Королевский гамбит - Новожилов Иван Галактионовнч. Страница 5

На пороге неслышно появился адъютант Бурова.

— Товарищ генерал! Из штаба армии прибыл майор Соколов!

— Не мог попозже, — проговорил Буров. — Как, Сергей Петрович, побеседуем? Тогда проси.

Майор Соколов держался свободно, говорил немного, но уверенно. Кажется, ничего особенного в нем не было: темные волосы с проседью, коричневые с едва уловимым светлым оттенком глаза, лицо без единой морщинки, и все же он сразу обращал на себя внимание…

Только четверо в дивизии — Буров, Локтионов, начальник политотдела полковник Дмитриенко и контрразведчик дивизии майор Шабалин — знали, что Соколов, назначенный на должность начальника оперативного отделения соединения вместо раненного под Ключами подполковника Стрельченко, выполняет в дивизии особое задание.

В КРУГУ ДРУЗЕЙ

Известие о том, что разведчики вернулись, взбудоражило роту. Все радовались их возвращению, все хотели их увидеть, поздравить. К домику, где хозяйственный старшина Луценко устроил им “всепродснабовский пир”, началось паломничество. Старшина, как мог, охранял покой прибывших. Он сидел на завалинке у крыльца и без лишних объяснений предлагал гостям “от ворот поворот”. Но как он ни ограждал разведчиков, им все-таки передали сердечное приглашение на солдатский пир-разговор.

Однако сами вернувшиеся были настроены иначе. В светлой горнице с низким потолком царила гнетущая тишина.

Николай, склонив над столом забинтованную, голову — в схватке собака поранила ему ногу, щеку и шею, — хандрил. Он не мог примириться с мыслью, что через несколько минут будет сидеть в пустом блиндаже под наблюдением часового, своего же товарища.

— Ты, Коля, держись, — успокаивал его Демьян. — Тот не солдат, кто на “губе” не сиживал!

— Мне “губа” ни к чему, — буркнул в ответ Николай, не поднимая головы, — солдат служить должен, а не отсиживаться на гауптвахте. Война ведь, а не мирное время.

— Держись! — Демьян оживился: раз Николай ответил, значит, отходит. — Приказ ты нарушил. Факт! Но и обера важного прихлопнул. И правильно прихлопнул! Посуди, его рано или поздно мы… С таким балластом по тылам таскаться не станешь! А старика немцы не тронут. Они же видели тебя. Смотри веселей! Учти, если что, к самому генералу пойдем и потребуем, чтобы тебя освободили!

— Забастовку организуете, многолюдную демонстрацию проведете? Нет, Дема, в армии так не положено…

— Справедливость и в армии должна быть!

— Я в боевой обстановке приказ командира нарушил? Нарушил.

— Но документы захвачены. Важные документы! Плюс это?

— Командир взвода действует по уставу. Правда на его стороне.

— Душу солдатскую нельзя сбрасывать со счетов! — вспыхнул Демьян. — Надо так, чтобы заботы солдатские были и командирскими заботами, чтобы и радость была на всех, а не персонально — такому-то. Не верно, что ли? Помните лейтенанта Ситникова? Вот это был командир! С ним всегда на любое задание охотно шли; уважал он солдата, думать разрешал, инициативу проявлять. А этот все сам. Любит геройство индивидуальное показать.

— Может, верно поступает командир, — вставил Рыбаков, — с этими личными вылазками? Заметили? Как поиск, так “язык”…

— Язык — всегда язык, — философски изрек Семухин.

— Братцы! — воскликнул Демьян. — Фома заговорил! За два года фронтовой жизни второй раз голос его слышу! Попросим, братцы, его и о лейтенантовых удачах свои мысли высказать! Валяй, Фома, держи речь!

— Закинчуй крытыку, — предупредил старшина, заглянув с улицы в окно. — Идуть!

Шоркнув подошвами сапог о разостланную возле порога тряпку, Мигунов и Киреев прошли к столу, сели. Лейтенант бросил на Николая неприязненный взгляд. Мигунов, напротив, улыбнулся:

— Приуныл, разведчик?

— Такая история…

— Прочувствовал? Добро, если прочувствовал… Наказание отменяется. Пойдешь к генералу на беседу ровно в двадцать два ноль-ноль. Быть в лучшем виде.

— Так точно, товарищ капитан! — вскакивая, молодцевато громыхнул Николай.

— Полегче, полегче! Стекла от воздушной волны повылетают… Обрадовался… Поели? Тогда- отдыхать. Только вряд ли это вам удастся: там ребята давно митингуют, ждут не дождутся вас. Ну, идите, идите…

В просторной риге, пропитанной запахом прошлогодних снопов, было шумно, как в цыганском таборе. Брякали котелки. Крепкий табачный дым перемешивался с горьковатым дымком походной кухни, въехавшей прямо под крышу. И говор, и песни, и смех…

— Привет, невидимки! — останавливаясь в дверях и раскидывая как бы для объятий руки, выкрикнул Демьян.

— Пришли!

— Они! Ребята, они!

Улыбающиеся, радостные все бросились к разведчикам.

— Ни с места! — рявкнул Демьян страшным голосом и, когда первые ряды встречающих в недоумении остановились, спокойно предупредил: — Только не качать. Мы после обеда.

“Именинников” окружили. Всем хотелось как-то излить свои добрые товарищеские чувства. Одни старались через головы впереди стоящих дотянуться и похлопать по плечу каждого из “воскресших”, другие предлагали им кисеты, третьи, загадочно подмигивая и прищелкивая пальцами под подбородками, отзывали в сторону. Повар в белом колпаке, надетом прямо на пилотку, решительно закрыл кухню и объявил “шабаш”.

— Сидоров, — обратился он к одному из своих постоянных клиентов, рослому парню, усердно работавшему алюминиевой ложкой. — Отрабатывай добавку: подбрось коню сена. Слушать будем. Кормление приостанавливается! Недовольные имеются? А голодные? Тоже нет. Вот и договорились.

Шум постепенно улегся. Демьян Федотов торжественно занял почетное место на перевернутом снарядном ящике. Рядом, на охапках соломы сидели его друзья. Демьян повел рассказ о скитании группы по тылам гитлеровцев. Говорил он, сдабривая речь шутками, украшая небылицами. Многие дивились, где и когда сумел сержант Федотов начинить свою удалую голову таким количеством басен. Начнет привирать — не остановишь. И, главное, знаешь, что несет человек околесицу, но подает он ее до того складно, будто по книге читает. Послушаешь, и сомнение берет: а может быть, все именно так и произошло?

Демьян начал рассказ о подвиге старшего сержанта Полянского издалека: как и все солдаты-фронтовики, любил он подтрунить над верным другом, подтрунить ради того, чтобы развеять у слушателей тоску по дому, разогнать мрачные думы, вызвать, наконец, улыбку. Друг не осудит, поймет.

— Братцы! Знаете ли вы, откуда у нашего Николая сила этакая взялась? — косясь на Полянского золотистыми плутоватыми глазами, спросил Демьян у притихших в ожидании захватывающей истории соседей. — Не знаете? Так-то. И не старайтесь дознаться. Дело, доложу я вам, это вроде, нечистое. Получил старший сержант могучесть свою через обыкновенного теленка холмогорской породы. — Демьян сделал глубокую паузу и, заметив многозначительные улыбки, добавил: — Да, да. Нечего зубы скалить. Быль не сказка: из нее слова не выкинешь! Законным путем обрисую сейчас все это почтенному собранию… Есть, братцы, в Центральной Америке государство под названием Гватемала. Бывал ли кто-нибудь там? Бывал, спрашиваю? Жаль, жаль… Не интересуетесь вы, оказывается, земным шариком! А ведь вам на нем век жить придется! — Демьян вздохнул с укоризной и заключил: — Я, братцы, к сожалению, тоже там не был: не довелось. По службе я токарь-универсал. С той страной по роду занятий не соприкасался. А в гости ехать?.. Домосед я по натуре. Так вот — площадь той Гватемалы на карте любого международного масштаба пуговицей прикрыть можно. Народу — на две дивизии с трудом наскребется. Но люди, надо сказать, работящие. Бананы они возделывают. Это стручки такие, вроде гороховых, а вкусом на дыню смахивают. Кофе и какао выращивают неизвестных мне сортов. Самая доходная статья у них, братцы, — сахарный тростник. Стебельками он к жаркому ихнему солнцу тянется. Срежешь один такой пятиметровый стебелек, пососешь, и как будто сиропа сладкого напьешься. Американцы, наши-то союзники, прибрали Гватемалу к рукам, открыли в ней унитарную республику и меняют правителей, как, простите за выражение, фашисты нижнее белье после визита наших ИЛов…