Затерянный мир Кинтана-Роо - Пессель Мишель. Страница 51

Я сидел на самодельном стуле, наблюдая, как мой друг готовит ужин. Разглядывая его морщинистое лицо в отсветах пламени маленького очага, где он стряпал еду, я чувствовал себя словно в логове дьявола. А когда я уже лежал в гамаке, мне было видно при свете догорающего огня, как у старого авентуреро вздымается грудь с ее страшным шрамом. Больше всего меня поражало то, с какой легкостью я принял дружбу такого человека.

На другое утро мы вместе собрались в дорогу. Мой друг взялся нести вещи.

Вдоль всего побережья я видел ужасные следы урагана. Обрушившаяся на берег огромная волна вывернула с корнем деревья и кустарники и унесла их в море, а потом они были выброшены другой волной, сокрушившей все, что еще оставалось на берегу. Трудно себе представить силу этого тарана из тысяч огромных деревьев, поднятых на гребень гигантской волны.

Очень немногие, кто был в то время на берегу, остались в живых. В Шкалаке, куда я теперь направлялся, из ста пятидесяти жителей погибла половина. Волна высотой в двадцать футов накрыла весь поселок и прокатилась от Карибского моря до залива Четумаль. Когда волна отошла, часть жителей оказалась на верхушках устоявших пальм или на высокой груде обломков. Только эти люди и уцелели.

Однажды в Вест-Индии силу этих ураганов продемонстрировал мне лист какого-то дерева. Под давлением ветра лист стал таким плотным и жестким, что, налетев на дверь какого-то дома, врезался в нее, как лезвие бритвы.

Мы шли по опустошенному побережью до самого захода солнца и останавливались только два раза, чтобы поесть сухих лепешек, оставшихся от моих запасов с маяка. По пути нам почти ни разу не встречались скалистые участки, так что весь день можно было идти у самого берега. То и дело мы натыкались на множество самых разнообразных, иногда совсем неожиданных предметов, прибитых сюда атлантическими течениями. Как-то я поднял запечатанный аптечный пузырек. Через темное стекло я с удивлением увидел внутри листок бумаги. Представьте себе, это оказалась написанная карандашом записка:

Потом я наткнулся на истрепанный спасательный пояс с надписью «Энджел Хорас». Кто знает, может, это были остатки какой-нибудь страшной катастрофы.

Примерно через каждые пятьсот ярдов мой друг, шагавший впереди меня, нагибался и что-то подбирал на песке. По виду это были просто серые и бурые камни. Он осторожно бросал их в хенекеновый мешочек, привязанный у пояса. Я спросил, что это за камни. Он назвал их лаком и объяснил, что за килограмм таких камней в Мексике можно получить восемь песо. Я тогда не знал, что собой представляет этот лак, но подумал, что он не морского происхождения. Рассматривая похожие на камни кусочки, я удивился их легкости: они даже плавали в воде. Потом я заметил на некоторых кусках явные отпечатки формочки, похожей на блюдце. Это совершенно сбило меня с толку, и лишь много позднее я узнал об истинном происхождении этого самого лака, который можно подобрать повсюду на побережье Кинтана-Роо. Особенно много его бывает после сильных бурь.

«Камни» оказались действительно лаком, а то, что их приносило море, было, можно сказать, явлением второго порядка. Кажется, в 1942 году большое торговое судно, груженное лаком, разбилось о скалы у Банко-Чинчорро и затонуло. Лак этот, полученный из сока какого-то дерева, как и большинство камедей, плавает в воде. Год за годом корпус затонувшего судна трепали бури, некоторое количество ценного груза вымывалось из него и прибивалось к берегам Кинтана-Роо. Чиклеро, иногда подбиравшие лак, совершенно не знали ни его происхождения, ни его истинной ценности. Она была намного выше тех восьми песо, которые компании чикле назначали за килограмм лака. Должно быть, на судне было много сотен тонн этого лака, если в течение восемнадцати лет море все время выбрасывает его на берега Кинтана-Роо и даже Британского Гондураса.

Еще один вид ценного приношения моря назывался на побережье охо-де-венадо, то есть «олений глаз». Это были какие-то овальной формы семена в твердой светло-коричневой оболочке с четкой темно-коричневой полосой. Такие семена, похожие на глаз оленя, очень ценились индейцами. Они полировали их и делали из них украшения — бусы и подвески. Родом эти семена были откуда-то из внутренних районов Венесуэлы. По рекам их сносило в море, а потом прибивало к берегам Юкатанского полуострова. По словам моего друга авентуреро, который их тоже собирал, в Мериде за них платили песо за штуку. Как видите, сбор на берегу всякой всячины не такое уж новое хобби. Вполне возможно, что эти семена тщательно собирали еще древние майя. На берегу можно найти и ствол бамбука, который на Юкатане не растет. Жители побережья собирают бамбук и делают из него шесты для своих долбленых лодок. Используют его также и для мачт на мелких парусных судах.

Под вечер мы дошли до большого кокаля, кажется, не очень сильно пострадавшего от последних ураганов. В центре кокаля (назывался он Киче) стоял маленький каменный дом довольно примитивной конструкции. Это было первое каменное жилье, которое я встретил после кокаля Танках. Мы подошли к дому и на ступеньках увидели мертвецки пьяного старика, а вокруг него с полдюжины маленьких ребятишек. Это был хозяин кокаля и некоторые из его десяти отпрысков. Когда мы приблизились, пьяный приподнялся на локте и стал поносить нас последними словами. Он ругался до тех пор, пока у него не началась рвота. Жалкое это было зрелище — отец, распростертый перед собственными детьми, которые глядели на него со страхом и некоторым почтением. Они напоминали мне сыновей Ноя, именно так я их себе и представлял.

Жена пьяницы, толстая метиска, посоветовала нам не обращать внимания на ее мужа. Мой друг объяснил ей, зачем я здесь, а потом стал прощаться со мной, собираясь идти обратно. Но мне вовсе не хотелось явиться на следующий день одному в колонию бандитов, поэтому я попросил его остаться. После некоторого колебания он согласился.

На другое утро меня вытряхнул из гамака пьяный владелец кокаля. Уходили мы под градом ругательств, которых я, к счастью, не понимал.

Через три часа мы добрались до жалких остатков кокаля Тантаман. По словам моего проводника, здесь были древние руины, однако я их не нашел и не знал, можно ли верить его словам. Позднее на подробной археологической карте (более полной, чем моя) я нашел в той части побережья отметку с подписью Тантаман.

В нескольких милях к югу от Тантамана, в местечке Тампалан, на самом берегу мы обнаружили остатки каменного сооружения, наполовину залитого морем. Я не смог установить, действительно ли это постройка древних майя, хотя у нее было такое же квадратное основание, как у многих классических храмов на побережье. Мой проводник сообщил мне, что здесь были спрятаны сокровища, и показал на высеченную на одном из камней стрелу, якобы указывающую его местонахождение. На своей карте я прибавил еще одну точку и поставил около нее знак вопроса.

В четыре часа мы наконец достигли знаменитой колонии. На очень широком пустом пляже с молочно-белым песком стояло пять хибарок, кое-как сколоченных из бревен и разных выброшенных морем обломков. Навстречу нам вышли двое мужчин с красными платками на голове. Вид у них был довольно отталкивающий и не предвещал ничего хорошего. Оба были мексиканцы, оба с солидной бородой. Вместе они составляли довольно противную пару. С моим другом они поздоровались со спокойным безразличием, а на меня посмотрели нагло и враждебно.

Я сразу понял, что пришли мы совсем не вовремя. В колонии явно что-то стряслось, произошла какая-то крупная ссора. Как выяснилось, пятеро колонистов собирались устроить взбучку своему главарю, потому что вся колония почти умирала от голода. Еще две недели назад из Шкалака должно было прийти небольшое судно с продовольствием и до сих пор не пришло. Несмотря на просьбу моего друга авентуреро, в гостеприимстве мне отказали. Гамак я могу повесить на ночь в каком-нибудь доме, но еды мне никакой не будет. Они сами давно сидят без кукурузы, питаясь лишь черепашьими яйцами да тем, что удается подстрелить на охоте.