Харизма - Каганов Леонид Александрович. Страница 77

Подхожу к подъезду, замешкался у домофона, но тут дверь открывается и выходит тетка с болонкой. Болонка как меня увидела нос к носу — так глаза выпучила, тявкнула и понеслась прочь, хозяйка за ней.

Поднимаюсь я на Инкин этаж, поднес руку к кнопке звонка, да призадумался. Снял халат, а сам плащ отрастил себе и подобие ботинок — ну, так, для культурности. И только тогда позвонил.

За дверью послышались шаги, щелкнул замок, и дверь распахнулась. И одновременно слышу радостный голос:

— Привет! Проходи, проходи… — На пороге стоит Инка в вечернем платье и туфлях на высоком каблуке, лицо ее медленно меняется. — Ты? Опять? — говорит она тускло.

— Халатик отдать, — говорю. — И пару слов сказать, я тут узнал кое-что.

— А ну убирайся отсюда! — говорит Инка и пытается захлопнуть дверь, но я подставляю ботинок.

Кстати, больно, это ж не ботинок, а все-таки нога моя.

— Инка! — говорю. — Да погоди ж ты! Я скажу пару слов и уйду! Этот ежик…

— Заходи! — вдруг кивает Инка и приоткрывает дверь. Но только я ногу убираю, она меня как долбанет по ботинку! Причем мне даже показалось, что у нее на туфлях колючки. В общем, ногу я отдернул, и дверь она захлопнула. Стою как дурак с халатиком перед дверью, думаю, как просочиться вовнутрь. Через замочную скважину? Да ну ее, психопатку, еще кипятком обольет или еще чего-нибудь. Через окно? Да и что толку, если она не хочет со мной разговаривать?

И тут вижу, слева шип от ежика торчит в дверном косяке. Ну, который от Инки отломался, и я его в косяк тогда воткнул зачем-то. Странно, не расползся шип за это время. И к Инке обратно не приполз. Интересно, что это у нее отломалось на самом деле? Ноготь?

И тут мне в голову приходит идея… Ведь это все-таки ее родные клетки… Беру я этот шип, задумчиво прикусываю зубами на манер зубочистки и поднимаюсь по лестнице на половину пролета, к мусоропроводу. Сажусь к противоположной стене поудобнее, спиной прислоняюсь. И логинюсь… пардон, подключаюсь ко внутреннему миру своему. И там даю команду — проанализировать этот шип на предмет, чего это такое вообще. Сначала не удалось, не нашла система шипа. Пришлось выйти, в ладонь его вонзить до крови и снова попробовать.

Нашелся шип! Проанализировала его моя система и выдала, как я и ожидал, результат. Честно говоря, сомнения были — а вдруг в ее клетках сработает самоуничтожение, все-таки их анализируют на клеточном уровне. Но нет, не сработало. Видно, своим можно. Короче, обнаружила моя система клетки с встроенной мутантской программой, но чужим генокодом. И сразу предложила на выбор: уничтожить, переделать под свои или избавиться от них, вытолкнуть прочь из организма. Видать, ситуация штатная, предусмотренная.

Нет, думаю, погоди со своими предложениями. У нас только работа начинается. Для начала потребовал я эти клетки еще раз внимательно проанализировать на предмет содержащейся программы, насколько от программы моих клеток отличается. На всякий случай. Откуда я знаю, вдруг у мутантов программы разные? Но нет, все в точности как у меня. А генокод Инкин, разумеется. Вот его-то я и попросил извлечь.

Дальше пришлось повозиться. Хотя я помнил, что время во внутреннем мире летит быстро, как не знаю что, и надо торопиться. В общем, сконструировал я клетку-вирус. На базе тех же самых мутантских клеток. Только с Инкиным генокодом…

Идея простая. Все то же самое, что я у себя сделал, — переинсталлировать все клетки организма с другой программой. А программа простая — как только все Инкины клетки переинсталлируются новой программой, сразу же запустить полную деинсталляцию — вообще очистить ее клетки от черной пены.

Сделал я такую клетку-вирус, велел ее размножить пару тысяч раз и стал думать — чего с ними делать дальше? Задуть их в квартиру через замочную скважину? А будет ли результат? Ладно, думаю, по обстоятельствам, разместил их пока у себя на нижней губе, чтоб поблизости были. И возвращаюсь в реальный мир.

А тут в реальном мире та-а-кие перемены! Первым делом слышу где-то на верхнем этаже истошный лай болонки, приглушенный дверью. Затем чувствую вонь едкую химическую. Открываю глаза — стоит давешняя хозяйка болонки и сует мне под нос нашатырный спирт. А рядом стоит Инка и смотрит так участливо, что прямо сердце радуется. А в руках у нее большое яблоко. И она мне его протягивает.

— Жри, — говорит, — быстрее, это от голода. Сейчас тебе пельменей еще приволоку, только они сырые.

— Сырых? — ужасается хозяйка болонки.

— Он же у нас сыроед, Марина Павловна, — говорит Инка. — Религия у него такая.

— Что ж за религия? — удивляется тетка.

— А вот такая религия — не варить пищу на огне. Только в сыром виде, свято соблюдая традиции предков. Дарвинизм называется.

— Вот потому и обмороки! — говорит тетка. — До могилы себя доведет!

— Спасибо вам, Марина Павловна, что нашли его и меня вызвали. Я уж сама разберусь.

— Да не за что. — Тетка поворачивается, чтобы уйти, но все-таки спрашивает: — А может, “скорую”?…

— Я сама, Марина Павловна, я сама. Спасибо вам большое! И тетка уходит, тщательно завинчивая на ходу флакончик нашатыря.

А Инка протягивает мне яблоко.

— Жри! — говорит требовательно. — А то снова отрубишься, и чего мне с тобой делать? Я этот фокус знаю, — со мной тоже бывали обмороки.

Я медленно поднимаюсь.

— Спасибо, — говорю, — Инка. Спасла ты меня.

— В кого ты хотел превратиться-то?

— Не помню уже. В ангела, наверно, чтоб к окошку подлететь и халатик тебе все-таки отдать,

— Так это ты из-за халатика? — удивляется Инка. — Я ж сказала, оставь себе.

— Неудобно.

— Конечно, неудобно, он же не твоего размера…

— Да нет, неудобно чужую вещь брать, получается как бы украл.

— Ладно, — смягчается Инка. — Давай халатик и жри яблоко. Сейчас пельменей вынесу. В дом не приглашаю, за мной вот-вот друг заедет.

— Да мне в дом и не надо. — И халатик ей протягиваю. — И не волнуйся, я уйду, и больше ты меня никогда не увидишь.

— Странный ты, — говорит Инка. — Ну уж извини, раньше надо было ко мне клеиться, на юге.

— А я чего?

— А ты тормозил. Так что теперь только в другой жизни.

— А этот… друг…

— Этот друг для меня очень важный друг.

— Важный для тебя или для твоей карьеры?

— Опять начинается? Извини, тебе действительно пора, — хмурится Инка, и взгляд ее становится колючим.

— Ухожу, — говорю. — Ухожу. Понимаю. И пельменей мне не надо. Вот яблоко возьму. Спасибо. Спасибо, что спасла меня, А то бы умер тут, у мусоропровода. Спасибо тебе! Можно на прощание поцелую в знак благодарности?

— Только в щечку! — строго говорит Инка и поворачивается в профиль.

И тут я ее хвать — и целую прямо в губы! Она сначала попыталась отстраниться, но потом по ее телу проходит вдруг волна, и она обмякает у меня на руках…

Вдруг слышу где-то поблизости окрик:

— Эй! Эй!

Поворачиваюсь — стоит дядька немолодой, усатый, в строгом костюме, при галстуке, глазки маленькие, противные, а на голове такие редкие волосы, будто их на голую лысину откуда-нибудь со спины пересадили. И вижу — у него глаза круглыми становятся и смотрит он не на меня, а рядом со мной, на Инку.

Я оборачиваюсь снова к ней — и вижу, висит она у меня на руках, в себя приходит, недоуменно ресницами хлопает. Но главное не в этом, лицо ее стало вполне человеческим — исчезла белизна бумажная, появился прозрачный детский пушок на верхней губе, крошечные морщинки около глаз. Честное слово, насколько она стала хорошо и естественно смотреться, когда перестала выглядеть как фотография из глянцевого журнала!

— Инна! — говорит дядька. — Это ты? В парике?

Тут я замечаю, что у нее все-таки длинные волосы. Не такие, как на юге, но и не ежик на голове. Вот, значит, что делает женщина, как только получает возможность управлять своим организмом! Пока я с клыками и когтями экспериментировал, она, выходит, над своей внешностью поработала, сделала какую хочет. Кстати, теперь я смотрю — у нее и грудь стала побольше. Что за идиотская идея грудь уменьшать? Но главное не в этом, главное — значит, сработала моя затея и стала Инка нормальным человеком!