Клятва и меч - Шелби Грэм. Страница 13

Армии двух держав, осыпаемые зимней моросью, встретились в нескольких милях к северу от Дарема и после ряда тактических маневров и небольших стычек заняли позиции друг против друга. Командующие же сели за стол переговоров.

Король Давид некогда отличился при битве у Гентингтона и за это был удостоен титула графа Англии. С самого начала он отказался признать Стефана новым монархом, открыто сомневаясь, что король Генрих I мог изменить свое решение перед смертью.

– Слово и перо, – рычал Давид, с подозрением глядя на Стефана. – Если король действительно назначил вас своим преемником, он должен был оставить документ. Давайте его сюда, иначе я схвачу за горло вас и ваше королевство!

Стефан был уверен, что английская армия, поддерживаемая несколькими сотнями фламандских наемников, сокрушила бы шотландцев, но не мог себе позволить держать такие большие и дорогие силы на севере. Война могла все решить в его пользу, тем более что она остановила бы восставших против него баронов. Но до решающей битвы дело не дошло.

Оба монарха торговались целую неделю. Наконец король Давид согласился оставить занятые им английские города и передать свой титул британского графа сыну Генри. Как новый лорд Гентингтон, молодой человек должен был отплатить Стефану лояльностью. В свою очередь Стефан пожаловал ему дополнительно титулы графа Карлайла, Донкастера плюс обширные владения в Камберленде и Уэстморленде. Генри должен был сопровождать короля Стефана в обратном походе, являясь одновременно и почетным гостем, и залогом нерушимости слова Давида.

Вскоре Стефан осознал, что, заключив перемирие на таких условиях, он совершил вторую серьезную ошибку за недолгое время своего правления. Дело в том, что, передав сыну Давида Карлайл, он лишился одного из самых влиятельных своих союзников, Ранульфа Честерского. Его отец некогда владел этим городом, так что, естественно, сын хотел бы получить титул графа Карлайлского в качестве законного наследника. Но король решил иначе. Узнав об этом, темпераментный Ранульф разразился громогласными проклятиями и умчался из дворца, добавив свое имя к списку нелояльных к Стефану баронов.

Вскоре за ним последовал и архиепископ Кентерберийский, обнаружив, что его место рядом с королем занял какой-то шотландский юнец. Так Стефан, приобретя одного нового союзника, потерял двух старых. Они присоединились к Бриану Фитцу, Милесу, Болдуину и дюжине других влиятельных баронов.

«И почему они предали меня? – Стефана колотило от ярости. – Ради чего? Ради этой проклятой женщины… вдовы германского императора… дочери короля Генриха I… племянницы короля Давида, моей дражайшей кузины… прекрасной, но надменной и ядовитой на язык Матильды, чтоб ей сгореть! Вот почему я теряю друзей. Вот почему мой трон шатается подо мной. Дворяне дали нелепую клятву верности этой чертовке, хотя она за них всех не даст и полпенни. Я был прав, они все околдованы ее проклятыми бесовскими чарами. Они летят к ней, как мотыльки на огонь, не думая о последствиях. Но обретите же разум, ради Бога! Мы все были запуганы королем Генрихом! Мы никогда не хотели женщины на троне! Благоговея перед королем и страшась его гнева, мы повторяли слова присяги вслед за ним, лишь бы заслужить его одобрительную улыбку. Теперь, когда Генрих умер, все это потеряло всякий смысл, хмель рассеялся… Бог свидетель, как я хочу жить в окружении верных друзей! Я все бы сделал для них, я положил бы жизнь ради процветания Англии, не то что эта анжуйская красотка. И как же поступили мои верные друзья? Они покинули меня, объявили узурпатором власти, а теперь заперлись в своих замках и ждут прибытия Матильды. Ждут, чтобы выступить с оружием в руках против меня! Вот какова сила чар этой красавицы. Невероятно, но в детстве она была худощавой и бесцветной, из-за чего ее прозвали мышкой…»

Поспешный отъезд графа Ранульфа крайне обеспокоил Стефана, и он решил посоветоваться с братом, епископом Генри. Они встретились в том же Большом зале в Вестминстере, где недавно с таким позором провалилось пиршество по поводу только что прошедшей коронации. На этот раз они были одни в огромном полутемном зале. На столе еще остались пятна от пролитого вина и глубокие борозды от кинжалов, которыми здесь разрезали дымящееся мясо.

Генри сидел в кресле, уперевшись ногами в брус, прибитый прямо под столом. В отличие от брата он был приземистым, довольно дородным мужчиной с крупным, одутловатым лицом. В Англии он славился не только богатством, но и изысканным вкусом. Немалую часть своих доходов он тратил на приобретение итальянских скульптур, а также на свой несравненный винчестерский зверинец. В нем находилось уже немало львов, леопардов, верблюдов, рысей, медведей и дикобразов, а также прыгающих крыс, известных как африканские тушканчики. Со дня на день он ждал прибытия пары страусов, самца и самки.

Генри был превосходным образцом воина-монаха, хитроумного царедворца и тонкого дипломата. Он мог быть обаятельным и неприятным, сострадательным и мстительным. По уму и дальновидности он превосходил своего импульсивного старшего брата Стефана, уступая ему только физически. Король мог есть круглые сутки, оставаясь худощавым и стройным. Епископ, соблюдая умеренность в еде, изрядно растолстел.

Теперь же, упираясь ногами в брус под столом, он наставительно сказал:

– Сейчас вы в тревоге, король, и спрашиваете, как вам поступить, видя бегство близких друзей, – но не вы ли ждали три месяца, чтобы встретиться со мной, вашим братом? Что же мне теперь вам посоветовать?.. В тот день, когда Бриан Фитц, Милес и Болдуин дерзко ушли из этого Большого зала, я сказал вам: не медлите, обрушьте на них все ваши силы, не дайте смуте укорениться в стране. Увы, вы не вняли моему совету, а ныне это делать поздно, если вы не хотите гражданской войны. Потому я предлагаю оставить бунтарей в их замках и выжидать. За прошедшие четверть года они, уверяю вас, не знали ни минуты покоя. Ожидая нападения, они укрепляли стены своих замков, строили новые сторожевые башни, нанимали лучников, покупали боевых коней, посылали бесчисленных шпионов, чтобы быть в курсе всех событий и следить за передвижением ваших войск, и прочее, прочее, прочее… Это дорогое дело – быть все время готовым к войне против своего короля.

– Не говорите так, брат мой! – запротестовал Стефан. – В Англии нет и не будет никакой войны. Что же касается вашего предложения… Разве я могу взять измором баронов, владеющих десятью или двенадцатью графствами, людей, подобных Ранульфу Честерскому, второму после меня землевладельцу в стране!

Генри шутливо погрозил пальцем своему царственному брату.

– Не забывайте, король, это вы – второй. Церковь – крупнейший землевладелец.

– Да, да, само собой. Я просто хотел сказать, что Ранульф и прочие бунтовщики слишком богаты. Чтобы их разорить, потребуются добрые полсотни лет, а то и больше.

– Это, разумеется, не относится к лорду Бриану Фитцу?

Стефан кивнул:

– Вы правы. Он беден по сравнению с Ранульфом, но я не смогу радоваться, видя, как он погружается в трясину нищеты. Он долгие годы был моим верным другом. Что я еще должен сделать? Нелепо думать, что я способен атаковать его замок, стремясь убить его… И все же он будет противостоять мне до тех пор, пока хранит верность Матильде.

Генри вздохнул и, откинувшись на спинку кресла, поднял глаза к стропилам, почти погруженным в темноту.

– Вы относитесь к бунтарям как к потерянным друзьям, мой брат король, и это верно. Но и простые бароны, видя ваше бездействие, стремятся прочь от королевского двора. Они также вооружаются, ожидая нападения, и этому не видно конца. Как ни гляди, остается всего два пути. Либо атаковать замки нелояльных по отношению к вам лордов, либо выжидать, пока их запасы оскудеют. Впрочем, есть еще один выход… Проявите себя как великодушный, милосердный монарх, не помнящий зла. Дайте знать восставшим баронам, что вы признаете их право на лояльность по отношению к Матильде и разрешаете им делать все, что они хотят.