Тайна Красного озера - Грачев Александр Матвеевич. Страница 24
Болезнь начальника отряда произвела удручающее впечатление на Мамыку, остававшегося до сих пор в лагере в ожидании удобного случая «обмануть» амбу и переправиться через Удоми. Теперь Мамыка предложил немедленно идти в стойбище.
Черемховского разбудили через два часа. Лежа в горчичниках, профессор давал последние указания геологу Титлянову, оставшемуся в лагере.
- Завтра утром сниметесь отсюда и пойдете к основному лагерю экспедиции, - говорил он слабым голосом.
- Поведет вас рабочий Скуратов, который сопровождал меня сюда. Там до возвращения Дубенцова будете руководить разведкой месторождения угля. Работайте спокойно.
Я, очевидно, скоро вернусь. Если что случится со мной, вы получите дополнительные указания… Вам все ясно?
- Все ясно, Федор Андреевич, - с готовностью отвечал Титлянов, высокий сухощавый человек. - Завтра с рассветом выйдем…
При свете факелов, большое количество которых было заготовлено из березовой коры еще засветло, Черемховский и сопровождавшие его фельдшер, Мамыка и рабочий удачно переправились через Удом и. Впереди шел Мамыка с высоко поднятым факелом. Свет факела выхватывал из темноты проплывающие призраками стволы деревьев, свисающие со всех сторон ветки, узкую тропу и выступающие на ней оголенные корневища. Свежая лошадь шла быстро, чуя, что возвращается к человеческому жилью.
Шли быстро еще и потому, что пламя факела хорошо освещало тропу. Фельдшер и рабочий время от времени менялись ролями: один вел лошадь, другой держал большого, и наоборот.
Июньская ночь коротка. Всего три остановки было делано под покровом темноты. И вот уже забрезжил рассвет.
С восходом солнца они сделали двухчасовую передышку на открытом песчаном берегу Хунгари. Карамушкин дал больному лекарства. Состояние Черемховского не улучшалось, но и не ухудшалось. Но даже в этом тяжелом состоянии он был неприхотлив, покорно выполнял все требования фельдшера: пил микстуры, терпеливо сидел в седле, покачиваясь и не издавая ни одного стона.
К счастью, погода все время держалась хорошая - теплая, без дождя и ветра.
Карамушкин вел лошадь и придерживал больного в седле. Впереди шел Мамыка с высоко поднятым факелом.
Люди отдыхали через каждый час по десять минут, а через каждые шесть часов устраивали двухчасовой привал. Благодаря строгому соблюдению такого режима они сохраняли собственные силы и силы лошади и продвигались, не снижая первоначального темпа.
В полдень на вторые сутки они миновали стойбищескит, а к исходу третьих суток, считая с момента выхода на плато, перед утренней зарей их встретил многоголосый собачий лай в большом стойбище орочей.
- Ну вот, Федор Андреевич, - бодро говорил фельдшер, раскутывая Черемховского, - самое трудное позади.
Теперь я так думаю, что ваше здоровье в безопасности. Откровенно сказать, сильно опасался я в первый день нашего похода. Думал, не выдержите такой тряски на лошади.
Оказывается, организм у вас прямо-таки железный.
Никогда еще Карамушкин не был так горд собой, как в эту минуту! И как ему хотелось, чтобы все это почувствовала и Анюта!..
- Вот и хорошо, - говорил пободревший профессор.
- Может быть, и не нужно будет ехать в Комсомольск.
- Что вы, что вы, Федор Андреевич, у вас еще и не развился как следует процесс воспаления. Возможно, и не разовьется, тогда уж дело другое, но болезнь может принять всякий оборот. Спешить нужно, спешить!
Черемховского поместили в школе, в комнате Вачи, девушка не отходила от больного, пока отдыхал фельдшер, - он ведь не спал и часа с тех пор, как вышли с плато.
Весть о том, что в Комсомольск срочно везут больного начальника экспедиции, взбудоражила все стойбище, еще до восхода солнца возле школы собрались все мужчины, стихийно возникло собрание. Обсуждали вопрос о том, как быстрее доставить ученого в Комсомольск, председатель местного Совета остановил свой выбор на Актынке Бокача - одном из самых лучших батчиков. Ему в помощники назначался Мамыка, отлично знавший фарватер Хунгари.
Помимо этого, был выделен запасный бат, на который назначались еще два ороча - оба хорошие батчики.
Баты отчалили от берега в половине восьмого утра, на переднем вместе с больным помещались фельдшер, Мамыка и Актынка, на заднем - двое орочей и рабочий, длинные, долбленные из цельного дерева, узкие лодки с лопатообразными носами, отвалив от берега, быстро помчались, подхваченные течением. Орочи, вооруженные длинными тонкими шестами, ловко управляли батами.
Они мчались весь день и всю ночь, освещая путь факелами из березовой коры. Карамушкин без конца восхищался уменьем Актынки проводить бат через пенистые перекаты или огромные водовороты у прибрежных скал. Бывали минуты, когда авария казалась неизбежной. Тогда фельдшер с замиранием сердца придвигался вплотную к изголовью Черемховского, охватывая руками его плечи, но проходили доли секунды, бат молниеносно разрезал стремнину потока и снова устремлялся в безопасное место, ничуть не нарушая равновесия. Ночью Актынка не доверял ни своему искусству, ни мигающему свету факелов. На бурных перекатах он подводил лодку к берегу, входил в воду по пояс или по грудь и руками проводил бат через опасное место.
Ровно через сутки после начала плавания по таежной реке перед батчиками открылась ровная и широкая гладь Амура. Позади лежало расстояние от стойбища более чем в двести пятьдесят километров. Но от устья Хунгари до Комсомольска еще оставалось добрых семьдесят километров.
Тут на помощь пришел почтовый глиссер, оказавшийся у ближайшего села. Через полтора часа он доставил больного к пристани Комсомольска-на-Амуре.
Хорошо отдохнувший за истекшие сутки, Черемховский почувствовал себя лучше. Прибытие в город еще больше подняло в нем бодрость духа, и профессор попросил раскутать его. Однако фельдшер категорически отказал ему в этом удовольствии. Вызвав скорую помощь, он доставил профессора в лучшую больницу города. И когда Черемховского внесли в палату, сияющий фельдшер сказал:
- Вот теперь я могу раскутать вас, Федор Андреевич.
- Дорогой мой, - тепло произнес Черемховский слабым голосом, - если мне доведется еще пожить и снова побывать в экспедиции, я этим обязан только вам и вашим славным спутникам.
- Я буду просить вас, Федор Андреевич, снова взять меня с собой… - смущенно попросил Карамушкин.
- Да, да, вы обнаружили хорошие способности, - уж совсем тихо сказал старый геолог. - Я непременно и с удовольствием возьму вас…
Почти сутки проспал Черемховский в чистой, светлой палате больницы. Процедуры и лекарства, принятые им сразу по приезде, дали хороший результат.
- А знаете, батенька, это вы спасли жизнь профессора, - говорил врач фельдшеру после осмотра Черемховского. - Удивляюс ь, знаете, вашей настойчивости. Выскочить из этакой глухомани в четыре дня с таким больным на руках - это не каждый сумеет.
- Моя роль, доктор, была более чем скромной, - отвечал фельдшер. - На моем месте каждый смог бы пройти быстро это расстояние. Дело в помощниках, в наших золотых советских людях. С ними никакие беды не страшны…
Почувствовав себя лучше, Черемховский попросил, чтобы к нему прислали Карамушкина. Впалые щеки и провалявшиеся глаза старого геолога указывали на то, сколько страданий испытал этот человек за пять дней болезни. Лицо его было озабоченным: он уже думал о делах отряда.
- Мне пока запрещают сноситься с отрядом, - сказал Черемховский, - поэтому прошу вас еще об одном: написать то, что я продиктую для начальника комплексной Приамурской экспедиции…
Отдыхая после каждой фразы, Черемховский доносил о результатах работы отряда, об исчезновении Дубенцова и Анюты, о мерах, принятых для их розыска, о магнитной аномалии… В заключение он просил выделить самолет для поисков заблудившихся. …Назавтра в полдень маленький самолет, принадлежащий комплексной Приамурской экспедиции, вылетел к лагерю. В задней кабине его виднелась длинная, нескладная фигура Карамушкина.