«Глухой» фармацевт - Спектор М. Б.. Страница 18

Костя воткнул у поворота гвоздодер, привязал к нему шпагат, и они двинулись. Метров через двести Матвей увидел впереди два ярких светлячка, потом еще два. Он пошевелил фонарем, светлячки исчезли.

— Крысы гуляют, — шепотом объяснил Костя. — У них здесь ход к норам. Может, там детвора народилась?

— Терпеть не могу крыс. И мышей тоже, — прошипел Матвей, его всего передернуло.

— У Махно, наверное, пострашнее что видел, — заметил Сашка,

— Видел, но к крысам испытываю отвращение, — сказал Матвей.

— А вон одноглазая, — осветил Костя что-то сверкнувшее во тьме,

Матвей подался вперед:

— Это не крыса, а какой-то камешек блестит. Подобравшись к нему поближе, Бойченко осветил камешек, и тот заиграл голубоватыми лучами. Матвей поставил фонарь, взял камешек и поднес его к свету.

— Хлопцы, гляньте, серьга! И как будто с бриллиантами. Ура, хлопцы! Здесь клад!

Толкаясь, мешая друг другу, ребята поползли вперед. Через полтора-два метра они наткнулись на три позеленевшие медные кастрюли с плотно закрытыми крышками. Кастрюли были одинаковой величины, прямые, ведра по полтора каждая. У одной кастрюли крышка прилегала неплотно. Из щели торчало тряпье, войлок, изгрызенный крысами.

— Отойдите назад и пошарьте хорошенько внизу. Не валяется ли там еще что-нибудь, — сказал Матвей.

Но они больше ничего не нашли. Тогда Костя Решетняк поставил одну кастрюлю на стянутую с себя гимнастерку, чтобы ее легче было двигать за собой по катакомбе. Матвей подталкивал кастрюлю сзади одной рукой, а в раненой зажал драгоценную серьгу. Первым поднялся из колодца Сашка и закричал:

— Валерий Михайлович! Там клад! Там, у Матвея!. Какой-то бриллиант! И кастрюля... А всего целых три кастрюли! С золотом!

— Ну, молодцы, комсомольцы! — обрадовался Горожанин. Вскоре в подвал выбрались и остальные кладоискатели, усталые, перемазанные пылью и грязью.

По бокам кастрюли поставили фонари и свечи. Ребята присели на корточки и начали осторожно перебирать содержимое. Тряпки и войлок отложили в сторонку, а ценности выкладывали на разостланную гимнастерку. Потом Горожанин и Валя стали сортировать драгоценности, раскладывая их кучками: бриллианты с бриллиантами, рубины — с рубинами, изумруды с изумрудами, сапфиры с сапфирами, жемчуг к жемчугу, отдельно миниатюры с эмалью или украшения тончайшей филигранной работы. Были полные гарнитуры: браслеты, кулоны, кольца, серьги, диадемы с одинаковыми камнями, а также табакерки, маленький образок, икона-складень —и все из золота или платины и с драгоценными камнями. Горожанин разглядывал каждую вещицу в лупу.

— Удивительно! — то и дело негромко восхищался Валерий Михайлович. — Работа знаменитого итальянского мастера Челлини! Вот на этой табакерке значится мастер — француз Мейссенье. Без сильной лупы, да при таком освещении разобрать все очень трудно.

Одно могу сказать вам предварительно. Эти ценности никакого отношения к Цукерману не имеют. По справкам, которые принес Троян, Цукерман купил магазин только в 1907 году. Этим же изделиям не менее трехсот или двухсот лет. Работа старинная. Цукерман антиквариатом не торговал. Такие женские головные украшения во Франции называются парюр, они были в моде лет двести назад. Богатые и видные вельможи тогда гонялись за подобными парюрами. Достанем остальные кастрюли, осмотрим их, и, может быть, я смогу более точно сказать о хозяине клада. Но я уверен, что Цукерман здесь не при чем. Бойченко, кстати, прав: должен быть другой доступ в подвал, через катакомбы.

— И еще, — строго сказал Горожанин, — О кладе никому ни слова. Операция не окончена.

— Ясно, — сказал Матвей. Остальные понимающе закивали. На другое утро, завтракая в столовой ЧК, комсомольцы друг с другом не разговаривали, боясь что с языка сорвется неосторожное слово.

Потом они снова все собрались в ювелирный магазин, но пришел Горожанин и сказал, что пока они пойдут без Трояна.

Отведя Сашу в сторону, Горожанин стал тихо его инструктировать.

— Человек, с которым «глухой» фармацевт встречался за Бугом, ночевал в доме на девятой Слободской. В шесть утра он вышел из квартиры и отправился на хутор Водопой. Там он вошел в отдельный домик, где находится и сейчас. Как передаёт наблюдение, этому человеку, которого условно назвали «Угрюмый», лет тридцать пять. Роста он среднего, коренастый, выправка военная. Внешних примет женщины с девятой Слободской мы еще не имеем. Ваша задача, товарищ Троян, учесть эти связи «глухого» фармацевта и заняться женщиной с девятой Слободской, у которой ночевал Угрюмый.

— А если я раньше освобожусь, можно будет мне прийти сюда? — спросил Сашка.

— Вряд ли вы успеете, — не сдержал улыбки Горожанин. — Вытащим из катакомбы оставшиеся кастрюли и несколько дней интересоваться там ничем не будем. Во вторую катакомбу тоже пока не пойдем. Впрочем, там видно будет.

Когда Троян ушел, Горожанин велел Анне Ивановне торговлю пока не начинать, и все они стали пробираться в подвал.

Второй спуск в катакомбу, казавшийся легкой прогулкой, на самом деле измотал ребят.

Вторую кастрюлю довольно быстро притащили к колодцу и подняли ее наверх. Когда укладывали в мешок последнюю, впереди от света фонаря что-то тускло блеснуло. Оставив мешок, ребята прошли немного, и метров через пятьдесят катакомба расширилась, они наткнулись на тупик, наполовину заложенный штабелем бутылок. Матвей посветил. Это были старинные пузатые бутылки с наклейками, разрисованные от руки русской вязью и латынью с названием вин и указанием года.

— Надо взять, — сказал Матвей. — На бутылках указан год, когда сделано вино.

Захватив несколько бутылок и уложив их в другой мешок, Матвей взвалил его себе на плечи. Тяжелую кастрюлю пришлось тащить одному Косте.

Выбравшись из колодца, Матвей и Костя совершенно выбились из сил. Горожанин велел им немного передохнуть, а Валя принялась стряхивать с них пыль и глину. Валерий Михайлович осмотрел этикетки и установил, что ни одной бутылки, датированной позже XVIII века, не оказалось. На этикетках значилось: 1687 год, 1707 год, 1716 год. Кстати, никакого вина в бутылках не было. Лишь на донышке виднелся сгусток коричневой мастики.

Костя, по указанию Горожанина, с трудом снял крышки с обеих кастрюль. В них были золотые монеты старой чеканки: двойные червонцы Петра І, чеканка 1714 года, червонцы 1716 года с латинской подписью, червонцы 1729 года Петра I, золотые двухрублевки Екатерины I, империалы Елизаветы, венгерские дукаты, английские фунты, гульдены, франки...

— Вот видите. — сказал Горожанин. — Кладу около двухсот лет. Судя по всему, спрятано это, когда строилось Адмиралтейство, в конце восемнадцатого века. Никакого отношения к Цукерману оно не имеет. — Давайте все это закроем, положим в мешки, а Валя пойдет к коменданту и передаст, чтобы к магазину сейчас же пригнали повозку. Мы попросим Анну Ивановну, чтобы она помогла вам, товарищ Решетняк, вынести из магазина. Если кто спросит, скажите, что это ее вещи.

Когда Валя ушла, Матвей спросил:

— Валерий Михайлович, можно мы немного отдохнем и займемся второй катакомбой?

— Нет, сейчас есть дела поважнее, — ответил Горожанин. — Катакомба от нас не убежит, Переждем день-два, а пока оставим в магазине охрану. Все зависит, какие результаты будут сегодня у Трояна. Он выясняет связи «глухого» фармацевта. Вам надо умыться, поспать. Вечером, возможно, вы будете нужны.

Горожанин ушел. Матвей и Костя перетащили кастрюли с золотом в магазин и спрятали их под прилавок. Туда же перетащили мешок с бутылками от старого вина, и стали ждать повозки.

Троян вернулся после обеда и доложил Горожанину, что на девятой Слободской, в доме, где ночевал Угрюмый, проживает некая Пашкова Любовь Александровна. Примерно лет двадцати пяти, высокая, с серыми глазами. Поселилась она там еще при белых, в начале декабря прошлого года, приехала из Елизаветграда. Снимает маленькую комнатку у старушки-хозяйки. Безработная. Перебивается случайными заработками. Умеет шить. Нигде не бывает. Изредка ее навещают приезжие земляки. Раза два приходила родственница, пожилая женщина. Говорит соседям, что если в ближайшее время не найдет работы — уедет обратно в Елизаветград, хотя и там полно безработных. Пашкова, по словам соседей, женщина скромная, богобоязненная, одевается как монахиня. По данным наблюдения, сегодня днем она выглянула за ворота, постояла минут пять, вернулась и больше не выходила.