В исключительных обстоятельствах 1986(сборник) - Писманик Моисей Львович. Страница 71

Вдалеке, чуть ли не на самом краю земли, виднелись едва заметные контуры сопок.

зазвучали в памяти Сергея слова старинного вальса, и ему почудилось вдруг, что он слышит голос Марты.

Перед глазами мимолетным видением возник продолговатый профиль жены с завитком белокурых волос на виске.

Возник и пропал.

“Может, и тебе придется заплакать”, — усмехнулся Сергей краешками губ и поежился при мысли о том, что, если и в самом деле случится непоправимое. Марта не скоро узнает, какими судьбами занесло ее мужа под это подпертое дикими сопками обманчиво-мирное маньчжурское небо.

Марта убеждена, что ее муж работает радистом на полярной станции — где-то по соседству с Тикси. Оттуда, из края северных сияний, которых он в глаза никогда не видел. Марте регулярно, раз в две недели, приходят его радиограммы.

Что ж, поступая по направлению райкома комсомола на курсы радистов-полярников, он не мог себе и представить, что на двадцать седьмом году жизни ему будет предписано выскоблить из памяти не только свое настоящее имя, но и всю свою подлинную биографию.

Разве мог он предположить, что все обернется именно так, когда на вопрос анкеты. “Какими иностранными языками владеете?” — ответил, ничуть не колеблясь: “Свободно владею немецким”.

А как же еще он мог ответить, если родился и вырос в Баронске — маленьком немецком городке на Волге, где даже неграмотный нищий мордвин Фимка Шингаркин и тот ругался, пел песни и клянчил деньги на опохмелку исключительно на языке Шиллера и Гёте.

Впрочем, когда Сергею было предложено пройти курс специального обучения, то при первом же собеседовании, к величайшему удивлению, обнаружилось, что язык, которым он владеет, и в самом деле немецкий, однако у его немецкого с немецким Шиллера и Гёте общего — одно название.

Беседовал с ним товарищ Фрэд — активный участник Гамбургского восстания 1923 года. В Москву товарищ Фрэд возвратился из Китая, где был военным советником.

— Языком вы владеете безупречно, — сказал Фрэд, — но как бы вы на меня посмотрели, товарищ, если бы я заговорил с вами на русском языке, который был в обиходе… ну, скажем, во времена Ломоносова? Вот и вам, с вашим немецким, надо бы ехать в Германию лет этак двести–триста тому назад. А появись вы в Берлине, допустим, завтра…

Лицо товарища Фрэда стало серьезным.

Выдержав паузу, товарищ Фрэд продолжил:

— Как только вы откроете рот, любой мало-мальски натасканный шпик в момент распознает, что вы — из России. Нет, нет, в том, что вы — немец, сомнений ни у кого не возникнет. Но не возникнет ни малейшего сомнения и в том, что вы — немец из России. А к немцам из России у гестапо интерес особый…

Вот такая история с географией… А все из-за того, что немцы, живущие в приволжском городке Баронске, говорят так, как научили их деды и прадеды, а те переселились в Россию еще в пору царствования Екатерины Второй.

Правда, товарищ Фрэд успокоил его, сказав, что все может поправить языковая практика. Однако в руководящих инстанциях рассудили по-своему. Если немец из России не знает немецкого вовсе, это куда менее подозрительно, чем если он владеет родным языком безупречно, — вот как рассудили в верхах.

А по документам он стал Сергеем Белау. Сыном российского подданного Ивана Готлибовича Белау, которого революция лишила капиталов, привилегий, полагающихся купцу первой гильдии.

“Что-то ждет меня в Харбине!..” — подумал Сергей. Пошевелив лопатками, он отодрал от взмокшей спины липкую рубаху. День клонился к закату, но в душном воздухе не ощущалось ничего даже отдаленно похожего на бодрящую свежесть.

Сергей бросил быстрый взгляд на часы.

Инструкция гласила: выходить на набережную через три четверти часа па десять минут, по нечетным дням — с тринадцати до шестнадцати, по четным — с четырнадцати до семнадцати. Зачем? Просто выходить — и точка. Регулярно, изо дня в день, в течение недели.

Число было четное, время приближалось к семнадцати, и десятая минута истекала.

Сергей еще раз окинул беглым взглядом набережную, сунул в зубы сигарету и, легонько подбрасывая на ладони никелированную зажигалку, неторопливо двинулся в сторону подернутого пыльной дымкой бульвара. Бульвар выводил на привокзальную площадь, вокруг которой раскинулся новый город.

На подходе к бульвару к нему привязался замурзанный китайчонок — маленький оборвыш с забавной косичкой, перетянутой на затылке цветной тесемкой.

— Шанго, господин! — хватал он Сергей за рукав. — Деньга давай, папу-маму хунхузы убили!

То, что китайчонок обратился к нему по-русски, вовсе не удивило и ничуть не насторожило Сергея. Выросший на месте жалкого китайского поселка, Харбин своим расцветом обязан был строительству Китайско-Восточной железной дороги, и большая русская колония, сложившаяся в этом маньчжурском городе на исходе прошлого века, увеличивалась год от года за счет машинистов, кочегаров, рабочих депо, инженеров-путейцев, чинов-пиков, торговцев, офицеров. А после революции в Харбине осело множество белогвардейцев и белоказаков с чадами и домочадцами.

Так что русская речь в Харбине была столь же обиходной, как английская в Гонконге или французская в Сайгоне…

Сергей сунул руку в карман.

“Мелочь — не деньги, зато широкий жест — не мелочь”, — вспомнил он любимую присказку герра Вальтера, своего шанхайского благодетеля, и уже хотел было осчастливить китайчонка парой маньчжурских гоби.

— На-ка вот… — глянул Сергей через плечо и… увидел только верткую спину и быстро мелькающие пятки улепетывающего попрошайки. По мостовой, стремительно приближаясь, катит по направлению к бульвару желтый мотоцикл с коляской

“Служба безопасности движения” — по цвету определил Сергей. Сразу успокоившись, он сделал шаг к бровке, повернулся лицом к мостовой, переместил сигарету из левого угла рта в правым, щелкнув зажигалкой, поднес к сигарете трепещущий огонек, затянулся и, выпустив струйку дыма, посмотрел на приближающегося мотоциклиста с видом человека, который замешкался при переходе через дорогу и теперь пережидает, пока проедет патрульный.

Полицейский мягко притормозил возле Сергея и, мельком глянув на него, махнул рукой в перчатке, — “проходи”. Склонив голову в благодарном поклоне, Сергей пересек мостовую, дошел до угла и свернул в первую попавшуюся улочку.

ВПЕРЕДИ — БИНФАН

Темно-зеленый лимузин, похожий на большую глубоководную рыбу, плавно катил по бетонной автостраде. Харбин остался позади. Вокруг расстилалась степь. Там, далеко в степи, за учащенно пульсирующим маревом горизонта, находилось “хозяйство” доктора Исии.

На переднем сиденье рядом с водителем, покачивался, как в качалке, сам доктор Исии Сиро, генерал-майор, начальник одной из служб Квантунской армии, называвшейся как нельзя более загадочно: “Служба обеспечения водой и профилактики”. На заднем сиденье располагался чинный господин в штатском — сероглазый блондин с астматическим лицом. Тоже доктор и, несмотря на сугубо цивильный чесучовый костюм, тоже военный. Только чином пониже — не генерал-майор, а просто майор.

По личной просьбе главнокомандующего Квантунской армии доктор Исии вез на экскурсию в свое “хозяйство” доктора Конрада Лемке, представителя науки и вооруженных сил дружественной Германии.

Убегала по бампер серая бетонка, в полуопущенные боковые окна врывался бодрящий ветерок, а вместе с ним — терпкие запахи дикого степного разнотравья. По сторонам автострады расстилалась затянутая дрожащим маревом маньчжурская желтая степь — такая однообразная на первый взгляд и неповторимо разная, когда приглядишься.