Время драконов (Триптих 1) - Гусаков Сергей "СОМ". Страница 46

: Кан лежал на большой неровной плите головой вниз, будто был сбит с ног; на его одежде и лице был тот же самый налёт. «Сера»,— подумал Саша. Брови у Кана выгорели, всё лицо было в пятнах. Ни карбидки, ни какого-либо другого света поблизости не было. Сашка протянул у него под мышками двойную петлю репа вместо обвязки, зафиксировал узлом, чтоб не сдавило грудную клетку,— всё-таки был ещё шанс, по крайней мере нужно было делать всё, что возможно, до самого конца,— взвалил к себе на спину и, придерживая за реп, двинулся обратно.

..: Пятнадцать метров, отделявших его от Пита, показались ему пятнадцатью километрами и он полз их вечность — от угарного газа кружилась голова, всё плыло перед глазами,— хорошо ещё, хоть глаза не ело, могло быть и хуже,— мрачно подумал он,— его шатало, как пьяного и жутко мешал неудобный и бесполезный в шкурнике противогаз, но снять его было нечем, руки были заняты и даже на секунду он не мог освободить ни одну из них для лишнего движения,— «упаду — не встану; упадёт со спины Кан — застрянем оба и не вытащит никто, это тебе не Штопорная — раз, два, и в дамках»,— бормотал он, чтобы хоть как-то поддержать себя и не свихнуться от этого страшного и тяжёлого груза,— стёкла противогаза запотели и ни черта сквозь них не было видно — он полз-брёл, опираясь о стены, а тут ещё пот, и толстый неповоротливый Кан словно специально цепляется за каждую крепь, каждый выступ пола, свода, стен —

... он почувствовал расширение; остановился, бросил Кана, сорвал противогаз — мерзкую вонючую резину с лица — стало легче; он отдышался, попробовал расстегнуть на Кане куртку,— молнию заклинило, и тогда он просто рванул полы в разные стороны, задрал свитер — подсознательно звучало: ты занимаешься этим только для того, чтоб не идти туда снова,— чтоб никого не тащить, никого не искать —

— противно было к этому прикасаться,— но сердце билось — громко, каждым ударом отдаваясь в ушах; он понял, что это бьётся его — молотом оно долбило в виски и голова гудела и кружилась от этих ударов,— «плохо»,— пробормотал Сашка, но не было времени дожидаться, отдыхая, Ященко и ребят — тут, может, всё секунды решают, и нужно успеть вытащить из этого поганого ада ещё хоть одного человека, только одного,— это ведь не просто так — ночь, прочёсывание, тяжёлый транс со спасательским ‘железом’ — полный комплект,— Штопорная, завал и та плита на плечи, и этот волок... И ещё было много мыслей и обрывков мыслей; этого человека ведь ещё надо найти, и всё это переплеталось с совсем уже бредом, страшным бредом — Пит будет смеяться, и что скажет мама, а Люся,— ... Боже, дома ему влетит — там маленький Саша — Сашка! — вот ‘в этом-то всё и дело’: Сашка маленький один, сейчас Её найти — и всё, кончено, упаду, подумал он,— плевать на них на всех,— Люся, Лена, Сашка, Пит, Сталкер и Ященко — это главное, а технарь почему-то в доме, да, электричество наука о контактах с плитой не поскользнись либо они есть тьфу чёрт либо тьфу Бог нет где,— что я несу —

: В зале стало малость полегче — эту гадость вытягивало, но больше здесь никого не было. Он увидел два расходящихся под острым углом штрека, вспомнил карту,— Липота должна была быть справа; он рванулся туда, едкий запах исчез, и дым тоже, и ход привёл его в грот, в котором были стол, нары — всё из больших старых крепей, очень прочно, очень удобно и сухо,— только два человека в мире могли так всё оборудовать: это был их стиль, и Сашке показалось, что сейчас он увидит обоих — «хватит прятаться»,— чуть не сказал он —

— И ТУТ УВИДЕЛ “Свечек”.

* * *

Лена сказала, что пора всё-таки спать — «хватит насиловать»,— сказала она и Пит подхватил: «забытия давно минувших дней»,— Сталкер с Сашкой разом глянули на часы, и хмыкнули. «Самый час»,— сообщил Сашка. «Час Маразма,— уточнил Сталкер,— полночь по U.T. — как же, уснёте вы сей час, да»,— но Люба уже спала и Лена повела её в палатку.

Сталкер и Сашка заглянули в кружки — там ещё оставалось; «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!» — картинно удивился по этому поводу Сталкер и долил из фляги; опустевшую флягу сунул за бревно. Было слышно, как девчёнки в палатке расстилают спальники.

— Я, пожалуй, у костра останусь,— сказал Сталкер,— тесно там. А ночь — ничего... Люблю в такую ночь у костра...

— Кого? — мгновенно отреагировал Егоров.

— Себя, хорошего. Бо терпеть не могу групповщины, да. Однако не вздумай стебать — себя я люблю платонически, неразделённо.

— Это как? — опешил Сашка.

— А это, чтоб ты голову свою стебовую на ночь поломал... И вообще: что может быть дурнее храпящей рядом тётки?

— Дурно пахнущий мужик! — донеслось из палатки.

Все засмеялись.

— Ничего вы не понимаете. Мне свобода дороже...

— Радикулита? — с готовностью подхватил Пит.

— Сталкер демонстративно поднял вверх брови, затем с сожалением посмотрел на Пита.

— Эх, ты... Так и помрёшь Вечным Чайником. Сколько лет ходишь — ну хоть ЭТО знать должен! Какой же радик на пенке?

— Сталкер... Бедненький... Иди к нам, мы тебя со всех сторон согреем,— смеясь, крикнула из палатки Лена,— ты только скажи, когда на Натке женишься? Смотри — проморгаешь...

— Все бабы — дуры,— сокрушённо пробормотал Сталкер, опуская кружку.

— Сашка пошёл в палатку помочь устроиться девчёнкам; Пит взял сигарету, оставленную Сашкой на бревне, повертел её в руках — и вдруг спросил у Сталкера:

— А Виталик... Он как погиб?

* * *

— Он стоял на ветру, глотая слёзы. Дул резкий, холодный ветер —

: как и тогда, два месяца назад, когда они впервые пошли вместе в Ильи...

: Сегодня были только Пищер, Дизель и Гена. Мамонта неделю назад забрали в десант, и он ещё ничего не знал. Ольга подошла позже,— смазанные глаза, чёрный платок...

Дизель с Пищером почти не разговаривали —— стояли порознь; Пищер ближе к гробу, Лёшка в стороне. Потом он куда-то ушёл, вернулся с Ольгой... А Пищер всё смотрел по сторонам, ни на ком не останавливаясь, взгляд не в глаза — по груди. Маленький рост. Когда несли гроб, ему приходилось вытягиваться, идти на цыпочках, чтоб упереться плечом...

— Было солнечно; лужи талого снега, апрель — но ветер продувал насквозь,— хотя, может, и не ветер это был, и не от ветра знобило — не от того ветра, что дул по ногам — а от того, что подкашивал под ноги — это был такой страшный удар, а солнце продолжало улыбаться, плавясь в грязных лужах,—

— как раньше улыбался он, он ведь всегда улыбался,— самый младший из них, и мама стояла одинокая, тоненькая, чёрной тростинкой на холодном ветру; даже отец приехал на похороны и стоял сбоку, что-то спрашивая у ребят — Сашка не слышал, о чём они говорили: слова относило ветром; он вспомнил другие похороны — и слёзы душили его, он не мог отвечать, когда его спрашивали, не понимая, отчего — смерть, почему,— но приходилось говорить: никто ведь не знал, как он погиб,— и приходилось рассказывать: к Дизелю и Пищеру, нашедшим тело, боязно было подходить,— а Сашка был с ними, когда искали,— когда ещё думали, что — найдут, что ещё можно спасти... И нужно было всё это говорить, выговаривать —— сквозь слёзы — и повторять, повторять, повторять...

..: В морге ревел орган,— «зачем орган, и так всё...»,— думал он, не слыша, что говорили другие — Виталик, Вет стоял перед глазами — живой, смеющийся,—

: Пищер не дал ему верёвок и снаряжения. В НБС считали такие выезды безумием, и Виталику просто запретили ехать. Было ясно, что ехать нельзя — снег, обледеневшие склоны Чатыр-Дага, по прогнозу на ближайшие недели пурга; добро б ещё с группой — тогда погода по боку, всё равно под землёй всё иначе, и наверху гарантированный костёр; дежурные, знающие КС любого погружения и готовые оказать помощь, твои товарищи на страховке при спуске и подъёме —— но ехать одному...