Долгий путь на Баргузин - Вучетич Виктор. Страница 15

— Так это же?… — сорвалось у Васильева.

— Вот именно, — кивнул Сибирцев. — И чтоб охраны побольше, погуще. И груз покрупнее, потяжелее… Классный цеплять последним, вроде бы как торопимся. Морячков — в предпоследний. Мы, — он взглянул на Михеева, — едем в классном. — Вы, — он повернулся к читинцам, — с морячками. При пулеметах и всем таком прочем.

— Постой, постой, — оживился Михеев. — Если я тебя правильно понял…

— Правильно понял, — усмехнулся Сибирцев. — Такая уж, видно, наша с тобой, брат, судьба.

Читинцы переглянулись, не совсем еще, наверно, соображая, что предлагал Сибирцев…

Он, конечно, видел, и о чем думали, и о чем не могли пока догадаться читинцы. Объяснять сейчас было трудно, да, пожалуй, и бесполезно: идея только возникла. Ее следовало детально обсудить с Михеевым, который если и не все сразу понял, то уж догадывался, это точно. Хватка у него железная. С Жилиным бы перемолвиться, да больно плох он. Этот мужик наверняка дал бы стоящий совет. Ну да что теперь, все равно думать надо, хорошо думать. И Сибирцев сказал с легкой усмешкой:

— А спать-то где будем нынче? Вы ведь тут хозяева. Распоряжайтесь,

— Спать-то? — Филимонов, как показалось Сибирцеву, был вроде бы обескуражен, огляделся с сомнением. Можно было подумать, что спать как раз он вовсе и не собирался. — Спать-то, что ж, в принципе можно и здесь. Вон диван есть. Ну… матрасов достанем. Не замерзнем, нет? — он покосился на замороженные белые стекла.

— Так решим, — сказал Михеев. — Вы с Васильевым давай те устраивайтесь в приемной, а мы уж тут вдвоем. Ежели, чего, сами понимаете, будем как гарнизон. Четверым здесь тесновато.

— Как скажете, — сразу согласился Филимонов и, кивнув Васильеву, вышел.

Они вскоре принесли два матраса, бросили на пол. Филимонов, показав на дверь, сказал:

— Оно, конечно… Мы будем вроде как первая застава.

На случай чего. Правильно, товарищ Михеев. Располагайтесь.

Ушли, стало тихо.

— Ты где хочешь? — спросил Михеев.

— А? Все равно.

— Тогда вались на диван, а я на матрасах. Мне же мягче, — он заулыбался. — Слушай, Мишель, тебе не приходило в голову, что можно все сделать проще и безопаснее?

— Безопаснее? — Сибирцев оторвал взгляд от заляпанного чернильными пятнами зеленого сукна стола, с усмешкой посмотрел на Михеева. — Это ты говоришь? М-да… Впрочем, ты старший, предлагай.

— О! Видали? Прапорщик заговорил. Обиделся.

— Глупости говоришь, какая ж тут обида?

— Брось, Мишель, все я понимаю… И… поддерживаю. Убить сразу двух зайцев!.. Но мне другое интересно. Скажи, — он стал укладываться на матрасах, подогнул край, чтоб голове было повыше, укрыл ноги тулупом, поерзал и наконец успокоился, лежа на спине. — Скажи, ну что у тебя за страсть вечно лезть в самое пекло? Я ведь тебя не первый день знаю.

Сибирцев долго молчал, как-то чересчур тщательно сворачивал самокрутку, потом прошелся по комнате.

— Видишь ли, Володька, — хрипло и словно бы виновато сказал он, — наверно, так уж мне на роду написано… Как бы тебе объяснить… Ну брать, что ли, на себя, а?… Понимаешь, если мы все это барахло, — он кивнул на ящики, — отправим с матросами и твоими ребятами, да в блиндированном вагоне, да еще пулеметов добавим, все доедет в целости. Не сунется туда Дыбов. А мне надо, чтоб сунулся. Обязательно сунулся, ввязался в драку. Я ему, Володька, не прощу Павла, никогда не прощу. Вот и крутится у меня мысль, как заставить Дыбова пойти на авантюру. Как сделать для него возможным, понимаешь, с его точки зрения реальным, последний его шанс. Мы должны убедить Дыбова, что золото с нами, что мы сильны, а потому и беспечны. Он как картежник: всюду увяз, терять нечего, остается только пойти ва-банк. Терять действительно нечего, а приобрести он сможет ну, по крайней мере, два десятка пудов золотишка. Безбедную жизнь.

— Я понял, — протянул Михеев.

— Вот так, брат. А рисковать я могу или, вернее, должен, только самим собой… Ну, тобой еще, — он усмехнулся и посмотрел сверху вниз на Михеева. — Мы с тобой можем. И умеем. Вот как. А их, — он кивнул на дверь, — их-то зачем? Или вот Алешку моего… Жилина я бы взял с собой. Наш мужик.

— Ага, — улыбнулся Михеев, — оценил наконец.

— Оценил, — очень серьезно и даже печально ответил Сибирцев. — Дай бог, чтоб я только не ошибся, чтоб все там, в тайге вычистил, понимаешь? Рана сквозная, почти в упор. Если я не заметил какого-нибудь малейшего волоска, может начаться заражение. Растрясли мы его, бредил он, помнишь? Плохой бред. Не нравится он мне, этот бред…

— Да полно тебе, — Михеев сел. — Все будет в порядке. Выдержит Жилин. Не такое выдерживал…

Сибирцев присел на край скрипнувшего пружинами дивана.

— Давай, брат, спать. С утра найди мне с десяток самых надежных. Таких, чтоб со мной, понимаешь, могли до самого конца… Мы ведь им объяснять ничего не будем. Просто: мышеловка для банды. И все. Как ты сказал? Одним ходом — двух зайцев? Морячки ящики увезут, а мы удар примем. Надо принять…

Утром к железнодорожной станции проследовали под конвоем моряков несколько саней с упакованным на них, и непосвященному ясно, тяжелым грузом. На запасных путях стоял классный вагон. Его окружила охрана и осторожно перенесла внутрь несколько ящиков. Посторонних близко не подпускали. Позже, лишь только пришел поезд из Иркутска, маневровый подал вагон на станцию и прицепил к хвосту состава. Соседний вагон быстро очистили от всякой публики, и там разместились моряки, выставив на площадках тамбуров «максимы». Никто не обратил внимания на полтора десятка ящиков со снарядами и патронами, задвинутых под нижние полки. Туго сейчас с боеприпасами — это всем известно.

Ударил станционный колокол, паровоз дал сиплый гудок, и вагоны дернулись.

Уже в темноте проехали Петровский завод. На станции состав штурмовали толпы мешочников. Сунулись, было в классный вагон, но увидели освещенных слабым светом вагонных фонарей часовых за намертво запертыми дверями. К морякам соваться побоялись. Ну их от греха: врежут — костей не соберешь.

Следующая станция — Хилок…

Глубокая ночь. Классный вагон последний, его качает сильнее других. Окна его темны, плотно зашторены, чтоб ни один лучик не проникал наружу. В середине вагона, обложенные мешками с песком и прикрытые с боков железными листами, глядят на двери тамбуров собранные пулеметы, что доставили в тяжелых ящиках. Громко распоряжавшийся погрузкой Алеша Сотников молча вслушивался в размеренный стук колес на стыках. Теперь он знал все. И знали те, кто ехал в этом вагоне, те несколько чекистов, которые должны были принять на себя удар.

Ни Сибирцев, ни Михеев, да уж, пожалуй, никто не сомневался, что клюнут бандиты, не смогут не клюнуть. Примитивный, конечно, ход, но именно чем проще, тем вернее.

Разбирать пути и останавливать весь поезд глупо и бессмысленно, сил не хватит, а моряки — народ суровый. Значит, расчет такой: сам по себе классный вагон, какая бы охрана в нем ни помещалась, все равно не крепость. Его можно взять И ночь — самое верное время.

— Алеша, — негромко сказал Сибирцев, — предупреди охрану в тамбурах, чтоб шли в вагон. Всем быть наготове… Покурить, что ли?…

Сотников ушел. Сворачивая самокрутку, Сибирцев поднял голову и пристально взглянул в глаза Михееву. Ссыпал обратно табак в кисет. Показалось?

Нет, колеса вагона замедляли свой стук. Быстро вернулся Сотников и взволнованным шепотом доложил, что, судя по всему, их вагон отцеплен от состава.

Глуше стучали колеса, вагон перестало качать. Еще немного, и он остановился.

— Приготовиться! — скомандовал Михеев и залег к пулемету. — Убрать свет!

Погасли несколько коптилок, освещавших вагон.

Прошло с десяток томительных минут, и в двери резко застучали чем-то металлическим. Посыпались разбитые стекла. Вдоль вагона по окнам полоснула пулеметная очередь.