Мату-Гросу - Смит Антони. Страница 45

Управляющему платили около двухсот пятидесяти крузейро в месяц. Всем остальным платили меньше. Большинство мужчин жило здесь без семей. Сюда наведывались индейцы, но их встречали нерадушно, вследствие чего и они не выказывали особого расположения. Бывали здесь и другие люди, подобно нам, которые хоть как-то нарушали однообразие. Прибывая на фазенду на несколько дней, можно быть уверенным, что за это время ничем не заболеешь. Если же здесь находишься два года, то какими бы крепкими ни были ваши зубы, аппендикс или общее состояние здоровья, неизбежно приходится считаться с тем, что может случиться что-нибудь серьезное. Даже ипохондрия, болезнь разрушительной силы, имеет гораздо большую вероятность развиваться в подобных условиях. Ведь даже в городских условиях бывает довольно трудно решить, вызывать ли врача. А как тяжело принимать решение о том, грести ли много дней вниз по течению, чтобы вызвать там врача по радио, получить его услуги и его счет, или же, несмотря на все усилия, не получить совсем ничего. На какой стадии должны находиться малярия и лейшманиоз и насколько серьезным должен быть укус змеи, для того чтобы пуститься в столь сомнительное путешествие?

Управляющий был нашим хозяином. Мы подвесили гамаки в кладовке, примыкавшей к его дому. Там мы и укрылись, поняв, что за нами не прилетят. Небесная синева оставалась молчаливой и ненарушенной. Управляющий зашел попросить у нас еще одну пилюлю, так как его все еще беспокоила язвочка, образовавшаяся на месте вырванного зуба. Пилюль у нас больше не было, о чем он, правда, знал. Попив воды из кувшина, стоявшего на трехногой подставке в углу, он принялся рассказывать нам, что считает несчастьем свое решение покинуть северо-восток в надежде на лучшую жизнь на западе, поскольку нашел здесь только одиночество и огромные трудности. В конце срока контракта у него могут остаться в кармане кое-какие деньжата, которые составят небольшой капитал, что позволит ему начать новую жизнь вблизи родных мест, однако глупо воображать, что открываемые новые земли не закрываются столь же быстро для подобных ему людей.

Он прибыл на запад полный надежд, вскоре после свадьбы с молодой женой. Любая увиденная им дверь, любой ждущий освоения кусок земли, любое нравящееся ему занятие были запретны для него. Он согласился на двести пятьдесят крузейро в месяц, потому что это была более высокая зарплата, чем в большинстве других случаев. Он полностью отрабатывал эти деньги, и у него были шансы что-то скопить. Вместе с деньгами он унесет с собой также полное отвращение к этой местности, враждебность, которая мало кого воодушевит рискнуть приехать сюда. До приезда в Бразилию мы полагали, что все очень рационально. Часть страны была перенаселена, и там не хватало земли, чтобы прокормить всех. В то же время другая часть Бразилии была безлюдной, там находились нетронутые земли. Однако суровая действительность показала, что все обстоит не так просто.

Управляющий попил еще воды и ушел. Дуглас и я улеглись в свои гамаки. Мы смотрели в темень комнаты и размышляли о мошках, летавших снаружи, о нищете этой группки пионеров, об индейцах, которые здесь уже не к месту и которые беспокоят пришельцев, оказавшихся здесь тоже не к месту. Я хотел поговорить с Дугласом, но он может прикинуться глухим, когда у него что-то на уме. Поэтому меня крайне обеспокоило, когда он внезапно сел — насколько это позволил гамак — и воскликнул, что услышал какой-то звук. Если бы табаниды залетали в нашу хижину, я бы подумал, судя по внезапности его реакции, что он удостоился их внимания, но внутри домов эти насекомые не живут, а он уверенно утверждал, что услышал шум. Более того, он заявил, что это одномоторный самолет, и выбежал из комнаты.

Пилот приземлился в своей обычной спешке. Он выскочил из кабины, нашел ящик, встал на него, отвернул крышку и начал заливать бензин, бросая слова, что у него мало времени. Мы попытались не спеша отвязать свои гамаки и скатать их. Мы старались не проявить излишнего восторга по поводу прилета самолета и искренне сожалели, что нам приходится распрощаться с нашим хозяином и со всеми членами его артели. Мы роздали им пищу, деньги, сигареты, даже нож, а затем уверенной походкой зашагали к самолету. Летали «пиум», но мы их не замечали. Вид заросшего молодой порослью уничтоженного леса оставался столь же неприглядным, но теперь он показался нам приятнее, чем до прилета сюда. Еще лучше он выглядел сквозь исцарапанный плексиглас. Управляющий наблюдал за нашим отлетом — крошечная фигурка в бескрайних просторах чьей-то чужой земли.

Мы сделали вираж над рекой Шингу, бросили последний взгляд на фазенду, затем на водопад. Самолет взял курс на восток. Я взглянул в ту сторону, где должен был находиться гирокомпас, но на его месте было маленькое изображение Девы Марии. «Пиум» разгуливали по ее лицу. Было приятно наблюдать, как эти гадкие насекомые замирали, по мере того как самолет поднимался в более холодные слои атмосферы.

Глава восьмая

Конец лета

Если войти в любой дом у дороги Шавантина — Сан-Фелис, то вам обязательно дадут что-нибудь освежающее, главным образом кофе. Посмотрев в чашку, а потом на деревянный или земляной пол, усвоишь многое из атмосферы этого жилища. Куда можно поставить чашку? На твердую землю, в стороне от неуклюжих свиней, на стол, на ящик или же ее вообще некуда девать, кроме своих ладоней? Человек, которого мы расспрашивали, был обычно босым или обут в поношенные башмаки.

Поэтому мы были ошеломлены, когда однажды очутились в доме у дороги и взяли в руки высокие прохладные стаканы, звенящие от набитых доверху кубиков льда. А пили мы виноградный сок. Стол, на который можно было опустить стакан, твердо стоял на всех четырех ножках, под которыми был пол из керамических плиток. Мы сидели не на земле или ящиках, а в аккуратных чистых новых алюминиевых шезлонгах. Ноги человека, которому мы задавали вопросы, были надежно обуты в блестящие черные кожаные ботинки, доходившие до икр. На стене, за его головой, были прибиты оленьи рога, как в замке какого-нибудь барона. Здесь же находилась его элегантная жена, готовая хоть сейчас лететь в Бананал на уик-энд, улыбающаяся, в больших цветных очках, с ярко окрашенными волосами. Это хозяйство ни капли не походило ни на одно из мест, которые мы посещали. Это была фазенда «Суя-Мису».

Везде, где много наемных рабочих, есть gerente, или управляющие. Последние оказались столь же различными, как и чашки с кофе, которые они предлагали, а стоявший во главе «Суя-Мису» выглядел, пожалуй, как босс наикрупнейшего, самого передового и совершенного из всех современных хозяйств вдоль шавантинской дороги. Управляющий был коренастым мужчиной с редеющими волосами. Прежде чем ответить, он выслушивал вас. Он разъезжал повсюду в открытом джипе. В своем доме, окруженном крытой террасой, с садом, вокруг которого шла кирпичная стена, он жил так, как нельзя вообразить для большей части этой территории и для большинства ее обитателей. Дом был выстроен в колониальном стиле, с прохладными проходными комнатами, каждая из которых была обставлена мягкой мебелью. В доме были слуги, появляющиеся, подобно джиннам, неизвестно откуда, как только что-нибудь потребуется. Окна были затянуты москитной сеткой, но самих москитов не было. В саду росли различные кустарники, но насекомых на них тоже не было. Та одинокая фигурка, которая наблюдала наш отлет из Кашоейра-Мартинс, тоже была gerente. Мы вспомнили его, когда пили ледяной виноградный сок и изумлялись необычной обстановке. Однако оба этих места были отвоеваны у леса так же недавно, перед прибытием их gerente.

Владельцем «Суя-Мису» был доктор Эрминио Ометто. Его семейству принадлежат тринадцать сахарных заводов, которые поставляют тридцать пять процентов сахара, потребляемого быстро растущим населением штата Сан-Паулу. Отец доктора Ометто, итальянский иммигрант, приехал в Бразилию ни с чем. Первое знакомство этого иммигранта с сахаром произошло тогда, когда он засеял сахарным тростником сорок гектаров, и с тех пор состояние семейства непрерывно возрастало. Часть его денег и энергии были обращены в 1962 году на Мату-Гросу, когда он купил участок земли в четырехстах километрах к северу от Шавантины и примерно в ста десяти километрах к юго-западу от Сан-Фелиса. Так случилось, что эта земля оказалась прямо у новой дороги, которая должна связать оба города. Площадь участка была 300 000 алкейре, по цене около 1,25 нового крузейро за алкейре.