Колыбель ветров - Бенк Теодор Поль. Страница 36

Я поспешил вернуться в рубку и снова взглянул на карту. И тут меня разобрал радостный смех.

Эриксон и Джордж Флог удивленно обернулись. Уж не схожу ли я с ума? Я решил пока не выдавать им свои предположения, на случай если ошибаюсь, хотя и был абсолютно уверен, что определил наши координаты. Эти два мыса были мне знакомы. Я видел их уже раньше, во время войны, когда совершал экскурсию к южному берегу Адаха в поисках образцов.

Всматриваясь в дымку тумана, я упорно изучал береговую линию. Тут имелись еще и другие скалы, выступающие прямо из воды.

- Дон, если мы увидим большой отвесный утес, выступающий прямо из моря примерно в ста ярдах по курсу, значит, мы находимся у входа в залив Бут. Караульте появление довольно крупного острова как раз посередине канала.

Сначала мы увидели большой остров. Утес, выступающий из воды, подтвердил мое предположение. Сами того не подозревая, мы вошли в усеянный островами залив Бут на южной оконечности Адаха. Мы нашли дорогу.

Теперь уже было нетрудно сориентироваться по островам, наметить курс и, несмотря на туман, разыскать пролив с восточной стороны Адаха.

- Ну, док, если вы не ошибаетесь, по возвращении на базу я вас угощаю, - весело сказал Дон.

Два часа спустя мы шли по проливу Кагалакса, и к пяти часам пополудни, в день столь сумрачный, что его вполне можно было принять за ночь, подошли к военным причалам. Я получил обещанное угощение.

Несколько часов спустя разразился шторм - такой, какого мы не видали все лето. Он бушевал два дня.

[Map_1.gif]

ГЛАВА XVIII

К моему удивлению и восторгу, входя в лабораторию, я встретил там Боба. Он прибыл накануне вместе с гарвардской группой - на катере береговой охраны.

Мы тотчас же уселись посреди растений и полевой одежды, развешанных для просушки на всех имеющихся в комнате гвоздях и сетках. Боб стал рассказывать о приключениях, пережитых им на склонах вулкана Коровинского. Вместе с Джорджем Прокопьевым и другими алеутами он добрался до горячих ключей ниже кратера, где их группа и расположилась лагерем на два дня, в течение которых Боб собирал в этом районе растения и образцы пород. Он хотел было подняться выше линии снегов, но алеуты воспротивились этому. Следуя их совету. Боб вернулся вместе с ними в деревню. Это было к лучшему, так как вскоре прибыл катер.

Я ожидал, что Боб с увлечением расскажет о свежих впечатлениях от похода в горы, но он молчал. Казалось, он был чем-то подавлен. Наконец, Боб поведал мне причину такого настроения. Ему хотелось бросить все и возвратиться на материк. Совершенно ошеломленный, выслушал я его признания. По его мнению, у нас не было ни ясной цели, ни системы. Похоже, что наша работа идет впустую, а главное, ему казалось, будто он принимает в ней такое ничтожное участие, что его отъезд не причинит ущерба делу.

Наша беседа затянулась до позднего вечера. Постепенно я начал понимать, что экспедиция потеряла для Боба живой интерес. Он в ней разочаровался. Не будучи человеком науки, он был не способен стойко переносить однообразие сбора коллекций. Полевая работа была для Боба всего лишь тяжелым и нудным занятием, и его участие в этом деле постоянно казалось ему малозначащим.

Конечно, это было заблуждением, и я пытался вразумить его, но безуспешно. Бобу все надоело. Он хотел возвратиться в Анкоридж и найти там занятие по душе.

Пока мы обсуждали положение, я тоже начал склоняться к мысли что, пожалуй, ему будет лучше поступить так, как он хочет. Мы сошлись на том, что он пробудет здесь еще несколько недель и выполнит последнее задание съездит на острова Прибылова и остров Св. Лаврентия, чтобы записать алеутско-эскимосские названия растений. Боб был не прочь повидать северных эскимосов, и к нему в какой-то мере вернулась прежняя бодрость духа. Особенно он был доволен тем, что я избавил его от сбора растений К этому меня склонило его признание, что до конца дней своих по доброй воле он не засушит ни единой травинки.

Когда решение было принято, каждый из нас занялся под готовкой к отъезду. Боб на катере ехал на острова Прибылова и остров Св. Лаврентия, а я с катером BSP - на Атху и острова с gещерами захоронений близ Умнака. Договорившись с капитаном службы береговой охраны, на следующий день я отвез Боба на пристань. На прощанье мы обменялись теплым рукопожатием и я почувствовал, что Боб не меньше меня сожалеет о предстоящей разлуке. Ни он, ни я не знали наверняка, что ждет нас впереди и скоро ли придется встретиться вновь.

Расставание с Бобом омрачило мне последующие дни, и я готовился к поездке на поиски пещер с захоронениями без прежнего воодушевление. Письмо профессора Бартлета снова принесло дурные вести. Он сообщал, что кто-то продолжает строить козни нашей экспедиции, по-видимому, добиваясь, чтобы нас отозвали с Алеутских островов. Отныне терпение Бартлета истощилось, и он стал на нашу защиту.

Я не знал точно, кто именно старался нас очернить, но подозревал, что это мог быть один из членов гарвардской группы. Подобно Бартлету, я не намерен был сдаваться. Что бы там ни было, я не собирался отказываться от сотрудничества с гарвардцами, но решил быть начеку и стараться не вызывать трений или зависти, возможных там, где цели наших экспедиций совпадали. Я с головой ушел в составление планов полевых изысканий, полный решимости успешно завершить экспедицию, несмотря на все разочарования в прошлом и настоящем.

Вечером десятого августа я переступил борт катера BSP-311, где был радушно встречен его экипажем. Как приятно было снова очутился среди этих людей. Всех волновала перспектива предстоящего плавания, а приключения нашего последнего путешествия стали теперь легендарными. Об этом позаботился Рыжий.

Обычно он так расписывал своим друзьям-морякам пережитые опасности, приукрашивая их всякими небылицами, что содрогались даже самые бывалые морские волки.

Казалось, что Эриксон чувствовал себя уже уверенней. Он шепнул мне, что теперь будет подвозить меня к островам совсем близко - мне останется только прыгать на берег. Мы стояли вдвоем у трапа перед рубкой и смотрели, как постепенно тускнел свет маяка на Зэто-пойнт. Прямо по курсу на противоположной стороне залива Хулух раскинулся целый архипелаг островков и рифов, среди которых нам предстояло плыть. Такая задача была равносильна скачке с препятствиями в темноте. Я сожалел, что надвигается вечер, так как мне было очень интересно увидеть острова Умах, Кану, Иситхин, Кагалакса, Тагадах, Чугул и Тагалах. Их имена подсказывали, что в прошлом они были охотничьими угодьями алеутов. Хотя мы проходили в двух милях севернее утесов Кагалаксы, я все же мог рассмотреть в бинокль узенькую полоску, говорившую о высоких волнах, бивших о крутые скалы берега. Стоял такой гул, будто вдали стреляли из множества пушек. Эта война - война между морем и сушей - становилась все ожесточенней. Борьба между ними никогда не прекращается. Андрей рассказывал, что раньше где-то там находилась деревня, но жители ее давно перебиты.

Ночью я крепко спал. Проснувшись рано утром и взглянув через иллюминатор, я увидел, что мы плывем в клочьях легкого с просветами тумана.

Прямо по курсу виднелся островок, верхнюю часть которого окутывало тонкое белое облако. Через мгновение он исчез из виду. Я проскользнул в рубку, напугав стоявшего на вахте Кена. Он сообщил мне, что мы плывем мимо островов Иситхин и Оглодах.

Вокруг нас кружились мириады морских птиц. Они гнездились на соседних островах по краям скал и отвесных берегов, повсюду, где только можно было прикрепить гнездо. Самыми занятными казались топорки. Эти морские цирковые клоуны забавны, как попугаи. Пока наша шхуна скользила по темным водам близ берега, мы с Джорджем часами наблюдали, как беззаботно они резвились, заставляя нас от души смеяться.

Время от времени какой-нибудь ожиревший топорок, утомившись от полетов, сновал перед носом судна и отчаянно хлопал куцыми крыльями по воде, тщетно силясь подняться в воздух. Наконец, он снова в изнеможении бултыхался в воду, неуклюже высовываясь и озираясь, как бы желая удостовериться, что никто не заметил его промашки.