Евангелие от Чаквапи - Стукалин Юрий Викторович. Страница 41

— Не знаю, — я пожал плечами с усталым безразличием.

— Там, — Ник приподнял голову и указал вперед в сторону гряды, — может быть сплошная стена скал. Упремся.

— Давай налево, — посоветовал я.

— Почему налево?

— Можем и направо. Не вижу разницы.

Никита еще секунду вопрошающе взирал на меня, после чего отвернулся и заглушил мотор:

— Давай отдохнем немного.

Я кивнул, соглашаясь. Мы были измотаны до предела. Сказывалось нервное перенапряжение, голод и отсутствие сна. Следовало восстановить силы, насколько это было возможно сделать в сложившейся ситуации.

Мы выбрались из машины. Было прохладно. Открыв багажник, я достал из сумки запасную рубашку и натянул на себя. Пока я одевался, Никита вытащил из багажника пакет с тремя пластиковыми бутылками минералки и несколько пачек печенья, загодя купленными нами перед отъездом из Санта-Аны. Когда он повернулся, держа в руках литровую бутыль и печенье, я молча уставился на него, оглядывая с ног до головы — все его лицо, руки и одежда покрывали бурые пятна засохшей крови. Никита проследил за моим взглядом и буркнул:

— Ты не лучше… только рубашка чистая, — он тяжело вздохнул, уселся на землю, прислонившись спиной к джипу, открутил пробку, сделал пару глотков и, поставив бутыль между вытянутых ног, принялся открывать печенье.

— Присоединяйся, — предложил он, разрывая зубами обертку.

Я кивнул, осматривая простиравшуюся вокруг безбрежную равнину. Светало быстро, и теперь хорошо было видно эту безжизненную, каменистую пустошь, кое-где скрашиваемую торчащими вверх кактусами. Равнина просматривалась на многие километры, и появись кто — мы заметили бы нежелательных гостей сразу. Правда, и нас было видно издалека, но выбора особого у нас не было. Можно было доехать до горной гряды и попытаться укрыться там, но от нее нас отделяло не меньше двадцати километров, и сил на это у нас уже не оставалось.

Но отдохнуть не удалось. Едва я опустился напротив жадно жующего Ника, как вдруг он вытаращил глаза, глядя куда-то поверх моей головы, судорожно сглотнул и вскочил на ноги, тыча пальцем мне за спину и мыча нечто нечленораздельное. Я резко обернулся. С той стороны, откуда мы только что приехали, на нас стремительно надвигалась темная стена. Она поднималась от линии горизонта и уходила в небо, нависая сверху тяжелыми клубами. Цвет ее постоянно менялся, становясь то бурым, то серея до пепельного. Оцепенев, мы завороженно смотрели на нее, пока не услышали гул. Сперва тихий, едва слышный, он нарастал с каждой секундой, становясь все громче и громче…

— Песчаная буря! — заорал я, но Ник не двинулся с места. Он стоял, вобрав голову в плечи, отрешенно взирая исподлобья на надвигавшуюся на нас стену. — В скалы! — мой голос потонул в грохоте взбесившейся природы, но Ник очнулся. Он заскочил в распахнутую дверцу джипа и мгновенно завел мотор. Едва я оказался на сидении рядом, машина сорвалась с места и понеслась в сторону горной гряды.

Стрелка спидометра перевалила за семьдесят, джип трясло и подбрасывало так, что, казалось, он в любую секунду развалится на части, но Никита не сбрасывал скорость. Он крепко держал руль, приникнув как можно ближе к потрескавшемуся лобовому стеклу, стараясь вовремя заметить и объехать попадавшиеся на пути препятствия. Я вжался в сидение, упираясь одеревеневшими руками в переднюю панель, но это не помогало — меня мотало из стороны в сторону, мышцы рук и ног ныли от напряжения, рубашка взмокла от пота.

Медленно, но неотвратимо буря настигала нас, намереваясь поглотить в свое жуткое серо-бурое чрево. Сильный ветер завывал вокруг, врываясь в разбитые окна, салон машины заполонили клубы пыли, забивающей нос, глаза, уши. Воздуха не хватало, я начал задыхаться, натянул ворот рубашки на лицо, но вездесущие песчинки легко пробивались сквозь ткань, а мелкие камешки, словно рой разъяренных ос, больно жалили открытые участки кожи. Никита забился кашлем, отпустил от руля одну руку, прикрывая ею раскрытый рот, и джип занесло, резко бросило вправо. Я ударился о дверцу, осколки выбитого стекла впились в плечо. Вокруг потемнело настолько, что я уже едва различал сидевшего рядом Ника. Он что-то кричал, но в шуме я не мог разобрать что именно. Вести машину в таких условиях было немыслимо. Джип остановился, и мы сползли вниз под сидения, натягивая рубашки на головы. Машину беспрестанно трясло, а когда порывы ветра усиливались — вело юзом, проворачивая на месте, словно она и не весила нескольких тонн. Ветер оглушительно ревел вокруг в каком-то диком надрыве, как бесноватый зверь, безуспешно пытающийся добраться до своей жертвы. Металл скрежетал так, словно его рвали на части. Лобовое стекло не выдержало, лопнуло, распадаясь мелкими осколками, посыпалось вниз на нас, раня закрывавшие головы руки…

Буря закончилась так же внезапно, как началась. Жуткое завывание ветра стихло, песчаная пыль рассеялась, и дышать стало легче. Ошарашенные, потерянные, мы вылезли наружу, кашляя и отплевываясь. Песок скрипел на зубах, во рту пересохло. Забитые песчинками глаза зудели. Я попытался протереть их кулаками, но стало только хуже. Некоторое время мы стояли молча, испуганно осматриваясь по сторонам — не вернется ли этот ужас, и какой еще сюрприз может преподнести нам природа? Все вокруг было серым — и джип, и еще недавно каменистая равнина, и мы с головы до ног — все покрывал толстый слой мелкого серого песка. Только наши воспаленные, покрасневшие белки глаз да тоненькие струйки сочащейся из мелких порезов на руках крови несколько разнообразили всеобщую серость.

Ник подошел к багажнику, открыл его, выгреб из-под горы песка пакет и выудил из него бутылку с минеральной водой. Быстро открутив крышку, он запрокинул бутылку, набрал в рот воды, прополоскал его и сплюнул. Напившись вдоволь, он протянул бутылку мне, и я последовал его примеру. Затем мы поливали друг другу на руки воду — понемногу, чтобы зря не растрачивать ее — промывали глаза, вытряхивали песок из-за пазухи, из брюк, ботинок, и даже трусов и носков. Потом мы вычищали забитый доверху песком салон машины, после чего драили мотор. С тех самых пор, как закончилась эта проклятущая буря, никто из нас не произнес ни единого слова. Мы были обессилены, подавлены и испуганы. Колеса джипа утопали в песке сантиметров на тридцать, и мы молча разгребли его, уселись в машину и поехали дальше — в сторону горной гряды. Там можно было спрятаться на некоторое время, отдохнуть и выспаться.

Глава 25

Рико снова поразил ее. Кусок лошадиной печени и нескольких глотков… крови… и он снова двигается, как дикая кошка… Зверь… Поразительный зверь в человеческом обличии… Они снова шли. Сью уже не чувствовала ни боли, ни жажды, ни голода. Ничего. Тело казалось чужим, а непослушные ноги двигались сами собой. В предрассветных сумерках спина Рико была едва различима, и девушка брела, стараясь не опускать глаз, боясь потерять индейца из виду, боясь, что он уйдет и она останется здесь один на один с этой мерзкой пустыней… Сью снова упала, и индеец подошел, помог ей подняться, поставил на ноги. Девушка сделала пару неуверенных шагов, но опять рухнула на колени и замотала головой.

— Надо идти, — Рико присел рядом на корточки, положил руку ей на плечо. — Уже светает, и скоро солнце снова начнет палить вовсю. Надо дойти хотя бы до каньона. Там найдем тень.

Сью не ответила. Она стояла на коленях, сдавливая ладонями голову, и как китайский болванчик мерно покачивалась всем телом, тихо подвывая при этом. Никогда в жизни она не думала, что пройти всего несколько миль может оказаться так трудно… Все… плевать на чертовы скалы… на чертовы кактусы… Почему она должна идти туда? Какого черта? Сквозь узкие щелочки распухших глаз она смотрела вниз и видела чертов песок, из которого повсюду выглядывали чертовы камешки… Камешки корчили ей рожицы, смеялись над ней… громко, громко смеялись… Сью перестала выть и, не отпуская рук от гудящей головы, нагнулась поближе, чтобы разглядеть их получше. Камешки расплывались перед глазами, их смутные рожицы то блекли, то разгорались цветастыми лучиками… Почему у них нет ручек и ножек? Девушка склонилась еще немного, не удержала равновесия и уткнулась лбом в землю… Рико видел, как затряслись ее плечи. Она зарыдала в бессильном отчаянии, но слез не было, и оттого на душе становилось еще гаже… Индеец провел ладонью по ее голове, сказал что-то на апачи, а потом подхватил девушку на руки и понес.