Крестник Арамиса - Магален (Махалин) Поль. Страница 10
— Ах да, — вспомнил Черчилль, — итальянец, изгнанный из Рима за свою тайную практику, который скрывался в Париже и за те же махинации угодил в тюрьму…
— Шевалье и итальянец занимали одну камеру. Шевалье проклинал людей, вырвавших его из мира любви и развлечений. Он проклинал и Небо, которое не восстало против несправедливости оговора, и призывал на помощь все свои силы, чтобы отомстить и снова обрести свободу. Убежденный этими проклятиями и дикими приступами гнева, Экзили воспользовался случаем, чтобы сделать его своим преданным учеником.
Что же вам еще сказать?
Когда Сент-Круа вышел из Бастилии, он втянул свою любовницу в ужасную игру, в которой жизнь всех заключалась в руках одного. Маркизу охватила страсть к гибельной науке. Вскоре ученица сравнялась с учителем.
— Да, — пробормотал францисканец, — то была достойная ученица. Великая актриса, актриса таланта Медичи и Борджа, для которой убийство стало искусством, подчиненным незыблемым законам. О бледные и зловещие алхимики небытия, которые, оставляя другим искать секреты жизни, раскрывают секреты смерти!
— Эти секреты известны и мне, — воскликнула молодая женщина со все возрастающим возбуждением, — я знаю состав этих порошков и жидкостей, одни делают свое дело незаметно и медленно, другие действуют так стремительно, что жертва не успевает даже издать крика, простонать или сделать вдох!
Минхер Оверкерке возмутился:
— И этими дьявольскими снадобьями, этими гнусными мазями вы собираетесь служить Большому альянсу!
— Разве не общая ненависть вас собрала здесь?
— Да, конечно, но не такими способами мы собираемся бороться.
Голландец преисполнился благородного негодования. Его мясистое лицо налилось кровью.
— О небо! — вскричал он. — Пока граждане наших провинций будут в силах заряжать мушкеты или носить пики, пока у них есть хоть один флорин в кармане, хоть одна лодка в море, один мускул под кожей, одна мысль в голове, они будут бороться за неприкосновенность своих территорий, за независимость и свободу… Да, мы будем бороться, и пусть, прорвав наши плотины, мы затопим всю страну, но морские волны поглотят и захватчика! Нам не требуются яды, чары, колдовство! На это не рассчитывайте! Vade retro![8] Граждане Фландрии уповают на Господа, им противна помощь дьявола.
— Значит, вы отвергаете меня? — спросила молодая женщина, стиснув зубы.
— Да, решительно отвергаю во имя отважного маленького рода, который в состоянии был своими силами изгнать французов Робера д’Артуа и испанцев герцога Альбы.
— Вы не правы: я одна стою армии.
— Возможно, но это мало меня вдохновляет… Мы не какие-нибудь буржуа, черт возьми! Не забывайте, что существует дворянское благородство.
— Хорошая мысль, прекрасно сказано, — одобрил его Джон Черчилль. — Посол королевы Анны такого же мнения, сэр. Английский лев согласен в этом вопросе со львом нидерландским.
Он коснулся эфеса шпаги.
— Вот наше оружие. Черт бы побрал этих торговцев эликсирами и производителей ядов!.. By Jove![9] Я отдал бы их тому последнему из последних, который в единоборстве человека с человеком и народа с народом не брезгует купить победу такой ценой!
Женщина побледнела и, сдерживая гнев, сжала челюсти. В ее взгляде, обращенном к д’Арраху, замер немой вопрос.
Граф ответил ей взглядом, в котором можно было прочесть: «Мы имеем дело с людьми, ничего не смыслящими в политике. Но император не может обойтись без них. Я должен сделать вид, будто оставляю вас и встаю на их сторону, иначе Большой альянс рассыплется раньше, чем войдет в силу».
Арманда де Сент-Круа — так звали внебрачную дочь шевалье и маркизы де Бренвилье — вняла этому немому красноречию. Она повернулась к монаху, будто ища поддержки. Францисканец не двигался. Арманда состроила горестную гримасу.
— Итак, — проговорила, — я здесь не нужна!
Всеобщее молчание было ей ответом.
— Хорошо, — сказала она со злой усмешкой, — буду действовать самостоятельно. Вы, конечно, понимаете, господа, что я не буду следовать вашим путем глупого великодушия и не отступлюсь от своих планов. Людовик на собственной шкуре узнает, что я истинная дочь своей матери. И, хотите вы того или нет, даже помимо своей воли, я сослужу вам службу. Требую взамен только одного — чтобы вы сохранили в тайне то, что здесь открылось.
Все переглянулись и молча выказали согласие. Граф д’Аррах сказал:
— Мы обещаем, но вы…
Арманда растянула губы в неестественной улыбке и зловеще сверкнула глазами.
— Будьте спокойны, господин граф, — ответила она. — Бренвилье никого не предала даже под пыткой. Думаю, что при случае буду не менее мужественной.
Окинув слушателей презрительным взором, она поклонилась.
— Прощайте, мы больше не знакомы. Забудьте меня до тех пор, пока я своими делами не оживлю в вас воспоминания о себе.
И женщина вышла тем же спокойным, твердым и размеренным шагом. На улице ее ждала запряженная почтовая карета. Арманда села в экипаж, и привратники услышали, как она крикнула кучеру: «В Париж!»
Францисканец, облокотившись на стол, молча наблюдал за происходящим. Когда Арманда де Сент-Круа вышла, австриец, англичанин, голландец и итальянец, разом поднялись со своих мест и подошли к монаху.
Преподобный сидел неподвижно. Собравшиеся выжидающе глядели на него. Наконец, словно выйдя из оцепенения, францисканец холодно и властно произнес:
— Ну, все, господа. Идите с миром. Совет ордена будет думать. Не более чем через три дня вы получите ответ.
VI
СЮРПРИЗЫ ГОСПОДИНА Д’АРКУРА
Мы сказали, что в ту ночь во дворце посла Франции был устроен грандиозный праздник. Герцог д’Аркур, занимавший эту должность, был вельможа приятной наружности, с хорошими манерами, всегда пребывающий в прекрасном расположении духа, владелец богатых угодий и вообще, как мы бы сейчас выразились, человек крайне представительный.
Он обладал одной из главных тонкостей дипломатии — искусством вовремя промолчать, только затем, чтобы подчеркнуть важность того, о чем он в данный момент думает.
Людовик XIV любил и глубоко уважал его, принимая во внимание «ум человека, владеющего интригой, который он проявил в деле о завещании покойного короля Испании Карла II».
В действительности же это дело ловко вел господин д’Аламеда — или, если хотите, наш старый добрый друг Арамис. Но бывший мушкетер имел основания скрывать свое участие в качестве главного иезуита в памятном нам событии. Славу и почет он оставил господину д’Аркуру, поручив ему доставить в Версаль копию завещания, возвращавшего корону принцу и принцессе, от которой они публично отказались, вступив в брак.
Судите же сами, какой праздник устроил французский двор счастливому вестнику! Какими многочисленными знаками благодарности и великодушной щедрости государя он был осыпан, когда вернулся в Мадрид вслед за Филиппом V! Здесь посол представлял великого монарха, и его утонченные манеры подчеркивали великолепие и могущество первой державы христианского мира. Каждым своим праздником знатный француз все больше покорял мадридское общество.
Праздник, устроенный послом для своих благородных гостей сегодня, ни в чем не уступал предыдущим.
Каждый ушел домой покоренный и очарованный. Проводив последних приглашенных, господин д’Аркур вернулся в свои апартаменты довольный произведенным впечатлением и в восторге от услышанных любезностей, но утомленный трудностями, которые пришлось преодолеть, чтобы удовлетворить весь этот свет и исполнить долг хозяина дома.
Камердинер уже завершал его ночной туалет, и господин д’Аркур собирался лечь, как вдруг в дверь постучали.
— Посмотрите, кто там, Куртуа, — сказал герцог, — и гоните, гоните… Не могу больше… Ради бога, скажите, что я ложусь.
Слуга вернулся через минуту.
— Ваша светлость, это герцог д’Аламеда…
Посол подпрыгнул в кресле.