Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии - Норвуд Виктор Джордж Чарльз. Страница 15

На следующий день мы продолжали рыть шурф. Когда мы в полдень ели свой неизменный рис с соленой рыбой, картошкой и сушёными креветками, из леса вышел какой-то оборванец, еле держась на ногах, и остановился невдалеке от нас. Это был метис, одетый в грязные лохмотья. Он казался живым мертвецом, его темные глаза горели лихорадочным блеском. Не успели мы к нему подскочить, как он тяжело грохнулся на кучу камней, порезав лицо и руки. Когда мы его подняли, он был в крови, а одна половина его лица страшно перекосилась, видимо от паралича… Идти он не мог, и нам пришлось отнести его под тент, где мы обедали. Насколько я мог понять, человек умирал. Это был первый случай, когда я столкнулся с бешенством, вызванным укусом летучей мыши.

Он лежал без сознания, но мы ничем не могли ему помочь и только перевязали порезы и ссадины. Его следовало отправить в Знаку, где можно было достать сыворотку от бешенства, однако, по словам братьев, она помогала лишь в начальной стадии болезни. Братья сказали, что во вторую половину дня в лагерь должен заехать государственный фармацевт на пути в Курупунг. Он появлялся здесь каждую неделю примерно в один и тот же день и час, и мы решили, что лучше оставить больного на месте и привезти потом к нему фармацевта, чем мучить его долгим и трудным переездом в лодке к нашему постоянному лагерю.

Да это было бы и бесполезно, как потом оказалось. Час проходил за часом, а катера фармацевта все не было (позже мы узнали, что он не смог достать бензин). К вечеру у больного начались судороги, он упал на пол с койки, которую мы для него устроили, и бился в конвульсиях, с пеной на губах… Через несколько минут он умер.

На следующий день Болотный Глаз и Гектор отправились с его телом на небольшую почтовую станцию на реке милях в десяти отсюда и оставили его там до прибытия фармацевта. Позже я узнал, что фармацевт приехал лишь через неделю. Труп за это время разложился, и его зарыли на берегу реки. Говорили, что человек, копавший могилу, был сильно пьян и потом не мог вспомнить, где это место. Больше я ничего об этом не слышал.

Мы рыли шурф еще два дня, а потом принялись за промывку и просеивание. Приготовления оказались сравнительно простыми. Стенки шурфа надо было дополнительно укрепить бревнами. Кроме того, мы соорудили несколько бревенчатых помостов, расположенных друг над другом, чтобы можно было выбрасывать песок постепенно, передавая его с одного «этажа» на другой по мере углубления шурфа. Когда весь рыхлый песок был удален из шурфа, мы стали ждать, чтобы он наполнился грунтовой водой, а потом перебросили через яму два шеста для установки «грохотов».

На шестах был закреплен желоб, называемый здесь «том», — продолговатый деревянный ящик, несколько напоминающий гроб и примерно такого же размера, но открытый с одного конца. Он располагался над самой водой слегка наклонно, так что его открытый конец был ниже закрытого. В пазы у открытого конца был вставлен лист железа с просверленными в нем отверстиями, а в воду погружен высокий ящик, привязанный как раз под нижним концом «тома» так, чтобы в него попадал тонкозернистый алмазоносный песок. Мы кидали лопатами в «том» крупные куски покрытого глиной кварца и песка, с силой терли их о лист железа с помощью инструмента, похожего на садовую мотыгу, и все время лили туда воду из сильно помятого ведра.

Крупные камни отбрасывались. Песок проходил через отверстия в железном листе и собирался в ящике под водой, откуда его сгребали в крепкие сверхпрочные медные сита и «просеивали», двигая сита в воде вверх и вниз. При промывке и просеивании исчезали остававшиеся частицы песка и глины, а в центре сита собирались более тяжелые минералы или металлы. На несколько дюймов выше уровня воды поперек шурфа мы перебросили еще два шеста, на которых можно было сидеть, и поднимали сюда мокрые сита, чтобы внимательно просматривать, нет ли в песке алмазов.

Просеивание оказалось делом утомительным, да и простоять весь день в грязной воде тоже не шутка, но что поделаешь. К концу этого дня мы намыли алмазов на восемь с половиной каратов, а когда переработали всю кучу песка, у нас оказалось приблизительно двадцать семь каратов, хотя ни один из камней не превышал полкарата. Все это было очень неплохо, учитывая затраченное на работу время. Для сильно истощенного района Курупунга такая добыча представляла исключение.

Начало было обнадеживающим, и мы принялись за второй шурф. Мне хотелось, чтобы промывка в нем была закончена до моего отъезд в Апайкву. Мы копали два дня, но на вторую ночь вода размыла стенки шурфа. После этого я весь день работал по пояс в воде, вгоняя крепящие бревна, пока помпа откачивала воду, с бульканьем текущую по шлангу. Вдруг стенка шурфа целиком осела, и в яму свалилась груда корней срубленного нами дерева мора, прижав меня к противоположной стенке.

К счастью помпа, обычно не очень надежная, на этот раз продолжала качать, а то бы я, безусловно, утонул, прежде чем братья успели бы зацепить веревками всю эту массу корней и немного оттащить их в сторону, чтобы я мог из-под них выбраться…

7. Под желтой луной

На Курупунге нам редко приходилось скучать. Как-то вечером, возвращаясь с шурфа, мы увидели в реке на мелком месте электрических угрей. Я попытался получше разглядеть, как они извиваются, и нечаянно сбил свисающее с ветвей гнездо злющих ос марабунта! В воздух поднялась гудящая туча. Надо сказать, что по сравнению с марабунта бледнеет даже укус шершня. Гектор тут же выпрыгнул за борт, а Болотный Глаз натянул на остальных кусок старого брезента. Несколько сот ярдов мы гребли вслепую. Сзади лодки шлепал Гектор, не думая даже о зубах пирайи и электрических угрях.

К концу второй недели уровень воды в речушке так понизился, что стало невозможно добираться до шурфа на лодке. Как и предсказывали братья, нам пришлось ходить туда пешком по опасной тропе, петлявшей по джунглям среди густого подлеска и могучих стволов, густо обвитых лианами. Приходилось то подыматься вверх, то спускаться в заболоченные лощины, натыкаясь на предательские валежины и хлюпая по зловонной жиже. Bcе деревья были усеяны гигантскими, длиной в два дюйма муравьями понопонари (они так же свирепы на суше, как пирайя в воде), многоножками и змеями.

Путь этот был чертовски труден. Раньше я поражался, как это братья, поглощая всякий раз целые горы риса, ухитрялись оставаться такими тощими. Теперь я уже не удивлялся. У меня и самого порядочно поубавился животик. Рыбная ловля здесь на речушке была отличной. Однажды утром я пытался поймать пакку или хаймару (обе рыбы великолепны на вкус), но вместе этого выловил молодую черепаху, мясо которой еще восхитительнее. Возвращаясь домой, я увидел на ветке у самой воды трехпалого ленивца и вспомнил, что мне рассказывали братья о глупости этих существ, которые продолжают цепляться за сук дерева, даже если он срублен. Я сломал ветку и швырнул это нелепое животное в речку.

Вынужденное купание не слишком его расшевелило, оно лишь слегка ослабило исходивший от него запах. Я посадил потом ленивца на молодое деревцо, чтобы он обсох на солнышке. За двадцать четыре часа он сумел продвинуться только на три фута, и ему понадобился еще целый день, чтобы спуститься наконец на землю и перебраться на более высокое дерево.

За день-два до моего отъезда появилась шумная партия старателей-негров, собиравшихся начать работы на заброшенном участке недалеко от нашего лагеря. На вид это была наиболее подозрительная компания из всех, какие мне до сих пор встречались, но на самом деле старатели оказались веселыми, бесшабашными ребятами. На эти разработки они наведывались уже семь лет, но ни разу не нашли здесь ничего стоящего. В день их приезда Болотный Глаз и двое братьев отправились к ним в лагерь распить бутылочку рома, а Гектор, оставшийся вместе со мной, принялся месить тесто в старой железной шайке.

Он разжег обмазанную глиной печь, которая ужасно задымила, и дым вызвал панику среди жирных тараканов и жуков. По трухлявому бревну молнией скользнула ядовитая коралловая змея толщиной с карандаш. Под крышей зашевелились бесчисленные пауки, большие и маленькие. Особенно много было тарантулов. А между подпорками и гнилыми бревнами нашей хижины и в дуплистых деревьях вокруг лагеря скрывались еще более опасные пауки. Я знал, что их укус причиняет сильную боль и может вызвать серьезные последствия. Это были «черные вдовы» и черные водяные пауки, некоторые разновидности паука-волка и в особенности один вид из семейства ctenus, которого старатели называют «седым» пауком. Его можно узнать по белым полоскам на всех суставах длинных волосатых лапок. О пауках написано немало, но обычно их опасные свойства преуменьшаются. Однако на Амазонке я дважды был свидетелем смерти индейцев от укуса пауков, поэтому теперь принял меры предосторожности, взяв с собой соответствующую сыворотку.