Харизма - Каганов Леонид Александрович. Страница 14

Дороги в лесу не было. Я шел, перелезая через овраги, груды замшелых камней, продирался сквозь кусты. И лишь старался не удаляться от нитки канатной дороги, висевшей высоко над деревьями. Местность то спускалась ниже, то поднималась. Забравшись на очередную груду камней, я увидел впереди за деревьями пересадочную станцию. И тут же услышал топот. Оттуда неслись люди. Впереди бежал Баранов — с очумевшим красным лицом и открытым ртом. За ним, чуть поотстав, неслась Аленка. За ней — Шуршик, и замыкала процессию спотыкающаяся Ольга. Я подождал, пока они подбегут поближе.

— Эй! — окликнул я и помахал рукой. — Куда это вы?

Баранов остановился как вкопанный, Аленка с размаху врезалась в него. Баранов поднял голову вверх и стал смотреть на ползущие вверху каретки.

— Я здесь! — сказал я. — Внимание на кучу камней!

Баранов и Аленка, как по команде, уставились на меня. К ним медленно подошел Шуршик, а за ним Ольга.

— Привет! — сказал я. — Куда это вы несетесь?

— А… — сказал Баранов тупо и показал пальцем вверх, а затем на меня.

— Что такое? — спросил я. — В чем дело? И стал неспешно спускаться к ним.

— Ты это… Как? — наконец выдавил Шуршик.

— Все нормально, — сказал я. — Просто захотелось прогуляться понизу.

— Но… — сказал Шуршик. — Ты совсем?

— Что — совсем?

— Совсем цел?

— Совсем. — Я вытянул вперед руки и пошевелил пальцами.

Аленка бросилась мне на шею и заплакала.

— Надо выпить, — сказал наконец Баранов. — А то я ничего не понимаю.

— Ты же упал и разбился? — сказала Ольга.

— Кто сказал? Никто не разбился, никто не упал. То есть упал, но не разбился.

— У тебя кровь на лице, — сказала Ольга. — На лбу. Я поплевал на пальцы и потер лоб.

— А так?

Ольга заботливо вынула платочек и стала тереть мне лоб.

— Все, — сказала она. — Теперь нету.

— И отлично, — сказал я. — Пойдемте, нам еще надо успеть на обратный автобус.

И мы пошли. Дошли до пересадки канатной дороги, к нам бросилась бабулька-смотритель.

— Ну что? — закричала она. — Нашли?

— Кого нашли? — спросил я холодно.

— Ну кто у вас там вниз упал?

— Никто у нас вниз не падал, — сказал я. — Откуда такая информация?

Бабулька посмотрела на меня сурово, поджала губы, но ничего больше не сказала. Мы сели на канатку и без приключений спустились вниз, в долину. И на автобус успели, и вернулись в поселок у моря, где снимали сарайчик. Мы весело болтали всю дорогу и, казалось, уже забыли, что кто-то падал сегодня с канатной дороги вниз. Да и мне уже казалось, что ничего этого не было.

Неприятность ждала нас в поселке при выходе из автобуса. На остановке стоял милицейский фургончик, возле него толпились трое скучающих ментов. По-южному загорелые и поджарые, они ленивыми глазами провожали всех, кто вылезал из автобуса, но прицепились почему-то только к нам.

— Ребята, документики готовим, — сказал один из них.

— А что случилось? — спросил я.

— Ничего, — пожал плечами милиционер. — Проверка. Документики. Регистрация. Отдыхающие?

— Отдыхающие.

— Значит, регистрация должна быть. Если нет регистрации — штрафчик.

Регистрации у нас, конечно, не было, какая там регистрация, на две недельки к морю выбрались.

— Штрафчик? — спросил я грозно.

— Алекс, Алекс, не надо, — зашептала сзади Аленка, нежно положила мне ладони на плечи и успокаивающе помассировала.

— Готовим, готовим документики, — сурово сказал второй милиционер, подходя вплотную.

— Побыстрее, пожалуйста, — сказал третий. Паспорта у нас были с собой, мы вручили их милиционерам.

— Угу, — сказал первый милиционер. — Регистрации нет? Готовим штраф.

Баранов вздохнул.

— А может, договоримся как-нибудь? — сказал он и подмигнул милиционеру.

— О том и речь, — спокойно сказал милиционер, — Штрафчик заплатим — и свободны.

— Только рюкзачки и кармашки покажем, — пробурчал второй милиционер.

— Это зачем? — спросил я.

— Мало ли что. Знаем мы вас, приезжих. Оружие, наркотики.

— Какие наркотики? — обиделся Баранов.

— Уж не знаю, какие у вас наркотики, но выкладывайте все, какие есть, — кивнул первый милиционер.

— Хорошо, — сказал Баранов и расстегнул свой рюкзачок.

Первый милиционер наклонился, просунул руку и пошуровал внутри. Естественно, ничего там не нашел. Ольгина куртка, мятая пластиковая бутылка с минералкой и прочий мусор отдыхающих студентов. Милиционер внимательно ощупал кармашек рюкзака. Там хрустели маленькие пакетики.

— Что это? — спросил милиционер.

— Я при женщинах стесняюсь отвечать, — сказал Баранов.

Милиционер расстегнул кармашек и заглянул внутрь,

— Понятно, — сказал он. — А зачем такое количество?!

— Люблю я это дело, — мечтательно вздохнул Баранов.

Второй милиционер тем временем похлопал меня по карманам. Я вытащил мобильник и носовой платок.

— А в этом кармане что? — спросил милиционер.

— Пустой, — сказал я и вывернул карман наружу. В пыль плюхнулся палец — тусклый и посиневший. Наступила зловещая тишина. Второй милиционер проворно нагнулся, поднял палец и подул на него, сдувая пылинки и налипший сор. После чего торжествующе показал палец коллегам.

— Н-у-у-у… — протянул первый милиционер. — Все понятно.

— Что вам понятно? — спросил я. — Это мой палец. Милиционеры переглянулись. Баранов открыл рот и посмотрел на Шуршика. Шуршик посмотрел на Баранова.

— Придется проехать, — сказал первый милиционер, — Быстро, быстро в машину.

Нас энергично затолкали в фургончик и повезли. Ехали мы молча. Сидеть на деревянной скамейке в душном железном ящике было неудобно, к тому же машина неслась по горной дороге, и ее мотало в разные стороны.

Наконец машина остановилась, дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Это был дворик сельского отделения милиции. Я огляделся. Отделение милиции находилось в каменном двухэтажном особняке, крашенном в противный желтый цвет. Неподалеку грудились пятиэтажные дома, далеко внизу колыхалось море, а наверху в сиреневой дымке маячили горы, и надо всем этим, в темнеющем южном небе, висела яркая луна, идеально круглая.

— Быстро заходим в помещение, — скомандовал первый милиционер.

Нас провели внутрь, мимо стойки дежурного, мимо клетки обезьянника, где на каменном полу храпел в стельку пьяный мужик. Быстро обыскали еще раз, отобрали все вещи и заперли в камере. Это была самая настоящая тюремная камера. По крайней мере именно так я ее себе и представлял. Вдоль исписанных стен тянулись деревянные лавки. Мы сели на них. Я на одну, ребята — на противоположную. На меня они не смотрели. Долгое время мы сидели молча. Наконец сказал:

— Ребята, честное слово, я сам не знаю, как это. Ребята молчали.

Распахнулась дверь, и вошел незнакомый пузатый милиционер.

— Матвеев! — сказал он грозно и оглядел комнату, — К следователю!

Я молча встал и пошел к двери.

— Стоп, — сказал пузатый и положил руку на кобуру. — Вперед на расстоянии! Двигаться и останавливаться по моей команде!

Я пожал плечами и кивнул. Милиционер провел меня по крохотным коридорам до лестницы, заставил подняться на второй этаж и довел до двери с яркой табличкой “Старший дознаватель Серпухов А.Г.”.

— Стоп! — сказал пузатый. — Входи.

Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Кабинет был обставлен бедно — в углу стоял сейф, рядом кресло и письменный стол, на краю которого торчала лампа на длинной железной ножке. Напротив стола белела крашеная табуретка. Окно было забрано решеткой.

— Садись на табуретку, — сказал пузатый, запер дверь и сел в кресло.

— А где следователь? — спросил я.

— Я следователь, — сказал пузатый.

Он достал из кармана кителя очечник, нацепил на нос очки, неспешно порылся в ящике стола, вынул лист бумаги и ручку. Разложил это все перед собой. На секунду задумался и залез под стол. Долго там копошился и шуршал проводами, наконец звякнул штепсель, и лампа на столе зажглась неожиданно ярко.