Приключения 1977 - Божаткин Михаил. Страница 95

— Но ведь кое-кто из заключенных бежал, — сказал Жаров.

— Два-три человека. И те покалечены.

— И все-таки сам факт имеется… Дальше. Белоцерковец убит…

— И его труп не обнаружен, — спокойно произнес Коршунов.

— Это понятно. Убив приятеля, намеренно или нет, не буду вдаваться сейчас, Комаров обязательно сбросил тело в реку. Скрыл содеянное. Предварительно сняв часы…

— Комаров утверждает, что Белоцерковец сам перед дракой сунул часы ему в карман, — сказал Коршунов.

— Чушь! — воскликнул Жаров. — Такая, что смешно. Перед ним стоит соперник, враг, готовый его избить, убить, а Белоцерковец снимает с руки часы и сует ему в карман. Часы! Самая настоящая ложь…

— В том-то и дело, — задумчиво произнес Коршунов. — Для вранья слишком уж нагло… Продолжайте, Константин Сергеевич.

— Сбросил он, значит, тело в реку. Течение быстрое. За городом речка течет в безлюдных лесистых местах. Оно могло зацепиться за корягу, или его вынесло где-нибудь в глухом месте. Через неделю война. Лосиноглебск стали бомбить с самых первых дней: железнодорожный узел… Сколько убитых попало в реку…

— Было, — кивнул Коршунов. — Мне много понарассказывали.

— Видите, отсутствие показаний насчет трупа Белоцерковца ничего не говорит.

— Так же, как насчет тела Комарова, — сказал Коршунов. — Но вот какая штука, Константин Сергеевич, вспомните показания Товбы. В тот день на пляже утонул какой-то пьяный. Его-то заметили и вытащили из воды, пытались откачать…

— Тот пьяный был, наверное, в поле зрения своих товарищей, с кем выпивал, или его заметили другие купающиеся. Пьяные и дети у воды всегда привлекают повышенное внимание. Инстинктивно боишься за них. А Комаров и Белоцерковец подрались в сторонке, за кустами. Специально отошли от людских глаз. Свидетелей нет. Один только, на другом берегу. Да и тот занят удочками. В общем, убийство Белоцерковца совершено. Улики уничтожены. Вплоть до того, что он сорвал с него рубашку и бросил ее потом в кусты.

— А часы? — задал я вопрос. — Улика.

— Ошибка, — несколько подумав, сказал Жаров. — Не забывайте, что Комаров находился в возбуждении или, наоборот, — в подавленном состоянии, когда вернулся домой, и вскоре пошел на вокзал, чтобы уехать в тот же день в Ленинград… Я понимаю, Захар Петрович, кое-какие мелочи вызывают сомнение, но ведь нужно охватить самое главное, суть. Комаров приходит домой, оставляет часы и насос и едет в Ленинград. Так?

— Так, — кивнул я.

— Белоцерковца больше никто не видел. Комарова арестовывают, этапируют в Лосиноглебск. Во время бомбежки он исчезает. Не так ли?

— Так.

— Если он бежит из тюрьмы, то у него есть все основания прятаться у Митенковой. Во-первых, убийство, во-вторых, побег из тюрьмы… Пришли немцы или нет, не имеет значения. Он боится советского правосудия. Зорянск занимают фашисты. Их он тоже боится. Могут принять за окруженца или партизана. Неспроста принесла ему Митенкова немецкие приказы. Дальше. Смотрите, что получается. Комаров уже в Ленинграде знал, что автор произведений, то есть Белоцерковец больше никогда не вернется.

— Да, — кивнул я.

— Таким образом, заполучив их, — я сейчас не хочу касаться вопроса, каким образом он завладел ценностями, которые, как вы сказали, можно продать, — он решает до конца использовать факт гибели Белоцерковца. Раз уж так получилось, почему бы не извлечь из этого все, что можно. Мог же он снять часы с приятеля…

— Как он завладел рукописями Белоцерковца и как они могли очутиться с ними в «подполье»? Момент очень важный, — остановил его Коршунов. — Ведь Комарова арестовали в Ленинграде и доставили в Лосиноглебск.

Жаров упрямо мотнул головой.

— Если версия, которой я придерживаюсь, правильна, то Комаров имел встречу с Митенковой сразу после истории на пляже. Может быть, признался. Как это бывает: любимый человек просит помощи, защиты. Он, Комаров, не дурак, образованный человек. Понимает, что может наступить и возмездие. Ехать сразу к Митенковой — слишком большой риск. О такой возможности, наверное, и зашла у них речь. Но ведь могли его и не заподозрить. Он в голове держал такой шанс. И поэтому едет в Ленинград, договорившись с Митенковой, что в случае разоблачения спрячется у нее. Может быть, податься куда-нибудь вместе… Любовь на все толкнет… И, добыв музыкальные произведения Белоцерковца, на всякий случай отправляет их Митенковой в Зорянск. Почему я говорю — отсылает заранее? Несомненно, уже всполошились родители Белоцерковца, в консерватории неспокойно. Потом арест, заключение, бомбежка, побег. Куда? К Митенковой.

Снова заговорил Коршунов:

— Почему Комаров не вышел из «подполья» при немцах? Ведь он убил сына советского работника: отец Белоцерковца же был зампредом райисполкома в Ленинграде, который так ненавидел Гитлер. Сидел в заключении. Причем доказать это ничего не стоило: Лосиноглебск был в руках у немцев…

Жаров пожал плечами.

— Одно дело совершить убийство, может быть, в состоянии аффекта. Присвоение рукописей тоже можно объяснить. Но измена Родине… Это крайний порог, за это расстрел. Не распространяется даже закон о сроках давности.

— На убийства — тоже, — сказал я. — На какой почве, по вашему мнению, произошла драка?

— Об этом свидетельствуют письма: оба любили Митенкову. Ревность. Есть такая песенка «Третий должен уйти…». Но ведь никто не хочет быть этим третьим, никто не хочет уходить. Такое бывает только в песнях.

— С ними на пляже была сестра Комарова Таисия, — сказал Коршунов. — Подруга Митенковой.

— Ну и что? — спросил следователь.

— Почему Белоцерковец обязательно был влюблен в Митенкову?

— Юрий Михайлович, я прежде всего исхожу из фактов. У нас есть его письмо к Митенковой: «Крепко целую, твой Павел». Комментарии, как говорится, излишни.

— Еще вопрос, — вставил я. — Странно, в консерватории исчезают два студента, и это не вызвало тревоги.

— Да в то время многие исчезали, — сказал Коршунов. — Война, бомбежки…

— Конечно, конечно, — согласился я. — Да, Юрий Михайлович, у вас есть возражения Константину Сергеевичу? Я не ошибаюсь?

— Как вам сказать, Захар Петрович, по-моему, ясность нужна во всем. Получается так: Комаров, может быть, убит, а может, остался жив. И убийство Белоцерковца не доказано…

— Комаров взят под стражу в связи с убийством, — сказал Жаров.

— В качестве подозреваемого в убийстве, — поправил я.

— Именно. Более того, — продолжал инспектор угрозыска, — сам факт смерти Белоцерковца не был установлен.

— Он не вернулся в Ленинград. Это раз, — возразил Жаров. — Его никто больше не видел. Это два. Часы — три. Окровавленная рубашка — четыре, — перечислял следователь. — Ну, допустим, Белоцерковец не был убит на пляже 15 июня. Где же он?

— У Митенковой. Этот самый Домовой, — сказал Коршунов. — Музыку пишет? Пишет. И ведь, как говорят знающие люди, именно своим стилем. Из года в год хуже? А почему он должен сочинять лучше? Я в этих вопросах не разбираюсь, но как в его положении вообще можно было сочинять ее, музыку? Конечно, для него это единственная отдушина. Но добровольное заточение свое дело делает. Доходит человек. И душой и телом. Понятно, почему талант сошел на нет.

— Начнем с того: зачем ему прятаться у Митенковой?

— Напакостничал так, что испугался Комарова.

— Например? — Жаров был теперь в роли оппонента и наступал на Коршунова весьма напористо.

— Может, он стащил у Геннадия какую-нибудь идею, произведение. Плагиат называется. Бывает такое?

— Бывает, — милостиво согласился следователь.

— Вот он и говорит ему: «На тебе часы, они твои». Тогда это была большая ценность, не так ли, товарищ прокурор?

— Да-да. Часы имело меньше людей, чем сейчас имеют автомобили.

— Пускай не плагиат, а что-нибудь другое, — продолжал Коршунов. — Может, этот самый Белоцерковец заложил друга, выдал там что-нибудь. Иной раз предательство между друзьями паче любви к девушке разжигает вражду.