Острова, не тронутые временем - Грин Лоуренс. Страница 51

Итак, я вполне созрел для стакана вина, предложенного мне в таверне, расположенной где-то на террасах Вальверде, около которой остановился наш автобус. Мои знакомые привели веселого круглолицего испанца и, подумав, представили мне как алькальда, или мэра. Он был глух и нем. Тут я заметил, что во все окна заглядывают люди, и только тогда сообразил, что говорящий по-английски гость здесь редкость и вызывает огромное любопытство.

Наконец и мне удалось заказать вина на всех. Вскоре я уже почти забыл об острых скалах и жутких пропастях. Кто-то принес пакетик с фигами, о которых теперь я уже и не думал. «Алькальд» вышел на улицу и вернулся с ящерицей длиной почти в два фута. По выражению его лица я понял, что она не кусается, и без опасения рассматривал гигантскую рептилию, несомненно принадлежащую к чудесам острова Иерро. Потом с улицы донеслись гудки автобуса: час, отведенный на осмотр Вальверде, истек. В приподнятом настроении, уже не боясь дороги, я сел в автобус и когда добрался живым и невредимым до «Леона и Кастильо», то попросил Пепе передать мою благодарность всем вальвердцам.

За ночь судно — теперь оно уже не кренилось — снова вернулось к той спокойной стоянке у Сан-Себастьяна на Гомере, которая так понравилась Колумбу. Здесь оно должно было простоять целый день, чтобы погрузить бананы и бочки с вином, а я с первой моторкой отправился на встречу с моим другом, который говорил по-английски, — очень хотелось услышать что-нибудь еще о языке свиста.

Пепе стоял на носу судна. Прежде чем сойти на берег, он что-то просвистел кому-то на пристани. В ответ я услышал свист, означавший, что «сигнал принят», и тогда Пепе начал «настоящий разговор». Он закончил его до того, как катер пристал к молу. На берегу меня уже встречали Хуан и Гильермо. Мы зашли в кафе на площади Кальва Сотело, расположенном в тени лавров. Хуан не был удивлен тем, что дорога вверх на Вальверде не пришлась мне по душе, однако выразил надежду, что фиги и вино в какой-то степени компенсировали пережитый страх. Я был просто потрясен, когда узнал, что Хуан хорошо знаком со всеми деталями моего недавнего путешествия на Иерро.

Я совсем забыл о том, как Пепе переговаривался свистом с берегом. Они с Хуаном договорились устроить этот спектакль для меня, когда судно еще только отправлялось на Иерро. Хуан и Гильермо привели на мол старика эксперта по свисту по прозвищу «Паломо» («Голубь»), который и перевел им все, что высвистел Пепе. Паломо присоединился к нам в кафе. Я узнал, что он сражался на Кубе еще во время испано-американской войны [150], да и сейчас работает, хотя ему уже за восемьдесят. Паломо — крепкий мужчина; год назад он таскал мешки весом по сто килограммов. Старик свистит совсем неплохо, хотя и жалуется, что потеря переднего зуба сильно ограничила его возможности.

Я попросил своих друзей вспомнить о каких-нибудь интересных случаях практического применения «сильбо гомеро». На это Хуан заметил, что каждая страница истории острова передана с помощью языка свиста в горы и оттуда она снова дошла до самых отдаленных заливов на берегу.

Я вспомнил маленькую девочку, которая пересвистывалась с Антонио Эваристо. Она стояла возле дома, где провел свою последнюю ночь в Старом Свете Христофор Колумб, прежде чем пуститься в великое путешествие по неведомым водам. Конечно, отплытие «Санта-Марии», «Пинты» и «Нины» сопровождалось свистом «репортеров». Они повествовали о любви Колумба к Беатрис-и-Бобадилла с Гомеры и о том, что на суда грузят телят и коз, овец и свиней, кур и фрукты. А потом с острова вывезли тот сахарный тростник, который так преобразил облик Вест-Индии. Так что островитянам было что передать свистом еще во времена Колумба.

Я уже говорил, что искусство это существовало с незапамятных времен, и представил себе, как древние гуанчи свистели, плавая на отмелях и сгоняя рыб в плетеные ловушки. Это были, видимо, счастливые времена, но затем пришли завоеватели и истребили веселый и мирный народ. Многие гуанчи предпочли броситься со скал вниз, чем жить под игом завоевателей. Подробности этих трагедий передавались свистом во все уголки острова.

Свистом мятежники договорились о совместном выступлении, когда жители Гомеры взбунтовались против тяжелых поборов и свирепости испанских губернаторов. Свистом созывали они народ на битвы, когда корабли Дрейка [151] атаковали Сан-Себастьян, а через пять лет сдерживали наступление голландцев. Свист разносился по всему острову, когда в начале XVII столетия город заняли алжирские пираты, а Сан-Себастьян был охвачен пожаром. Свирепствовали ли штормы, грохотали ли бурные потоки по дну ущелий, терпели ли суда бедствия, смывало ли рыбаков с борта в море — остров всегда узнавал новости от свистунов. А во время гражданской войны в Испании республиканцы ушли в горы с пулеметами и здесь окопались в неприступной Рок-Агандос. У них не было ни пищи, ни воды, и лишь свистом республиканцы смогли сообщить на остров, что вынуждены сдаться.

Пожалуй, самая известная демонстрация языка свиста на Гомере была организована в 1906 году для короля Альфонсо XIII [152]. Король не верил тому, что ему рассказывали о языке свиста, пока два солдата из местной милиции не доказали справедливость этих утверждений. Правда, они допустили небольшую ошибку. Солдат, стоявший рядом с Альфонсо, получил указание, которое означало: «сними свою шляпу», но он не совсем правильно понял своего товарища и стащил шляпу с короля. Обоим было предложено выбрать для себя награду, и они предпочли... освобождение от воинской повинности. Интересно, что король узнал о языке свиста только после прибытия в Сан-Себастьян, да и сейчас об этом замечательном искусстве в Испании знают очень мало, а испанские ученые почему-то обходят эту тему стороной.

Гомера — странное название, и никто не знает точно, откуда оно произошло. Известно, однако, что в горах Сахары, откуда, возможно, пришли предки гуанчи, жило племя гумеро. Один ученый утверждал, что народ там знал язык свиста. Может быть, это и так, хотя мне кажется, что замечательное искусство высвистывать слова зародилось в ущельях Гомеры. И теперь любой свист напоминает мне об острове верблюдов и маленьких осликов, об ульях, сделанных из полой сердцевины пальмы, о сардинах и тунцах, о женщинах под черной вуалью в старой церкви, где молился еще Колумб.

«Я мог бы назвать лишь немного мест, столь оторванных от всего мира и навевающих впечатление полной изолированности», — писал о Гомере в начале XX века английский орнитолог. Действительно, с тех пор Гомера не очень изменился.

Сейчас много бедняков эмигрируют с Гомеры в Венесуэлу, которая им кажется южноамериканским раем. Я видел этих несчастных, они обнимали жен и матерей на пристани Сан-Себастьяна и печально взбирались на борт «Леона и Кастильо» со своими трогательными узелками.

Но вот якорь поднят. Мужчины вышли на палубу с гитарами и запели «Малагуэну» и «Тахаресте» под аккомпанемент тамбуринов. Их щемящие мелодии лишь усугубляли тоскливое настроение. Но тут раздался свист, который отвлек мое внимание от грустных гитаристов. Он раздавался со скалы над Сан-Себастьяном и был исполнен призывных тонов, он летел над водой, заглушая печальные мелодии. Один из пассажиров, сидевший на скатанных одеялах на палубе, встал и свистнул в ответ.

— До свиданья, — услышал он от своего друга. И ответил ему, перекрывая свистом добрую милю:

— Вольвере отра вец! Адио! (Я еще вернусь! Прощай!)

Глава четырнадцатая

Остров маленьких ныряльщиков

И вот передо мной снова Мадейра — остров чудесного вина, редких фруктов и хорошей рыбы, остров, который я всегда покидаю с неохотой. Но на этот раз, к счастью, почтовый пароход компании «Юниэн Касл» уйдет с Мадейры без меня.

Первым и самым сильным впечатлением от острова всегда будут мальчишки-ныряльщики. Когда бы вы ни прибыли на Мадейру, днем или ночью, всегда можно услышать их звонкие голоса: