Приключения 1969 - Егоров Виктор. Страница 23

Эта обложка, сохранившаяся странным образом, несмотря на беды и потрясения в жизни ее владелицы, навела Мишу на некоторые мысли. Он вдруг замолчал, и взгляд его темных глаз стал беспокоен. Его плечи, и без того острые, вдруг обострились еще больше оттого, что он уперся руками в край доски и так сидел, отчужденно глядя перед собой.

Что произошло? Безотчетно, но до боли ощутимо Лена поняла: маленький, еще совсем хрупкий мостик, который, казалось, уже соединяет их, рушится.

Сцепив на коленях руки, она изучала его лицо, искала нужные слова, не находила их — и. с ужасом понимала, что каждое мгновение все больше отдаляет их друг от друга, и если молчание продлится еще немного, то отчужденность станет необратимой.:

— Миша, что случилось? — наконец спросила она, совершив над собой мучительное усилие.

— Ты пленная? — вдруг тихо спросил он и замолчал, испытующе глядя ей в глаза.

Что ответить? Она ожидала чего угодно, но не этого вопроса, заданного в упор. Почему это так для него важно?

— Тебя в Крыму взяли? — спросил он, не сводя с ее лица пытливого, тревожного взгляда.

— В Крыму, — сказала Лена.

— Под Керчью?

— Да, — прошептала она, боясь, что он спросит ее еще о чем-нибудь, что могут знать только те, кто действительно был под Керчью, и тогда он сразу поймает ее на лжи.

— Хорошо, — он обвел языком сухие губы. — Хорошо… Я тебе все о себе скажу… Ты меня не выдашь?

— Миша!

— Я понимаю, — быстро проговорил он. Он нагнулся к ее уху. — Я тоже пленный… Но этого здесь никто не знает.

— Ты скрыл?

— Да. Я был разведчиком… Прохладную знаешь? На Северном Кавказе. Мы там попали в окружение.

Он замолчал и отодвинулся на край доски. Что он от нее хочет? Ответной исповеди?.. Душевная броня, которая до сих пор обороняла ее от опасности, стала вдруг плавиться. Нет, нет, нельзя доверяться минутной слабости человека…

— Выжили мы с тобой, а что толку? — вдруг зло сказал он. — Под немцами ходим… Прячемся… И даже сердцем боимся прислониться друг к другу.

Лена помолчала. Теперь она понимала, что каждое произнесенное ею слово должно быть точным. Но какие это должны быть слова?

— Миша, — спросила она, — а где у тебя мать?

— В Одессе.

— И она все знает?!

— Да. Все знает. И каждый вечер с тревогой ждет: вернусь ли?

Нет, так не может говорить человек, который лжет. Но как трудно сказать о том, что должна сказать! Именно сейчас, в эту минуту. Если она ее упустит, то навсегда потеряет на это право.

— А ты не думаешь, Миша, что многое зависит от тебя?

Он покачал головой и усмехнулся.

— Ты хочешь, чтобы я боролся в одиночку? Чтобы меня тут же схватили и повесили на Приморском бульваре?

— Что же ты хочешь?

Он глубоко вздохнул.

— Что я хочу? Найти правильных людей, вот что, Леночка, я хочу…

— И что бы ты стал тогда делать?

Он поднялся. Засунул руки в карманы.

— Давай-ка, Ленка, работать…

К ним уже подходили другие грузчики. Обеденный перерыв кончился. До вечера они не обмолвились больше ни одним словом.

Возвращаясь домой, Лена думала: как ей теперь быть с Надей? Разговор с Мишей на причале требовал тщательного обсуждения. Она в конце концов просто не имеет права принимать самостоятельное решение. Миша как будто был искренен, но где гарантия, что в последний момент не испугается, как было с Марией Афанасьевной?

Когда Лена вошла, обед уже ждал ее на столе. Примостившись на кровати, Надя читала «Молву». [9] Глаза их встретились, и Лена поняла, что Надя тоже переживает.

— Ну ладно, дуреха, — присаживаясь к столу, примирительно сказала Лена. — Хватит нам ссориться» Слушай, есть важные новости…

Она подошла к окну и долго смотрела на вечернюю улицу.

— Надя! — проговорила она. — Надя, я доверилась одному человеку. Но я его почти не знаю. Почти не знаю.

Надя бросила газету, поднялась с кровати и сунула ноги в разношенные туфли.

— Кто этот человек?

— Один парень. Работает у нас весовщиком.

— Как его зовут?

— Миша. Говорит, что пленный…

— Сам в этом признался?!

— Да. Я, говорит, тебе доверяю. Уверен, что не предашь… И еще сказал, что хочет найти верных людей.

— Ну, а ты? Что ты ему сказала?

— Я спросила, что он будет делать, если найдет их?

— Больше ничего не сказала?

— Нет, больше ничего.

— А он?

— В том-то и дело, что он ничего не ответил…

Едва притронувшись к еде, Лена свалилась на кровать и сразу же заснула.

Проснулась на рассвете и вдруг ощутила, что на душе у нее спокойно. Надя лежала рядом, она тоже проснулась и внимательно вглядывалась в Ленино лицо.

— Что же это за парень? — спросила она, как будто разговор их не прерывался.

— Вроде неплохой. И очень одинокий.

— Ты в нем уверена?

— Его нужно проверить. Не знаю только — как, но проверить нужно обязательно.

Надя поморщила лоб. Она всегда морщила лоб, когда напряженно думала, и поэтому за последние месяцы на ее лбу прорезались тонкие морщины.

— А что, если попросить его принести мужской костюм? — сказала она.

— Мужской костюм? Зачем он нам?

— Это повод! Скажи ему, что у нас есть человек, которому нужно переодеться. Если принесет, то станет как бы нашим соучастником!..

— Но это же для него риск!

— Какая же ты, Ленка, несообразительная! — приподнялась на локте Надя. — Пусть рискнет! Тогда сразу выяснится, хочет ли он работать с нами.

Да, кажется, Надька придумала неплохо.

На другое утро Лена снова оказалась в одной бригаде с Мишей. Теперь ее все чаще посылали на причалы — мужчин не хватало. В свободные минуты они разговаривали с Мишей, все больше о пустяках, но Лена чувствовала, что непосредственность в отношениях исчезла. Он часто умолкал, отходил в сторонку и думал о чем-то своем.

— Посиди со мной, Миша! — сказала Лена, выбрав время, когда около них никого не было.

Поблизости кричали санитары, грузившие на транспорты раненых, гудели машины: вот уже две недели корабли вывозили из порта тысячи искалеченных солдат.

— Как ты думаешь, откуда их везут? — спросила Лена, кивнув в сторону трапа, по которому скорбной процессией медленно взбирались раненые: одни передвигались на самодельных костылях, другие шли сами, неся перед собой белые, загипсованные, похожие на обломки памятников, перебитые руки.

— Наши, наверно, наступают, — сказал Миша, делая ударение на слове «наши», словно был уверен, что Лена его единомышленница.

— Вот что, Миша, — сказала она. — Если, конечно, хочешь, я могу познакомить тебя с настоящими людьми.

Он не шелохнулся.

— Что для этого нужно? — глухо спросил он.

— Приходи ко мне домой в шесть вечера.

— Сегодня? — переспросил он настороженно.

— Да, сегодня ровно в шесть. Я тебя кое с кем познакомлю. И еще, — прибавила она как бы между прочим, — достань, пожалуйста, мужской костюм.

— Костюм?.. Зачем он тебе?

Она растерянно улыбнулась. В ее требовании заключалась тайна, и он не должен, не имеет права задавать ей лишние вопросы.

— А какого размера? — спросил он.

— Какой достанешь. Если будет велик, придется перешить…

Он запомнил ее адрес и твердо обещал прийти без опоздания.

Лена рассказала Наде о своем разговоре с Мишей, и они обе стали готовиться к встрече с гостем.

Впервые к ним в дом приходил человек, который если точно и не знал, то, во всяком случае, догадывался, что его пригласили не на чашку чаю. Даже больше — он понимал, что идет на риск.

И сейчас, в ожидании этой первой, крайне важной для них встречи, девушки волновались так, словно предстояли смотрины. Но все же жениха они ждали бы с большим душевным покоем…

Признаться, им хотелось бы опереться на твердую руку смелого, сильного парня. А у Миши Ильянкова были достоинства, которые придавали ему особую ценность. Он отлично говорил по-немецки и румынски, и Ткачевич часто приглашал его переводить, когда приезжало высокое начальство. Когда он успел изучить языки?