Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 49
Старуха приоткрыла рот и облизнула тонкие губы.
Сопов пригляделся: батюшки, а язык-то у нее и не язык вовсе, а — маленькая черная змейка! Извернулась вправо-влево, потом приподняла головку и уставилась на Клавдия Симеоновича маленькими антрацитовыми глазками-бисеринками.
«Ох, святые угодники!..»
Да, трудно сказать, как бы все обернулось, если б не кот.
Когда до старухи оставалось не более десяти шагов, за спиной Клавдия Симеоновича раздалось мяуканье, громкое и пронзительное, более похожее на скрежет по стеклу огромного стального когтя.
От этого звука деревянная козон съежилась и стала будто меньше размером. Кот заорал снова — и Клавдий Симеонович явственно увидел, как задрожала, затряслась сосна, которая росла из горба старухи. Змейка в ее рту заметалась, а после взяла да и втянулась обратно, будто червяк в проточину.
Третий кошачий вопль стал заключительным: кора на стволе с шуршанием завернулась, скрыв деревянный облик непонятной старухи. Только тогда Клавдий Симеонович обернулся.
Кот в корзине преобразился. Он теперь тоже являл собой изрядное зрелище: спина выгнута, глазищи полыхают желтым огнем, а с шерсти вокруг золотые искры сыплются.
— Вот те и морген-фри… — только и смог вымолвить вконец растерявшийся Сопов.
В этот момент кто-то тронул его сзади за плечо.
И тогда раздерганные нервы титулярного советника не выдержали. Он вскрикнул и без сил повалился на землю — в третий уже раз за недавнее время.
* * *
Но нигде не было Клавдию Симеоновичу спасения, даже в беспамятстве.
— Будет вам! Уж вставайте!
Сопов приоткрыл глаза.
Генерал брызгал ему в лицо чем-то холодным. Лицо — сосредоточенное, как у акушерки на первых родах.
Сопов, кряхтя, сел, огляделся. Еще была ночь, но бледные пальцы рассвета уже тянулись между деревьев, выбеливая тьму.
— Сколько ж я тут лежал?
— Не менее трех часов.
Клавдий Симеонович провел рукой по лицу. Понюхал пальцы, скривился:
— Чем это вы меня обдавали?
Ртищев пожал плечами.
— Болотной водицей. Не обессудьте, нарзана тут нет.
Сопов поежился. Было очень холодно, он сгорбился, спрятал руки под мышки. Все болело: суставы, спина, затылок. Хотелось закрыть глаза и уснуть.
— У вас где-то спички были. Давайте. — Генерал протянул руку.
Он принялся разводить костер, мельком поглядывая на Клавдия Симеоновича, но ни о чем не справлялся. Чувствовал, верно, что тот и сам все расскажет.
В этом он был полностью прав.
Но сперва Клавдий Симеонович внимательно и долго глядел на кота. Тот спал, свернувшись клубочком в клетке. Отчего-то он казался Сопову крупнее, чем накануне. Но это, конечно, была только иллюзия.
Наконец Клавдий Симеонович поинтересовался:
— Вы, ваше превосходительство, ничего ночью не видели?
— Ничего.
— Хм. А мне вот, представьте, такая дрянь в глаза лезла!..
— Сочувствую. В горячке чего не привидится.
— В горячке?
— Несомненно. Занедужили вы, сударь. Всю ночь маялись. А после уж такой фокус выкинули! Котом мартовским закричали и наладились было бежать. Да прямиком — в болото.
— Вот как… И что же?
— Господь сподобил — я вас удержал. За плечо ухватил, и тут вы без чувств повалились. Теперь, сударь, мы квиты.
— Получается так… — Клавдий Симеонович помолчал, раздумывая. Странная история. Неужто и впрямь все привиделось? Удивительно.
Долго молчал Клавдий Симеонович. Все не мог решиться.
А после собрался с духом и рассказал генералу и про лунную пыль, и про сосну, и про старуху с горбом. И про то, как кот его спас, тоже.
Генерал слушал не то что б невнимательно, но как-то отстраненно. А под конец высказался туманно:
— В поле две воли…
От такой невнимательности Клавдий Симеонович даже несколько обиделся. Впрочем, дулся недолго. Едва окончив рассказ, он ощутил полное изнеможение и принялся клевать носом. Пробормотал: «Прикорну ненадолго…» — да и завалился спать.
А когда проснулся, солнце стояло уже выше сосен.
Хоть и утверждал генерал Ртищев, будто Клавдий Симеонович занедужил, однако чувствовал себя титулярный советник терпимо. Правда, ломило виски, да лицо и руки распухли от комариных укусов.
Он потянулся, сел. Почесал небритый подбородок. Потом глянул по сторонам.
Генерал поодаль сидел, прислонясь спиной к дереву. Возле ног стоял рыжий сак, а на коленях — тетрадь в темно-зеленом клеенчатом переплете. Сопов ее мигом узнал.
Дневник доктора!
«Вот те раз! Я, олух, еще робел, что генерал застанет за чтением чужих записей. А их превосходительство, ничтоже сумняшеся, сам их изучать изволит. И не стесняется!»
Он покашлял в кулак. Ртищев поднял голову.
— Проснулись? Отлично. Я уж собирался будить. Нам пора.
— Проснулся, — сказал Сопов. — А вы, вижу, времени не теряете. Чужими записями интересуетесь?
— Интересуюсь. Да только ничего интересного. Русского интеллигента хлебом не корми, дай пофилософствовать, особенно в ссылке. Скучно.
— Ну так и верните обратно.
Генерал внимательно посмотрел на Клавдия Симеоновича.
— Вы, кажется, в некоторой претензии?
— Именно-с.
— Отчего? — удивился Ртищев. — Эти записи доктор вам не дарил и не завещал по духовной. Они столь же ваши, сколь и мои.
— Я спас саквояж. Я его нес, — упрямо проговорил Сопов. — Стало быть, он мой. И все, что в нем есть, — тоже. Я ведь к вашему коту не подбираюсь.
Ртищев вздохнул. Кинул тетради в сак, закрыл и подвинул к титулярному советнику.
— Берите. Но уверяю, ровно ничего интересного. Размышления юного еще существа. Наш доктор полагал свои незаконные аборты чуть ли не государственным преступлением.
Клавдий Симеонович, ничего не ответив, подтянул к себе саквояж. Пощупал стенки, поднял голову и сказал:
— Тут еще коробочка была. Плоская. Не видели?
Генерал пожевал губами.
— А вот ее я бы себе оставил, — сказал он.
— Так она у вас?
— У меня.
— А что в ней?
— Тоже, представьте, тетрадь. Только похитрее, записи шифром. Тут доктор что-то хотел в тайне сберечь. Да только код не из самых головоломных. Я уж приблизился…
— А к чему расшифровывать? Сами сказали — ничего интересного.
Генерал промолчал.
— Ваше превосходительство, — тихо сказал Сопов, — очень прошу, верните мне ту коробку.
Ртищев пожал плечами, вынул из кармана шинели плоский предмет в клеенке и протянул Сопову.
— Извольте.
Тот молча раскрыл обертку, глянул. Это и впрямь была тетрадь, исписанная острым характерным почерком. Буквы русские, однако слова непонятны. Рука, несомненно, доктора.
«Брксвщь!? Е-Ъятйно…»
Клавдий Симеонович забрал тетрадку себе.
— Ну что, убедились? — насмешливо сказал генерал. — Как видите, фамильных драгоценностей при докторе не оказалось. И зашитых в подкладке саквояжа кредитных билетов тоже. Вы ведь на это надеялись?
Сопов побагровел.
Он хотел сказать что-то дерзкое, осадить непонятного старика, который умел как-то неуловимо меняться, переходя из одного состояния в другое, но вдруг передумал. Пришла в голову простая и очевидная мысль: а ведь уже почти сутки прошли, как «Самсон» подвергся злодейскому нападению. Их наверняка ищут. Искать в тайге сложно. И удобнее всего — сверху. Так что сверлящий звук, который он слышал, — никакой не сверчок. Это аэроплан.
Точно!
Клавдий Симеонович поднялся. Огляделся, выискивая что-то взглядом. Нашел, удовлетворенно крякнул. Потом повернулся к Ртищеву:
— Ваше превосходительство, потрудитесь спички вернуть.
Получив требуемое, Клавдий Симеонович помассировал виски (голова сильно болела), подхватил саквояж и пустился прочь, веткой отбиваясь от комаров. На другое плечо он повесил корзину с котом. Это могло показаться бессмысленным. Но долгие годы службы приучили Клавдия Симеоновича бережно относиться к тому, что было дорогим для нужных ему людей. Ротмистр Агранцев, безусловно, относился к числу последних. Более того, на него у Клавдия Симеоновича имелись особые виды. Дело в том, что Сопов привык следовать в кильватере. Для сохранения жизненных кондиций ему непременно требовался лидер. На службе таким лидером был непосредственный начальник. Но теперь служба закончилась, и следовало как-то устраиваться. Кому-то служить — на новый манер. Ротмистр для этого подходил как нельзя более. Он был самостоятелен, при деньгах. Правда, деньги наверняка получены способом противузаконным. Скорее всего, это выручка от продажи кокаина либо опия. Ну да теперь не до мирихлюндий.