Затерянный мир Кинтана-Роо - Пессель Мишель. Страница 55

— Что скажешь? — снова повторил он.

Мне бы надо было держаться осторожнее, ведь против меня был выставлен артиллерийский дивизион хитрой государственной администрации. Но я не придал этому значения и с прямотой чиклеро стал рассказывать о себе. Загорелый и обветренный, все еще в своих разбитых сандалиях, я чувствовал себя немного неловко в этом чистом служебном помещении. Я давно не был в стенах учреждения, и теперь все здесь подавляло меня — стулья, письменный стол, блестящий хромированный радиопередатчик на стене позади полицейского.

Казалось, что королевский герб и пачки внушительных на вид бумаг, аккуратно разложенных на металлическом стеллаже, насмешливо смотрят на меня сверху вниз. Только красочный календарь какого-то местного владельца содовых заводов выделялся ярким пятном на общем строгом фоне.

Пробормотав что-то насчет двухсот миль, пройденных мной пешком, полицейский вдруг резко спросил:

— А виза у тебя есть?

Я сразу вспомнил свой разговор в английском посольстве в Мехико. Казалось, он происходил сотни лет назад.

— Визы у меня нет, — ответил я. — Я француз, а французам не нужна виза для въезда в английскую колонию.

Потом я промямлил что-то насчет распространения англо-французского соглашения на колонии. На все мои слова полицейский твердо ответил:

— Без визы нельзя въезжать в Британский Гондурас. Возвращайся, откуда пришел.

Он был непреклонен. Закон есть закон. Без визы никто не имеет права на въезд в Британский Гондурас, а въезжать в колонию через Сан-Педро вообще нельзя. После этого полицейский подробно рассказал мне, как в Гондурас из Мексики прибыли трое головорезов — те самые типы, что причинили мне столько хлопот в Шкалаке. По всей видимости, они ограбили крупный банк где-то в Соединенных Штатах и вот совсем недавно, убив двух рыбаков на лодке, нанятой в Шкалаке, незамеченные проехали через Британский Гондурас и скрылись в собственно Гондурасе. Тогда-то и был издан указ, запрещающий въезд в колонию через Сан-Педро или через любой другой пункт на границе, за исключением Четумаля.

Другими словами, я был еще обвинен и в нарушении границ.

— Возвращайся, откуда пришел! Закон есть закон, — упрямо повторял полицейский, видимо следуя наказу своего начальника из Белиза.

Я подробно стал объяснять, почему мне нельзя вернуться туда, откуда я пришел. Рассказал ему о болотах, о сорока днях пути пешком, однако полицейского это не проняло, и я уже чувствовал, что проигрываю эту последнюю битву своей экспедиции.

Я снова принялся толковать об англо-французском соглашении, но все было бесполезно. Соглашение недавнее, до Сан-Педро оно дойдет нескоро. Полицейский протянул мне лист дрянной желтой бумаги в мелкую линейку — один из тех бланков, на которых чернила сразу же расплываются, — и велел написать автобиографию с объяснением, зачем, когда и откуда я прибыл в Британский Гондурас. Должно быть, я написал не то, что надо, если судить по виду полицейского, который с большим трудом разбирал вслух такие слова, как «исследователь» и «пешком». Потом я сообразил, что они действительно звучат непонятно. Одно означает профессию, другое — «средство передвижения».

Полицейский перевел дух и постарался не показывать своего удивления. Когда он спросил, сколько у меня с собой денег, я стал шарить в своем заплесневелом, отдающем сыростью мешке и извлек оттуда смятые аккредитивы и пачку сильно замусоленных мексиканских денег. Всего сорок долларов. Какое-то мерзкое постановление местных властей, напечатанное мелким шрифтом, утверждало, что суммы этой было недостаточно.

— Ничего не поделаешь, парень, придется тебе вернуться откуда пришел, — снова сказал полицейский, с торжеством зачитывая закон, осуждающий меня.

Я попытался сослаться на дипломатическую неприкосновенность своего отца, забывая, что мне уже исполнился двадцать один год. Потом попросил свидания с французским консулом, но здесь не было никакого консула. В конце концов полицейский все же сжалился надо мной.

— Сегодня вечером я свяжусь с Белизом по радио, — произнес он и затем, словно распуская двор, встал и вышел из комнаты.

Исполнив свой служебный долг, полицейский стал несколько добрее, и я отважился спросить у него, где можно повесить гамак, пояснив, что мне нужна только крыша над головой. Этим замечанием я безнадежно унизил себя в глазах служителя закона и вызвал его презрение.

Оставив в полицейском участке свой мешок, я направился прямо к магазину. Еда еще раз примирила меня с цивилизацией. Я постарался напичкать себя всем, чем только мог, чтобы заглушить свою злость и разочарование. Ведь я мечтал о королевском приеме, о торжестве в английском стиле, представляя себя с бокалом в руке где-нибудь в уютном клубе у большого камина. Вместо этого я глотал сардины и шоколад у деревянного прилавка, а все жители поселка останавливались, чтобы поглазеть на чудака, появившегося на Амбергрис-Ки.

Пока я стоял в магазине и насыщался, мысли мои были снова на побережье. Я вспомнил голодных кокалеро, нищую деревушку Тулум, и мне стало стыдно. Какую радость доставила бы им хоть одна банка консервов! Как несправедливо, что у одних целые горы еды, а другие должны жить впроголодь, питаясь лишь черепашьими яйцами да кукурузой, добывая все в поте лица своего. Первый раз я оценил возможность цивилизованного человека получать пищу без особых усилий. Теперь, уже себе во вред, я набросился на плитки шоколада и маслины. Довольно скоро мой желудок дал знать, что он слишком основательно привык к простой пище побережья.

Заплатив за покупки мексиканскими деньгами и получив сдачу долларами Британского Гондураса, я вернулся в полицейский участок. Полицейский сидел у своего радиоприемника и крутил на нем ручки, произнося при этом особые каннибальские заклинания, видимо совершенно необходимые для получения ответа из приемника. «Громко и ясно», — говорил он. «Громко и ясно», — доносилось в ответ сквозь шумы и хрипы. «Виза необходима, не имеет права на въезд, сумма недостаточна, должен вернуться». Отрывисто щелкнув, приемник замолчал.

— Мы не можем оставить тебя, — сказал полицейский, — у тебя нет ни визы, ни нужной суммы, чтобы гарантировать проезд во Францию.

Я стал доказывать, что необходимая сумма у меня будет, как только я попаду в Белиз, где есть банк. Я нарочно не брал с собой много денег, чтобы меня не ограбили.

Полицейский улыбнулся. Такие истории ему приходилось слышать уже не раз.

— Ничего не поделаешь, голубок, — сказал он. — А пока ты еще здесь, придется тебе посидеть под замком.

Я чувствовал свое полное бессилие и сотрясал деревянные стены полицейского участка громкими протестами, снова требуя свидания с французским консулом. Хотя в стране и не было консула, но в каком-то маленьком справочнике я случайно прочитал, что представитель консульства там все же есть. Я уговорил полицейского еще раз связаться с Белизом. Оттуда пришел ответ, что сейчас конец недели, связаться с вице-консулом до понедельника невозможно. Выключив эту адскую машину, полицейский снова достал ключи и открыл массивную дверь с железными запорами.

— Вы собираетесь посадить меня под замок?

— Нет, просто держать у себя на глазах, — ответил он весело.

В тюрьме мне пришлось провести два дня в ожидании решения своей участи. За это время я старался навести порядок в своих мыслях и в своем имуществе, которое не разбирал с самого начала путешествия.

Одну за другой доставал я из хенекенового мешка слипшиеся от плесени вещи — все, что взял с собой или приобрел по пути. Половина этой тяжелой ноши оказалась совсем бесполезной в моем путешествии, например махровое полотенце или моя куртка, покрытая теперь сплошным зеленым слоем плесени. Куртку я отослал в чистку и получил ее на следующий день, снова голубую, вместе со счетом: пятнадцать центов за работу и семьдесят пять за два галлона жидкости, которые пришлось извести на нее.

Помимо того из мешка было извлечено множество небольших пакетов, фотопленка, мешочки с черепками, нефритовые бусины, обсидиановое лезвие, записные книжки (невероятно потрепанные и замусоленные) и карта побережья, усеянная теперь всюду точками, обозначающими места открытых мной развалин.