В полночь упадет звезда - Константин Теодор. Страница 77

Был среди них молодой граф, лейтенант из гусар, который влюбился в нее так же, как и все остальные. Но в отличие от других, он не захотел и не смог примириться с ее равнодушием. Он просил ее, умолял быть его женой. Она оставалась непреклонной. И тогда, господа… Тогда случилось несчастье. Однажды вечером в своей комнате молодой граф пустил себе пулю в сердце. На столе мы нашли письмо, адресованное нашей барышне.

Когда она пришла, чтобы взглянуть на него, лицо ее было мертвенно бледным, она с трудом держалась на ногах. Открыв письмо, она прочла его и упала без чувств. Две недели пролежала она в постели. Потом медленно, с большим трудом пришла в себя, но с этого дня больше никто не слышал от нее ни одного слова… Вот, господа, история нашей бедной барышни!..

— А что сказали доктора? Неужели нет никакой возможности вылечить ее?

— Граф сделал всё, что было в его силах. На консультацию были приглашены крупнейшие специалисты. Одни утверждали категорически, что она обречена; другие считали, что она постепенно может поправиться; третьи говорили, что ей может помочь еще одно сильное потрясение, столь же острое, как и то, что вызвало ее болезнь. Кто знает, может быть, они и правы!..

И управляющий снова вздохнул, взглянув наверх, на одно из окон в башне замка.

— Неужели она там живет? — снросил младший лейтенант Хиастру, поймав этот взгляд.

— Да, там, наверху. С тех пор как она приехала к нам, там и живет. Теперь она редко покидает свою комнату и почти все время сидит там и шьет куклы из тряпок. Вниз она спускается, чтобы побывать в оранжерее, где растут цветы, которые она так любит. Часто можно услышать, как она играет на рояле. Если вы сюда переедете, то сможете сами убедиться в том, как чудесно она играет.

Офицеры взглянули еще раз на план замка, который за это время составили приехавшие с ними писари, и стали прощаться. Провожая их, управляющий спросил с беспокойством:

— Простите меня за смелость… Я хотел бы спросить… можно ли быть спокойным в отношении нашей барышни?

— Сударь, вы можете быть совершенно спокойны и за нее и за себя. Нам нечего делить с местным населением.

По возвращении капитан Медреа и оба младших лейтенанта были тотчас приняты подполковником Барбатом. Он взглянул на план и согласился с тем, что в замке может разместиться штаб дивизии со всеми своими отделами и вспомогательными службами. Он сам распределил помещения замка между отделами и службами и приказал на следующее утро перебираться в замок.

— Господин подполковник, как прикажете поступить с гувернанткой? — спросил капитан Медреа перед тем как выйти от начальника штаба.

— Если ее безумие ограничивается только молчанием, то я ничего не имею против того, чтобы она осталась на месте.

На следующий день, до обеда, весь штаб дивизии «Молдова» разместился в замке.

УТРЕННИЕ КОНЦЕРТЫ БАРЫШНИ ГУВЕРНАНТКИ

Шифровальному отделу отвели просторное помещение во втором этаже. В те времена, когда в замке жили хозяева, эта комната служила биллиардным залом. Но сейчас биллиардные столы были припрятаны предусмотрительным графом. Окна комнаты выходили в парк, и из них можно было видеть сверкающую гладь озера, окруженного стволами столетних деревьев.

Шифровальщики скучали, так как на фронте наступило затишье. Они проводили время в болтовне и спорах на самые различные темы, вспоминали истории из школьных и студенческих лет, рассказывали старые анекдоты, обсуждали все события, происходившие в штабе. Болтая так и выкуривая немыслимое количество табака, они не раз упоминали имя Ули Михая.

И хотя эпитеты, которыми шифровальщики награждали своего товарища, вряд ли польстили бы ему, все эти слова были проникнуты симпатией к знаменитому капралу.

Во многом содействовал росту авторитета Ули в глазах его товарищей вызов в штаб «Орла», куда он мог перейти работать в шифровальный отдел.

Вот как объяснил сам Уля тот факт, что его не стали задерживать в высшем штабе:

— Я явился к господину полковнику Поулополу. Встретил он меня очень ласково и спросил, не хочу ли я работать у них, говорит, что слышал обо мне много хорошего. Я думаю, что он имел в виду мою подготовку как шифровальщика.

— Ну конечно, он именно это имел в виду. Должно быть, о твоих успехах у прекрасного пола сведения до него еще не дошли, — пошутил, Мардаре.

— Не «должно быть», а безусловно не дошли, хотя вы и делаете всё возможное, чтобы меня скомпрометировать. Но ты не хочешь узнать, что я ответил Поулополу?

— Еще бы не хотеть!

— «Господин полковник, — сказал я ему, — если это приказ, то мне ничего не остается другого, как подчиниться, но если вы мне делаете предложение, тогда я позволю себе сказать, что все-таки, хотя и считаю для себя высокой честью служить у вас, предпочел бы остаться в штабе дивизии. С одной стороны, я очень привязан к своему начальнику господину капитану Смеу, а с другой стороны — к ребятам, с которыми я работаю и которых очень люблю».

— И что тебе ответил полковник Поулопол? — поинтересовался Пелиною.

— Он призадумался немного, а потом согласился со мной.

— Что я вам говорил? — обратился Бурлаку к остальным шифровальщикам. — Этому Уле сам черт не страшен!

В действительности же дело обстояло совсем не так. Уля Михай и в самом деле побывал в «Орле», но совершенно с другой целью: он сопровождал туда аббата.

В тот день, когда фронт двинулся вперед и штаб покинул городок, направляясь к северу, два человека задержались там: начальник Второго отдела капитан Георгиу и Уля.

Аббата, который был арестован в последнюю минуту, тут же допросили.

Вначале он отказался в чем-либо признаваться, призвав в свидетели самого господа бога, но когда ему сказали, что тот румынский солдат, который побывал у него в доме, арестован и во всем признался, он решил заговорить.

Рассказал он вот что:

— За два дня до того, как вы заняли городок, ко мне явился пожилой, изысканно одетый господин. Он заявил, что послан моим начальством. Этот господин, воззвав к моим патриотическим чувствам, попросил помочь ему в деле, ничем самому мне не угрожающем, то есть передать одному патриоту, который явится ко мне в форме солдата румынской армии, ключ. Этот ключ был спрятан в переплете молитвенника. Он счел нужным подчеркнуть, что не может открыть мне, для чего предназначен этот ключ, но что он надеется на мою скромность, на то, что я не буду спрашивать его об этом. Назвав несколько примет, по которым я смогу узнать человека, которому следует передать ключ, он ушел, поблагодарив меня.

Вечером того же дня, когда вы заняли город, человек в форме румынского солдата явился ко мне и я отдал ему ключ. Это всё. Я не знаю, кто он — я увидел тогда вечером его впервые, — не знаю его имени и не уверен, что узнал бы его, если бы увидел еще раз.

— А вы, святой отец, знаете, — спросил его Уля Михай, — как называется поручение, которое вам дали и которое вы выполнили с такой благочестивой добросовестностью?

— Вы назовете это шпионажем?

— А вы?

— Поступком патриота, если угодно. Но я хотел бы уточнить: соглашаясь выполнить это поручение, я не руководствовался патриотическим чувством. Вы — солдаты и обязаны подчиняться своим начальникам. Мы тоже солдаты, солдаты армии Христа. Как простой солдат этой армии, получив приказ от своего руководителя я должен был, повинуясь своей совести, выполнить его указание. Если бы я этого не сделал, я был бы плохим солдатом Христовой армии.

— Это всё, что вы можете нам рассказать, святой отец?

— Абсолютно всё!

— А о чем вы еще говорили с тем человеком, которому отдали ключ?

— Несколько обычных фраз, лишенных особого значения. Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

— Можете вы нам сообщить некоторые подробности?

— Конечно. Когда принимаешь гостя, следует его чем-нибудь угостить. У меня была бутылка ликера, приготовленного моей экономкой. Вино ему очень понравилось, и он попросил рецепт его приготовления, сказав, что заставит свою жену после войны приготовить ему несколько бутылок такого ликера.