Источник жизни - Линьков Лев Александрович. Страница 6

Воробьев с Куприным, Джурабаевым и группой бойцов поскакали в горы. На месте старой зимовки пограничники обнаружили обуглившиеся развалины. Из-под головешек извлекли семь трупов, семь винтовок с обгорелыми прикладами и закопченный пулемет.

Ни у одной винтовки не оказалось затвора, пулемет был без замка. Их нашли позже, под обломками очага. Перед смертью Сидоров и его товарищи испортили оружие, чтобы им не могли воспользоваться басмачи.

На стальном замке пулемета чем-то острым было выцарапано:

СВИДЕТЕЛЬ С ЗАСТАВЫ № 3

Прямо со станции Федора направили в санчасть: он простудился в дороге и схватил воспаление легких. Недели две пришлось пролежать в постели, в результате опоздал к началу занятий в школе служебного собаководства, куда его назначили, и все овчарки были уже закреплены за курсантами. Может, это и к лучшему. Откомандируют обратно в отряд и назначат в кавалерийский учебный эскадрон. Лучше ухаживать за лошадьми, чем заниматься воспитанием собак.

— Вы где работали до призыва в армию, товарищ Стойбеда? — спросил начальник школы, разглядывая невысокого веснущатого, голубоглазого паренька.

— На Горьковском автозаводе бетонщиком.

— Стахановец… — перелистывая личное дело Федора, удовлетворенно сказал начальник. — Это очень хорошо, нам нужны трудолюбивые люди.

«Не отпустит он меня из школы», — с огорчением подумал Федор.

— Хорошая у вас профессия, упорства требует, — похвалил начальник. — А до завода вы работали на конеферме?.. Не боялись лошадей?

— Не боялся, товарищ майор. Я с детства в колхозе при лошадях был.

Федор обрадовался: может быть, все-таки ему удастся перейти в кавэскадрон. Но радость оказалась преждевременной: начальник закрыл личное дело и сказал:

— Я вам дам щенка, но предупреждаю: щенок хилый, надо его выходить…

Щенок Джек выглядел много хуже, чем предполагал Стойбеда. Он неподвижно лежал в будке и, увидев Федора, не залаял, не заворчал, не завилял хвостом. Глаза его слезились и часто мигали.

— Ничего не получится! — посочувствовали курсанты.

Но что же делать? Придется выхаживать этого заморыша.

Так Джек стал предметом постоянных забот и волнений Стойбеды.

— Ты вроде няньки! — смеялись курсанты, глядя, как Федор бережно промывает Джеку глаза, протирает ваткой раковины ушей.

По чести говоря, редкий курсант любил мыть и чистить свою собаку, а Стойбеда с таким рвением расчесывал роговым гребешком шерсть щенка, так старательно чистил ее щеткой, а потом приглаживал суконкой, словно это было самым увлекательным занятием.

Хуже всего было то, что Джек казался совершенно неспособным к выполнению самых простых заданий. Другой на месте Федора давно бы вышел из себя, а может, не утерпев, дал бы щенку затрещину, но Федор во всем следовал советам и указаниям инструктора и неукоснительно соблюдал правила дрессировки. Ни разу не ударив, не обругав Джека, он мог в продолжение нескольких часов терпеливо проделывать с ним одно и то же наскучившее упражнение.

Наблюдая, как Стойбеда приучает Джека подниматься на лестницу, показывая ему зажатый в руке кусок сахару и повторяя условную команду, начальник школы говорил инструктору:

— Пожалуй, из этого паренька выйдет неплохой проводник служебных собак.

«Ко мне!», «Гуляй!», «Стоять!», «Рядом!», «Ползи!». Наконец и Джек стал исполнять все эти команды не хуже других молодых собак.

Весной Джеку исполнилось одиннадцать месяцев. У него выросли все зубы, и он стал похож на волка. На клинообразной голове торчали острые длинные. уши. Прямой нос, темные быстрые глаза придавали морде Джека породистый вид, хотя и было известно, что он — метис. Мускулистая шея переходила в широкую грудь. Крепкие лапы со сжатыми в комок пальцами свидетельствовали о том, что Джек — отличный бегун, а густая шерсть его лоснилась, словно бархат. В школе было много породистых чистокровных собак, но ни длинношерстные шотландки-колли, ни рыжеватые здоровяки эрдель-террьеры, ни выносливые, неприхотливые лайки, ни большие и свирепые кавказские и среднеазиатские овчарки не прельщали Федора. Он выходил и вырастил своего Джека, обучил его всему, что может постичь собака, и полюбил.

После окончания школы Стойбеду назначили на пограничную заставу № 3. Он никогда раньше не видел дуба в два с половиной обхвата, а здесь привелось увидеть. О виноградных лозах он знал лишь понаслышке, а тут длинные виноградные плети обвивались вокруг стволов кленов и лип.

Федор с детства привык к сосновым и березовым лесам, к ровным полям родной Горьковской области, а здесь кругом высоченные холмы — сопки, глубокие овраги — пади, бурные речки и ручьи, текущие по заболоченным, низинам.

Все поражало его в Уссурийском крае: и лес, такой густой, что ни пройти, ни проехать, и пятнистые олени, звонко трубящие во время любовной поры и насмерть бьющиеся между собой из-за самки.

Он с любопытством слушал рассказы о кабанах-секачах весом в двадцать пудов, вступающих в схватку с тигром, о хищных лесных котах, кусающихся китайских черепахах, о красавцах фазанах, медведях, грабящих ульи диких пчел, и о редкостном, чудодейственном корне — жень-шене, похожем на фигуру человека.

Во всех этих падях и дебрях по берегам бурных ручьев, в соседстве с кабанами, барсами и гималайскими медведями, ему предстояло отныне ходить по ночам с Джеком…

В первый же день службы Стойбеды на заставе начальник ее Усанов огласил перед строем список боевого расчета.

Называя очередную фамилию, он поднимал от бумаги серые глаза и, улыбаясь, оглядывал пограничника. Федор ощутил ободряющую силу его улыбки и порадовался тому, что попал именно на эту заставу.

Утром Усанов показывал новичкам — вместе с Федором приехали еще семь человек — участок заставы.

«Той тропой звери ходят на водопой». «С этого места лучше всего просматривается маньчжурская сторона». «Отсюда граница идет по реке, у воды берег подмыт, — посмотрите, как там удобно спрятаться». «Видите с обеих сторон кусты? Эти кусты на сопредельной стороне, значит в них всегда возможна засада». «Тут трудно преследовать нарушителя, но легко, забывшись, самому перескочить через линию границы».

Стойбеда со вниманием слушал объяснения и указания Усанова и старался удержать все в голове. Но к полудню подумалось, что и в год не запомнить всех троп и тропинок. А начальник ходил по участку, будто в своем саду: кажется, завяжи ему глаза — все равно найдет любое деревцо.

«Будьте бдительны, стойки, внимательны, терпеливы, осторожны, решительны, предприимчивы». Усанов так часто употреблял эти слова, что Федору стало казаться, будто всю свою жизнь до этого дня он был рассеян, беспечен и нерешителен.

Судебный процесс длился пятый день, и, несмотря на это, зал был переполнен.

Среди публики находились представители иностранных консульств, за столом прессы — корреспонденты советских и заграничных газет, фоторепортеры.

Слушалось дело агентов харбинской антисоветской организации, созданной несколько лет назад неким Родзаевским из разгромленных Красной Армией белогвардейских шаек барона Унгерна и атамана Семенова. В шайку Родзаевского входили отъявленные бандиты, люди без роду и племени, готовые служить любому хозяину, лишь бы им платили марками, иенами, долларами, фунтами стерлингов и всякой другой валютой.

На скамье подсудимых сидели пять представителей этой банды: два японца, один немец и два русских белогвардейца. Все они были пойманы с поличным при попытке перейти советскую границу.

Главный обвиняемый, грузный мужчина лет за пятьдесят, бывший сотенный атамана Семенова, держался самонадеянно. Он щурил маленькие глаза и, отрицательно отвечая на вопросы судьи и прокурора, поглядывал на иностранных дипломатов, явно ища у них сочувствия.