Маисовый колос - Эмар Густав. Страница 12

— Ну, теперь так, — сказал Розас. — Не забудьте, что я раз и навсегда приказал называть их гнусными изменниками-унитариями... Впрочем, достаточно называть их просто гнусными унитариями, а что они изменники — понятно само собой... Гнусные унитарии, слышите?

— Слышу, ваше превосходительство.

— Читайте письмо Корвалана.

Секретарь, поклонившись, начал:

— Отлично! — произнес Розас, взяв это письмо из рук секретаря. — Эй, — крикнул он через плечо, — Корвалан! Сюда!

Старик-воин вскочил, точно под влиянием электрического тока, и подошел к столу, причем шпага очутилась у него сзади, а эполеты так и подплясывали на его груди и на спине.

— Опять спал, старый соня? А? — продолжал Розас.

— Виноват, ваше превосходительство...

— Хорошо, хорошо!.. Подписывай.

Старик взял поданное ему диктатором перо и дрожащей рукой подписал под письмом:

— Ты мог бы выучиться и получше писать, когда был в Мендосе, — заметил Розас, смеясь над неуклюжими буквами, с трудом выведенными стариком.

Последний ничего не ответил на это замечание, и стоял молча и неподвижно как статуя.

— Скажите мне, пожалуйста, генерал Корвалан, — все еще с улыбкой продолжал Розас, — что ответил вам Симон Перейра?

— Что солдатское сукно подорожало на тридцать процентов против прежней цены, — отвечал старик каким-то, точно деревянным, голосом.

— Да? — произнес диктатор, поворачиваясь вместе с креслом к Корвалану. — Завтра утром сходи к нему и передай при всех присутствующих от моего имени то, что знаешь, чаще добавляя, что это именно я ему посылаю, понял?

— Как не понять, понял, ваше превосходительство!

— Ну, а что ты скажешь ему?

— Его превосходительство губернатор посылает вам вот это, — три раза повторил старик, причем каждый раз с невозмутимой серьезностью ударял открытой ладонью правой руки по своей левой руке повыше локтя.

Розас громко расхохотался, секретари угодливо улыбнулись, но лицо старика сохраняло свою прежнюю неподвижность.

— Скажи мне теперь, генерал, в котором часу прибыл сюда доктор? — спросил диктатор прежним деловым тоном.

— Ровно в полдень, ваше превосходительство.

— А просил он чего-нибудь?

— Раз попросил стакан воды, а потом два раза просил огня.

— Говорил он что-нибудь?

— Ничего, ваше превосходительство.

— Хорошо. Отдай ему назад вот это его прошение, которое он мне вчера представил, и скажи,чтобы он переделал его и оставил на бумаге поля, а в другой раз не забывал бы распоряжений правительства.

— Слушаю, ваше превосходительство.А потом можно отпустить его?

— Можно. Он уже двенадцать часов ничего не ел и теперь достаточно напуган. Это научит его уважать мои распоряжения.

Корвалан с поклоном повернулся и, выйдя из залы, направился в комнату, где, как мы уже говорили, сидел в задумчивости человек, одетый в черное.

Глава VII

ОТЕЦ И ДОЧЬ

После ухода старика Розас помолчал немного, потом снова обратился к первому секретарю:

— Сделаны извлечения из сообщений из Монтевидео?

— Сделаны, ваше превосходительство.

— И доклад полиции?

— Отмечен, ваше превосходительство.

— В котором часу хотели они сегодня сесть на судно?

— В одиннадцать.

— А теперь без четверти двенадцать, — проговорил диктатор, взглянув на свои карманные часы. До сих пор нет никаких донесений; должно быть, они побоялись выполнить свой замысел, — прибавил он вставая. — Ну, можете уходить... А это еще что за черт? — вскричал он, заметив свернувшегося клубком на полу человека в монашеской рясе. — А, отец Вигуа!.. Не угодно ли вашему преподобию проснуться!

И диктатор нанес сильный удар монаху ногой в бок.

Монах с пронзительным криком вскочил на ноги и чуть было опять не упал, запутавшись в рясе. Секретари удалялись один за другим, подобострастно улыбаясь на грубую выходку его превосходительства.

Розас остался один с мулатом, который отличался маленьким ростом, порядочной толщиной, широкими плечами, громадной головой, лицом с жирными щеками, низким и узким лбом, едва заметным носом и маленькими, заплывшими жиром глазами; вся его безобразная физиономия носила печать глупости и низости.

Это был один из тех кретинов, которыми Розас любил забавляться в минуты досуга.

Бедный мулат, с видом бессмысленного, побитого животного, таращил свои испуганные глаза на диктатора и почесывал ушибленный бок.

Розас смеялся во все горло, стоя перед ним, когда возвратился старик Корвалан.

— Как это вам понравится, — обратился к нему диктатор: его преподобие изволил спать, пока я работал!

— Это очень дурно, — ответил с прежней невозмутимостью адъютант.

— Я его разбудил, а он на это изволит гневаться.

— Он ударил меня, — глухим голосом проговорил мулат, широко открывая свои желтоватые губы, за которыми сверкали два ряда замечательно белых, мелких и острых зубов.

— Ну, ничего, отец Вигуа! — сказал Розас, хлопая его по плечу. — Мы сейчас пойдем кушать, а это, надеюсь, утешит ваше преподобие... Корвалан, доктор ушел?

— Ушел, сеньор.

— Он ничего не говорил?

— Ничего.

— А в каком положении мой дом?

— В сенях восемь человек стражи, в бюро три адъютанта, а на малом дворе пятьдесят человек вооруженных солдат.

— Хорошо. Можешь уходить в бюро.

— А если придет начальник полиции?

— Примешь от него доклад.

— А если начальник...

— Если придет хоть сам черт, то вы и его выслушаете и донесете мне потом! — грубо перебил Розас.

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Вот еще что...

— Что изволите приказать?

— Если придет Кутино, сейчас же доложи мне.

— Хорошо.

— Теперь ступай... Есть хочешь?

— Благодарю, ваше превосходительство. Я уже поужинал.

— Тем лучше для тебя... Ступай!

Корвалан удалился в бюро, то есть к тем троим отталкивающего вида субъектам, которых мы видели развалившимися в комнате, непосредственно примыкавшей к коридору. Прежде в этой комнате помещалась контора провинциального комиссариата, почему она и сохранила название «бюро»; в настоящее же время она служила дежурной комнатой для «адъютантов» Розаса, который, издеваясь над всеми политическими и гражданскими принципами общества, издевался и над природой, превращая день в ночь, а ночь — в день.

Действительно, днем он спал, а ночью работал или пил и веселился.

— Мануэла! — крикнул диктатор после ухода Корвалана.

Ответа не последовало. Продолжая звать, он вошел в соседнюю комнату, где совершенно оплывшая сальная свеча с нагоревшим шапкой фитилем распространяло слабый желтоватый свет.

— Татита! — послышался из второй комнаты серебристый голосок, и вслед за тем перед Розасом появилась та самая женщина, которую мы видели спящей.

Это была молодая девушка лет двадцати двух, высокая, с тонкой талией, стройная и удивительно грациозная, с прекрасным, умным и ангельски-кротким личиком, утопавшим в массе черных шелковистых волос, с прямым носом, живыми черными глазами и довольно большим, но красиво очерченным ртом. Очевидно, она была очень нервная и чувствительная, но не капризная, как большинство нервных особ.