Саблями крещенные - Сушинский Богдан Иванович. Страница 6

– И вы готовы назвать имя основателя этой новой, патриотической династии? – поинтересовался канцлер со свойственным ему чувством дипломатической иронии.

– Разве такая династия не могла бы быть основана древним княжеским родом Оссолинских?

– Это вопрос, а не утверждение, сенатор.

– Но есть ли сейчас в Варшаве, Кракове или в Торуни еще кто-либо, столь сведущий в государственных делах, как коронный канцлер? Во всяком случае, канцлер сам имеет право определять, какой из претендентов на польский трон наиболее важен для трона.

Оссолинский въедливо, но снисходительно рассмеялся.

– Понимаю, граф: выстроив себе такой тевтонский замок, – обвел он рукой мощные серые стены, – поневоле начнешь подумывать не только о титуле маркграфа, но и зариться на трон.

– Господь с вами! Об этом и речи не было, ваша светлость, – высокомерно возмутился Оржевский, поражаясь беспардонной откровенности канцлера.

– Не волнуйтесь, полковник. О своих беседах с влиятельными людьми Польши я королю не докладываю. Если только в результате их не требует вмешательства Его Величества, – успокоил графа коронный канцлер. – У меня достаточно власти, чтобы самому решить, кто чего стоит и достоин.

– Пока… достаточно, – мстительно уточнил Оржевский. – Увы, канцлеры уходят вместе с королями.

– Именно об этом я и хотел напомнить вам, граф, – принял вызов Оссолинский, – канцлеры действительно уходят вместе с королями. Как правило. В этом проявляется их верность королю и отчизне. Поэтому не пытайтесь превращать свой замок в гнездо заговорщиков. Как разрушать такие гнезда, мы с королем уже знаем, научились.

Оржевский взглянул на канцлера не со страхом, а с искренним удивлением. Ему трудно было понять Оссолинского. Граф знал, сколь искусен канцлер в дипломатии и как осторожно прибегал к резким высказываниям, а еще реже и осторожнее – к демонстрации откровенной вражды. Тогда в чем дело? Что должно было произойти на сей раз, чтобы он решился дерзить владельцу замка, в котором принят с таким гостеприимством?!

– Объяснитесь, пожалуйста, князь Оссолинский, – потребовал полковник таким тоном, словно решил вызвать его на дуэль.

– Это нетрудно, – вдруг услышал полковник позади себя чей-то нахрапистый самоуверенный бас. – Мало того, я сам могу объясниться вместо канцлера. Не скажете ли, досточтимый граф, как звали иезуита, посетившего ваш замок всего за два часа до появления в нем короля?

Оглянувшись, Оржевский увидел приземистого полнолицего господина, одетого в костюм из черного сукна, дополненный обвернутым вокруг шеи черным шарфом. Графу никогда не приходилось видеть этого чиновника ни у себя в замке, ни вообще в Польше. Однако ему достаточно было взглянуть на этого «черного человека», чтобы, вспомнив описания и распространяемые по Варшаве легенды, понять: перед ним и есть тот самый тайный советник канцлера – Коронный Карлик.

– Я не знаю, о каком визите короля идет речь. Но заявляю, что не обязан извещать вас о появлении в своем замке ни короля, ни кого бы то ни было из странствующих нищих или монахов, постучавшихся в ворота моего замка в поисках приюта и подаяния. И вообще, представьтесь.

Коронный Карлик стоял, покачиваясь на носках, и с нескрываемым интересом рассматривал графа. Это был взгляд следователя по особым поручениям, прикидывавшего, сколь долго сможет продержаться на своем спесивом гоноре его очередная жертва.

– Приют и подаяние, говорите? Слезу пустить и высморкаться? Напомню, что у вас, полковник, как и у короля, тоже нет наследника. А замок новый, под старину, в лучших замково-крепостных традициях старой польской шляхты.

– На что вы намекаете? – побагровел Оржевский. – Еще слово, и я прикажу…

– …И вы прикажете своим привратникам немедленно открыть ворота и даже лично спуститесь к ним, поскольку к вашему замку приближается король, вашмосць, граф Оржевский.

– Король?!

– Король, король, вашмосць, – с явной издевкой повторил Коронный Карлик, все еще покачиваясь на носках. Не потому, что хотелось казаться выше, чем ему отведено было Богом. Просто давняя привычка. – Или, может быть, появлению в своих владениях короля вы не рады точно так же, как и появлению моей скромной персоны?

– Если бы я знал, что, как гонец, вы принесли столь важную весть…

– Вы встретили бы меня любезнее? Сомневаюсь. В любом случае, пусть вам не кажется, что на этом наш обмен любезностями закончен.

Как только испанские рейдеры ушли, Сирко, Гяур и д’Орден осмотрели руины укрепления. То, что еще несколько минут назад выглядело грозным фортом, теперь напоминало развороченный снарядами госпиталь.

Раненный в руку комендант форта лейтенант Ружен сидел, привалившись спиной к стене полуразрушенного блокгауза, у северных ворот, и мужественно пытался сдерживать стон. Пока санитар перевязывал ему руку, комендант несколько раз отгонял его от себя, чтобы получить возможность лучше видеть казаков и д’Ордена, а главное, чтобы сами полковники могли лучше рассмотреть его рану.

Судя по всему, во время атаки лейтенант собирался покинуть укрепление, но осколок настиг его в самый неподходящий момент. Зато теперь в глазах полковников он выглядел героем, оставшимся с горсточкой солдат, которые не только не сдались, но даже умудрились отбить рукопашную атаку прибрежных корсаров. Каким-то совершенно невероятным образом, но отбить.

– Но ведь у вас было столько войск, господа! – с возмущением крикнул комендант, когда д’Орден и его спутники приблизились к нему. Смуглое лицо лейтенанта было испачкано замешанной на поту глиной, но от этого казалось еще более благородным.

– Только не преувеличивайте их численность, – упредил его д’Орден.

– Уменьшать тоже не собираюсь, – порывисто парировал комендант. – Почему вы сразу же не подвели их к форту?!

– Вам грустно в этой скорбной компании? – обвел взглядом разбросанные по всему форту, истерзанные взрывами тела солдат князь Гяур. – Хочется, чтобы тел было втрое больше?

– Но, увидев ваше войско, испанцы попросту не решились бы высаживаться.

– Согласен, не решились бы. Потому что в этом не было бы необходимости. Мы стояли бы у форта такой плотной лошадино-людской массой, что ни одно ядро, выпущенное испанскими бомбардирами, не пропало бы зря. Так что смиритесь, лейтенант, смиритесь. Это война. Пользуясь случаем, представлюсь: я – казачий полковник Гяур. Прибыл из Речи Посполитой, точнее, из Украины. Так что мы еще повоюем.

– Если нам позволят повоевать. Куда, черт возьми, девался наш флот? Почему испанские корабли по-прежнему безнаказанно рыщут у наших берегов, нападая, где и когда им вздумается?

– А почему гарнизоны прибрежных фортов и батарей не в состоянии развеять эти волчьи стаи? Ведь должны были бы.

Лейтенант понял, что ему не убедить ни Гяура, ни полковника д’Ордена, и устало махнул рукой.

– Это не война, а черт знает что.

– Об этом мы сейчас и поговорим, – спокойно предложил Сирко, давно осознавший, что воевать с рейдерами таким образом, как уже давно воюют с ними солдаты принца де Конде, бессмысленно.

Они остановили свой выбор на доме старого рыбака, которого в поселке все называли просто Шкипером. Жилище его было возведено прямо в центре селения, на вершине узкой гряды, и по форме своей напоминало шхуну, мостиком которой служил небольшой, сработанный из дуба мезонин. Заброшенная сюда во время шторма, она оказалась без мачт, зато основательно вросла в грунт, сохранилась и, несмотря на недавний бой, отсвечивала на предвесеннем солнце круглыми окнами-иллюминаторами.

Узнав, что там живет некий старый морской волк, Гяур предложил идти к нему и пригласить Шкипера участвовать в их военном совете. Как-никак Шкипер знал море, знал побережье на много миль к востоку и западу от поселка, следовательно, мог кое-что подсказать.

Кардинал Мазарини спал безмятежным сном человека, укладывавшегося с твердой уверенностью, что, пока он предается снам, ничего в этом мире измениться не может. А потому человечество с содроганием должно ждать каждого его пробуждения.