Харизма - Каганов Леонид Александрович. Страница 2

И поворачивается обратно. Вот так вот, взял и нахамил на пустом месте… Я снова его дергаю.

— Баранов, ты чего? Он не оборачивается.

— Баранов, я только спросить хотел!

— У меня, между прочим, имя есть, — отвечает Баранов, не поворачиваясь.

Имя у него есть! Воспитывать он меня вздумал! Всю жизнь все вокруг называют его Барановым. Ну фамилия такая, чего поделаешь? Из тех фамилий, что не оставляют никакого шанса для имени и отчества. Не знаю почему, но это так. В самом деле, чем фамилия “Баранов” отличается от “Птицын”? Вроде Птицын даже короче на слух. Но почему-то никто не зовет Петьку по фамилии. А Баранова никто не зовет по имени. всюду, где бы он ни появился, ни представился, его начинают звать Барановым. Даже если скроет фамилию — все равно разузнают. Или вот тот же Косач, табуретку ему в корму! Разве есть у человека с фамилией “Косач” хоть малейший шанс, что студенты между собой будут его называть Владимир Владленович? Да его даже в лицо так никто не называет. “Э-э-э… а-а-а… скажите, пожалуйста… Э-э-э… а-а-а… а вот у меня такой вопрос по курсовой…”

Ну так вот, обида меня такая берет.

— Скотина ты, — говорю, — Баранов, и урод!

— Чего ты вякнул, придурок? — оборачивается Баранов.

— Пошел ты… — говорю.

— Ты куда меня послал, придурочный?! — И толкает меня. И не так чтоб сильно. Но то ли я невыспавшийся, то ли зазевался, но я с размаху падаю на пол, и еще так неудачно, на локоть. Локоть обдирается под рубашкой. И наши все замолчали, смотрят, не понимают, чего случилось. Вот встать и врезать ему! По морде этой наглой! По носу! По яйцам ногой!

Встаю, отряхиваюсь. Поворачиваюсь и иду в аудиторию. Залезаю на последнюю парту. Кладу голову на руки, пытаюсь спать. Локоть болит, спать не получается. Тут звонок, наши входят, по партам забиваются. На меня никто не смотрит. Англичанка входит, дура толстая, Маргарита Тихоновна, начинает говорить, обращается к кому-то. То русские слова, то английские — не разобрать. А я смотрю перед собой. Локоть болит. Иду я по улице вечером, и тут подходит ко мне Баранов. Слышь, говорит, как ты меня достал уже! Как ты задолбал, ты бы знал! Чего тебе надо, Алекс? Чего ты ходишь по улицам? А я тут выхватываю пистолет… Нет, баллончик! Да нет, просто кулаком. Или как в том фильме — ногой прямо по носу. Баранов отлетает к стене и падает на мостовую. И обдирает себе все локти! И локти у него болят-болят-болят… А тут выходит тот парень из метро… Слышь, говорит… Нет, ничего не говорит. Сразу кидается в атаку. Только сперва вынимает нож — и кидается в атаку. А я подпрыгиваю и в прыжке… нет, стоп! Все не так! Все иначе! Идет наша Аленка вечером домой. И выходит тот парень, с ножом. Слышь, говорит… Или лучше сразу кидается? Да, конечно, сразу, чего тут думать! Сразу кидается на Аленку с ножом. И тут вылетаю я. С ногой впереди… И в монитор ему. И левой рукой — бац!!! И правой — бац!!! А тут Аленка мне говорит…

— Чего ты там плечами трясешь, Матвеев — говорит Маргарита Тихоновна своим скрипучим голосом. — Продолжай!

— Я не трясу плечами! — возмущаюсь я.

— А я тебе говорю — продолжай!!

— Да не трясу я плечами, что за бред?!!

— Не паясничай, Матвеев! — подпрыгивает Маргарита Тихоновна. — Продолжай!!!

Оборачивается Аленка, шепотом:

— Семнадцатая страница! Со второго абзаца!

Вот ведь девчоночка классная…

— Да у Матвеева и методички нет! — объявляет Маргарита Тихоновна таким тоном, будто у меня нет штанов. — Продолжай, Баранов!

Вздорная тетка! Десять лет назад сочинила тощую брошюрку идиотских текстов, распечатала на институтской множительной машине тиражом в пятьсот штук и заставляет уж которое по счету поколение студентов читать, переводить, а кое-что и наизусть зубрить… Это та методичка, которая сегодня в метро погибла вместе с плеером и тетрадкой…

— Аур Автоматик Институт… — тарахтит Баранов.

— Инститьют! — скрипуче поправляет Маргарита Тихоновна. — Вы четвертый курс или где?

— Инститьют консистс от севен схаир…

На мою парту шлепается бумажная шпулька. Я разворачиваю: “Возьми картошку, кило пять — вдруг печь”. Что за бред? И кто это мог кинуть? Ну уж не Аленка, наверно?

Смотрю, Шуршик поворачивается, мне кивает. Картошка? Кручу пальцем у виска. Шуршик делает круглые глаза, кивает и отворачивается. Ну это нормальный человек, да? Я шарю в парте — в парте всегда валяются бумажки, — вынимаю листок, почти новенький, пишу “Бредишь?”, комкаю и кидаю.

— Матвеев — за дверь! — командует Маргарита Тихоновна. — И Птицын продолжает.

— Маргарита Тихоновна… — говорю.

— Матвеев, я сказала — за дверь!

— Ну Маргарита Тихоновна, я тихо сижу…

— А зачем ты мне тут нужен? Пришел без методички, занимаешься посторонними делами. За дверь!

И ведь она права. Зачем я сюда пришел? Эх, я бы сейчас домой пошел — и спать. В Интернете почту проверить — и спать. Но у нас еще одно занятие, семинар у Косача. Я уже и так его лекцию прогулял — обе части, семинар он не простит.

— Матвеев — за дверь! Живо!

Поднимаюсь и выхожу. Ну вот скажи, нормальный денек, да? Иду опять в читалку, сплю. Хорошо хоть на этот раз просыпаюсь вовремя и бегу на семинар. Подхожу к аудитории Косача, навстречу Шуршик.

— Эй, Шуршик, — говорю, — что это за бред с картошкой?

— Почему бред? — удивляется Шуршик. — Мы же костер разведем, в углях и поджарим. Не любишь печеную картошку?

— Какой костер?

— На даче у Коляныча. Там же лес начинается за забором.

— Ничего не понимаю.

— Ты что, не едешь с нами завтра? — удивляется Шуршик.

— С кем с вами? Куда?

— Алекс, ты чего? Завтра суббота! Вся наша группа едет завтра на дачу к Колянычу. У него день рождения, заодно шашлыки сделаем. Об этом речь уже вторую неделю!

— Первый раз слышу. А кто едет?

— Да все едут! Даже Ваджай поедет.

Ваджай — это индус у нас в группе. По-русски говорит с трудом, но все время улыбается. Мы с ним когда-то о магии много беседовали. Все-таки Индия — это культура такая…

Но толку от него не добьешься. Чую — что-то умеет, но скрывает.

— Первый раз слышу, — говорю, — про вашу дачу. Мне никто ничего не говорил!

— Как так? — изумляется Шуршик. — Все об этом только и говорят!

— Мне никто не говорил.

— Короче, завтра в десять стрелка на метро “Комсомольская”, в центре зала. Ждем до половины и бежим на электричку. Бери картошки пять кило, ну и там сам смотри чего. Выпить бери.

— Да ну, не поеду я, — говорю Шуршику. — Чего я там забыл? И когда возвращаться?

— В воскресенье вечером, там дача здоровенная, места много где спать рухнуть.

— Не поеду, — говорю. — Чего мне там делать?

— Алекс, кончай занудствовать! — говорит Шуршик и корчит унылую рожу. — Все едут. Дача. Праздник. Костер. Песни петь, пиво пить! А то так вею жизнь перед монитором своим просидишь.

— Не твое дело, — говорю. — Не поеду, и все. И вообще, Коляныч меня не приглашал.

— Он всю группу приглашал. Тебе что, особое приглашение нужно? Он всех рад видеть. Ну… и тебя тоже.

— Не поеду.

— Ну и дурак. Все едут. — Тут Шуршик так многозначительно на меня смотрит. — Аленка едет.

— При чем тут Аленка?! — возмущаюсь я.

— Ни при чем, — соглашается Шуршик. — Просто, к слову.

— К какому такому слову? Мне совершенно неинтересно, едет Аленка или не едет! Я тут при чем? Мне-то какое дело до Аленки?

— Да чего ты орешь-то?

— Плевать я хотел на Аленку!!!

— Тише ты!

— Повторяю — плевать я хотел на Аленку!!!

Шуршик делает круглые глаза и показывает ими куда-то в коридор за моей спиной. Черт меня за язык тянул! Я делаю над собой усилие и не оборачиваюсь. Еще не хватало обернуться.

Вот и все. Это была последняя неприятность в тот день. Кажется, последняя. Но я знаю — то, что случилось в субботу, как-то было связано со всеми этими событиями. Чувствовал я, не надо было мне на эту дачу ехать…

А, чуть не забыл! Вот еще что в тот день было. Пришел я домой и, конечно, полез в Интернет. Ну так, по мелочи — почту проверил, в форуме одном погавкался с местными чайниками и только собрался отключиться, как захотелось мне одну штучку проверить.