Белый ворон Одина - Лоу Роберт. Страница 30

— Каждый человек рождается, чтобы умереть, — пропел детский голосок из темноты. — Такова цена жизни. Норны ткут для нас свое полотно… и все, что нам остается — это встретить свою судьбу достойно.

Отлично сказано! Уж на что Финн был зол, но даже он не стал одергивать влезшего в разговор мальчишку.

— Оно и видно, насколько слаба старая вера, — фыркнул монах. — Если у человека нет свободы выбора, он превращается в покорного раба судьбы, которую вы, язычники, называете Норнами. Христос освободил нас от этого.

— Не тебе говорить о свободе, последователь Христа! — выкрикнул Олав, скорый, словно язычок птички. — Можно подумать, вы сами свободны. Только и делаете, что диктуете людям: что им делать, а чего не делать.

— Ну, что касается тебя, то не мешало бы и прислушаться, — проворчал Финн. — Возможно, тогда ты не стал бы налетать на Клеркона со своим топором. Маленький поганец… Ты кем себя вообразил? Не иначе, как Эгилем Скаллагримссоном?

Послышался смех Квасира. Все хорошо знали эту историю про шестилетнего мальца по имени Эгиль, который дрался на поединке с более взрослым соперником и доблестно сокрушил его своим топором. Нам также было известно, что впоследствии Эгиль этот стал известным и уважаемым человеком.

И снова прозвучал голос Олава — словно ледышки просыпались в темноте:

Мы все застыли в безмолвном удивлении. Это был отрывок из хорошо известного стихотворения Эгиля Скаллагримссона, написанного на смерть горячо любимого сына. Квасир только и смог, что выдохнуть восхищенное «хейя», и даже Финн пробормотал нечто одобрительное.

А мне припомнилось пропахшее рыбой дыхание Квасира и слова, которые он прошептал мне возле ночного костра: «Ни за что не поверю, будто этому мальчишке всего девять лет».

— Неплохо, — проскрипел в темноте Мартин. — По крайней мере это заставило тебя на некоторое время заткнуться, Лошадиная Голова.

— Очень жаль, что Орм не убил тебя в свое время, — откликнулся Финн из своего угла, где он сидел, привалившись к сырой каменной стене. — Ну ничего, я могу это исправить…

— Жил-был когда-то один добрый норманн, — заговорил вдруг Олав голосом, высоким и пронзительным, как полет стрелы, — и вот какая с ним приключилась история.

Квасир — падкий, как ребенок, на все истории — с готовностью рассмеялся. Да и Торгунна, увидевшая возможность хоть немного ослабить накал страстей, попросила продолжать.

— Итак, жил этот норманн… назовем его Финном… в маленькой деревне на берегу фьорда, — завел свое повествование Олав (он, конечно же, слышал сердитое сопение Финна, но пропустил мимо ушей). — И вот в один прекрасный день надумал он запастись дровами. В ближней роще он не нашел достойного дерева, поэтому пошел дальше. Шел он и шел, пока не увидел отличный дуб на берегу реки. Обрадовался Финн и сказал: «Вот дерево, которое надолго обеспечит меня дровами!»

Вскарабкался он на дерево, выбрал себе ветку потолще и уселся на нее верхом. Устроившись поудобнее, принялся он рубить ту самую ветку, на которой сидел. Тем временем проходил мимо христианский священник из соседней деревни. Услышал он стук топора, посмотрел наверх и увидел Финна. Тот тоже его увидел и не на шутку встревожился, ибо доходили до него слухи, будто священник владеет сильной магией.

— А этого святошу, случайно, не Мартином кликали? — прервал мальчика Квасир, и Олав согласился, что да, именно так все и было.

— Итак, священник Мартин спросил Финна, что он там делает, — продолжал мальчик. — Тот объяснил, что рубит дрова для своего очага. «А на что это еще похоже?» — сердито спросил Финн. «Плохой ты избрал способ рубить дрова», — сказал ему священник. «Я знаю лишь один способ рубить дрова, — возразил Финн, — и он очень простой. Берешь топор и рубишь».

— Правильно говорит парень, — вмешался Финн, но все остальные зашикали.

— Тогда Мартин объяснил ему, что лучше сначала повалить дерево, а затем уже обрубать ветви. И сказал так: «Если рубишь ветку, на которой сидишь, неминуемо упадешь и разобьешься насмерть». Выслушав его, Финн рассердился и посоветовал священнику идти и трахать коз.

Торгунна возмущенно вскрикнула. Зато Иона Асанес и Квасир рассмеялись в голос, ибо мальчик, что называется, попал в точку. Именно так бы и сказал наш Финн. Более того, Олав умудрился даже скопировать его интонации.

— Мартин лишь головой сокрушенно покачал — мол, бывают же такие глупцы! — и отправился восвояси. А Финн продолжал рубить ветку и тоже посмеивался над глупостью священника. Хотя… посмеиваться-то он посмеивался, но сам поглядывал по сторонам: не притаился ли где невидимый Мартин-колдун? А то, не ровен час, еще обидится и проклянет…

И вдруг — совершенно неожиданно — ветка сломалась, и Финн полетел на землю. Лежал он, значит, с дубовой веткой под задницей и вспоминал недавний разговор с Мартином-монахом. И чем больше вспоминал, тем больше убеждался: дело здесь нечисто. Не иначе, как этот самый Мартин обладает даром предвидеть будущее. «Он же сказал, что ветка сломается, я упаду и убьюсь, — рассуждал сам с собой Финн. — Ветка и впрямь сломалась — именно так, как он предсказал. Понятно… он ведь священник и в таких делах разбирается». И тут Финна осенило: раз все произошло, как предсказал Мартин, значит он, Финн, уже умер! Ну, он и остался лежать — как если бы в самом деле умер.

Квасир давно уже колотил себя по ляжкам и тряс головой от восторга. Они с Ионой так смеялись, что вынуждены были поддерживать друг друга. Финн время от времени что-то хмыкал из своего угла, но каждый его протест лишь подогревал всеобщее веселье.

— Как я уже сказал, Финн даже не пытался встать. Лежал себе и лежал, словно мертвый, — продолжал Олав. — И шли мимо его друзья… назовем их Иона Асанес и Квасир Плевок. Увидели они, что друг их лежит без движения, и принялись его тормошить. Уж они его и трясли, и по голове колошматили — все без толку. Финн твердо решил, что умер, ну, и вел себя, как мертвый. Друзья пробовали поставить его на ноги, но Финн падал обратно. Ибо где ж это видано, чтобы мертвый человек стоял на собственных ногах?

Тут даже Финн заулыбался. Хоть он и сидел в дальнем углу, но глаза мои уже привыкли к темноте, и я различал лицо побратима в скудном свете, падавшем через решетку.

— В конце концов Иона и Квасир Плевок тоже уверовали в смерть своего друга. Ну, делать нечего, взвалили они его на плечи и собрались нести домой. Только двинулись в путь, как Финн подал голос. «Топор мой прихватите, олухи!» — сказал он. Один из друзей вернулся за топором, затем пошли они в деревню. И всю дорогу обсуждали, как не повезло несчастному Финну, что он умер таким жалким образом.

Рано ли поздно, а дошли друзья до развилки дороги. Здесь они остановились и заспорили: каким путем идти дальше. Квасир Плевок хотел двигаться вдоль реки, а Иона настаивал, что следует подняться на горку. Слушал их Финн, слушал… Наконец надоело ему это, приподнял он голову и указал на верхнюю дорогу. «Ступайте туда, — сказал он. — Я тоже этой дорогой пришел». После чего снова закрыл глаза и замолчал. Друзья прекратили спорить и потащили Финна через холм, все так же горестно оплакивая его кончину. Перевалили они через холм и, действительно, увидели вдалеке деревню. Порадовались они, что друг их оказался прав.

Когда они проходили мимо кузни, оттуда вышел кузнец и поинтересовался, что стряслось. Иона и Квасир рады были передохнуть. Опустили они Финна наземь и стали рассказывать. «Мы нашли его мертвым под дубом, — объяснял Квасир. — На нашего друга упала ветка и убила его».

Финн приоткрыл один глаз и сказал: «Не так все было! Я сидел на ветке, и она сломалась». После чего снова закрыл глаз.