский манифест, возбуждающий фанатизм мусульман. В Стамбуле обезоружили всех христиан. По мере того как удачно развивалось восстание, возбуждение народа росло.

…Барон Строганов, русский посланник, человек средних лет, приехал во дворец к Великому визирю Реис-Эфенди. Одутловатый властный турок принял его холодно. Строганов говорил с напором:

– Ваше превосходительство, я слышал, что назначены таборы янычар для похода в Молдавию и Валахию? Как это возможно, если по договору между нашими государствами войска Порты могут войти в приграничные княжества только в случае моего согласия? А я этого не дам, потому что будет резня православных жителей княжеств!

– Никто вас не спросит. Вы поддерживаете врагов Порты, даете им убежище. Другие государства по иному к нам относятся – приведу в пример Англию. Вам отныне запрещено выезжать из города…

Янычары, назначенные для выступления в княжества, начали буйствовать и резать в Стамбуле христиан. Чуть позднее пришло известие, что восстали греки Мореи (полуострова Пелопоннес). …В первый день Пасхи, 10 апреля, был повешен Константинопольский патриарх Григорий, родом из Мореи, из города Калаврати, в котором началось восстание, и три его митрополита. Толпа турок напала на стоявшие в порту русские суда, сорвала флаги и убила много матросов. Посланник Строганов возмущался тщетно. Драгоман русского посольства был казнен.

Английский посланник, лорд Странгфорд, внушал туркам, что русские боятся войны и следует решительно действовать против мятежников, не обращая внимания на существующую согласно мирному договору 1812 года протекцию России над княжествами. Англию считали союзницей.

Не откладывая, в Молдавию и Валахию отправили пашей с войсками. Турки высадились в дельте Дуная, близ русской границы, другой отряд двинулся с юга, из Болгарии, и третий десантировался в Констанце. С трех сторон они шли на Бухарест, и Ипсиланти отступил на северо-запад, в предгорный город Тырговиште, где чувствовал себя увереннее с военной точки зрения. В середине мая турки вошли в Бухарест.

В Морее греки устроили туркам резню. Но янычарам и башибузукам не надо было предлога для истребления греков, а заодно и попавшихся молдаван с валахами.

В этих условиях русский посланник в Вене граф Головкин сделал представление участникам Лайбахского конгресса:

Турецкое правительство не может примириться со своими подданными, будучи способно лишь к истреблению народа. Меж тем необходимо скорее усмирить разгоревшуюся революцию, пока не запылали и соседние края. По решению конгресса русские войска готовы сделать это. Корпуса уже стоят на границе, нужно только согласие держав.

Однако предложение графа Головкина было поспешно отклонено Меттернихом и графом Кэстлери. Меньше всего они хотели появления русских войск на Балканах.

Между тем война разгоралась…

Честолюбие и коварство – вот два качества, характерные для Иордаки Олимпиота. Он приехал вновь к Ипсиланти в его лагерь у Тырговиште, в предгорьях Карпат. После отхода из Бухареста между вождями углубился разрыв. Ипсиланти предполагал пробиваться через Балканы в Грецию, на соединение с армией повстанцев. Однако теперь Иордаки привез отказ Владимиреско пропустить гетеристов через Малую Валахию.

– Турки придут за вами и уничтожат мою Олтению, – сказал Тудор.

– Турки его обрабатывают, разделяют с тобой. Пока он жив, он не пропустит тебя, – сказал Иордаки князю.

– Что делать? – взглянул на него однорукий генерал.

– Ты должен убить его.

– Но как это сделать?

– Доверься мне. Я уговорю его встретиться и предам в твои руки. Но ты не должен оставить его в живых!

Иордаки, клянясь честным словом Ипсиланти, ручался за безопасность Тудора. Он уговорил его еще раз встретиться с генералом и найти возможные точки соприкосновения.

Как только Владимиреско выехал из лагеря, на него тут же набросились ехавшие с ним гетеристы во главе с Василием Каравли. Отбиваясь от них, он бросил тщетный взгляд на Иордаки и его людей – и, понял, что предан.

К вечеру связанного Владимиреско привезли в лагерь под Тырговиште.

– Ты предатель! – закричал на него Ипсиланти.

– Я защищаю свой народ, не греков, – ответил тот. Два бывших инородных офицера русской армии с ненавистью смотрели друг на друга.

– Казнить его. Только тихо, – приказал князь Александрос. Василий и двое его подручных в темноте вывели Владимиреско на берег речки Дымбовица и там зарубили саблями. Изуродованное тело бросили в реку.

Теперь можно было двигаться на Олтению. Часть людей Владимиреско, его пандуры и арнауты, перешли к Ипсиланти. А о гибели Тудора сложили грустную песню, которую запишет в Кишиневе молодой поэт Александр Пушкин, сосланый в то время в столицу Бессарабии.

Но содеянное ничего не могло изменить в судьбе восстания.

Глава 9

Изменники

Ломоносов отсутствовал в лагере, когда произошла расправа с Владимиреско. Он был в разведывательном рейде. Партизанская разведка теперь составляла главное занятие майора. Вернувшись, он был до крайности возмущен убийством вождя пандуров, что и позаботился немедленно высказать генералу в цветистых выражениях. А когда стоявший тут же Каравья схватился за саблю, молча вынул пистолет и взвел курок. Князю пришлось усталым голосом мирить своих сподвижников.

Наступившее лето приближало развязку. Петру с некоторых пор трудно было находиться в обществе Александра Ипсиланти. Ему не по себе становилось при виде угасшего взора вождя восставших. Слишком воспарил тот в своих мечтах, всерьез примерив греческую корону, и теперь, когда его отряды терпели одно поражение за другим, это надломило его веру. Его люди стали дезертировать. Самые преданные приближенные стремились потихоньку покинуть его лагерь.