Наулака - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 25

Он отдал честь и отъехал к своему отряду.

Солнце стало неприятно припекать, и магараджа с Тарвином поехали обратно к городу.

— Сколько арестантов можете вы дать мне? — спросил Тарвин.

— Все мои тюрьмы заполнены, и, если желаете, берите всех! — раздался восторженный ответ. — Клянусь Богом, сахиб, никогда не видал ничего подобного. Я отдал бы вам все.

Тарвин снял шляпу и со смехом вытер лоб.

— Очень хорошо. Тогда я попрошу у вас то, что ничего не стоит вам.

Магараджа что-то проворчал с сомневающимся видом. Обычно у него просили то, с чем ему не хотелось расставаться.

— Это новые для меня слова, Тарвин-сахиб, — сказал он.

— Вы поймете, что я говорю серьезно, когда скажу вам, что мне хочется поглядеть на Наулаку. Я видел все ваши бриллианты и золотые экипажи, но не видел Наулаку.

Магараджа проехал несколько шагов, не отвечая.

— Так о нем говорят и там, откуда вы приехали? — наконец проговорил он.

— Конечно. Все американцы знают, что это самая драгоценная вещь в Индии. Это написано во всех путеводителях, — нахально сказал Тарвин.

— А книги не говорят, где оно? Ведь англичане такой проницательный народ. — Магараджа почти улыбался, смотря прямо перед собой.

— Нет, но там говорится, что вы знаете об этом, и мне хотелось бы видеть…

— Вы должны понять, Тарвин-сахиб, — магараджа говорил задумчиво, — что это не просто одна из заурядных государственных драгоценностей, это царица драгоценностей, это святыня. Она даже не в моей власти, и я не могу дать приказания показать ее вам.

Сердце у Тарвина упало.

— Но, — продолжал магараджа, — если я вам скажу, где находится это ожерелье, вы можете пойти туда на свой страх и риск, без вмешательства правительства. Я видел, что вы не боитесь риска, и я очень благодарный человек. Может быть, жрецы покажут вам, может быть, не покажут. А может быть, вы и совсем не найдете жрецов… Ах да, я забыл! Оно не в том храме, о котором я думал. Нет, оно должно быть в Гай-Муке. [3] Но там нет жрецов, и никто не ходит туда. Конечно, оно там. Я думал, что оно в этом городе, — сказал магараджа. Он говорил, словно об оброненной подкове или куда-нибудь засунутом тюрбане.

— О, конечно… «Коровья пасть»… — повторил Тарвин, как будто и об этом упоминалось в путеводителях.

Магараджа засмеялся прерывистым смехом и продолжал с оживлением:

— Клянусь Богом, только очень храбрый человек может идти в Гай-Мук, такой храбрый, как вы, Тарвин-сахиб, — прибавил он, проницательно смотря на Тарвина. — Першаб-Синг-Джи не пошел бы. Нет, не пошел бы со всеми своими войсками, которые вы покорили сегодня.

— Подождите хвалить, пока не заслужу, магараджа-сахиб, — сказал Тарвин. — Погодите, пока не запружу эту реку. — Он помолчал некоторое время, как бы переваривая последнее известие.

— Ну, я думаю, у вас есть такой город, как этот? — сказал магараджа, указывая на Ратор.

Тарвин одолел, до известной степени, свой первый порыв презрения к государству Гокраль-Ситарун и к городу Ратору. Он начал смотреть на обоих, как обычно смотрел на всех людей и на все предметы, среди которых ему приходилось жить, с известной долей добродушия.

— Топаз станет больше, — объяснил он.

— А когда вы живете там, какое ваше официальное положение? — спросил магараджа.

Тарвин, не отвечая, вынул из кармана телеграмму миссис Мьютри и молча подал ее магарадже. Когда дело шло об избрании, ему было не безразлично даже сочувствие пропитанного опиумом магараджи.

— Что это значит? — спросил магараджа, и Тарвин в отчаянии всплеснул руками.

Он объяснил свое отношение к правительству своего штата, причем законодательные учреждения Колорадо явились одним из парламентов Америки. Он признался, что он — достопочтенный Никлас Тарвин, если магарадже действительно желательно узнать его полный титул.

— То же, что члены провинциальных советов, которые приезжают сюда? — сказал магараджа, припоминая седовласых людей, которые посещали его время от времени и пользовались авторитетом, мало уступавшим авторитету вице-короля. — Но ведь вы не будете писать туда о моем управлении? — подозрительно спросил он, снова вспомнив о слишком любопытных эмиссарах британского парламента за морями, сидевших на лошадях, словно кули, и бесконечно разглагольствовавших о хорошем управлении, когда ему хотелось лечь спать. — А главное, — медленно прибавил он, когда они подъезжали ко дворцу, — верный ли вы друг магараджу Кунвару? И вылечит ли его ваш друг, госпожа докторша?

— Для этого мы оба здесь! — сказал Тарвин в порыве внезапного вдохновения.

XII

Когда Тарвин расстался с магараджей, его первым побуждением было пустить галопом фоклольского жеребца и немедленно отправиться на поиски Наулаки. Он машинально повернул домой под влиянием этой мысли и укоротил повод, но прыжок жеребца привел его в себя, и одним движением он сдержал себя и своего коня.

Благодаря его знакомству со странными местными названиями слова «Коровья пасть» не произвели на него никакого впечатления; он только задумался, почему ожерелье могло быть в месте с таким названием. Об этом следовало поговорить с Эстесом.

— Эти язычники, — сказал он себе, — люди такого сорта, что могут спрятать его на дне соленого источника или зарыть в яму. Они могут положить королевские бриллианты в ящики из-под бисквитов и завязать ящики шнурками от башмаков. Наулака, вероятно, висит на дереве.

Пока он ехал к дому миссионера, он с новым интересом вглядывался в безотрадный пейзаж. В недрах каждого низкого холма, под каждой кровлей в городе могло храниться его сокровище.

Эстес, переживший многое и знавший Раджпутану, как заключенный знает кирпичи своей камеры, в ответ на прямой вопрос Тарвина дал ему множество сведений. В Индии много различных «пастей», начиная с «Огненной пасти» на севере, где газам, выходящим из земли, поклоняются миллионы людей как воплощению божества, до «Пасти дьявола» среди буддистских развалин в самом отдаленном южном конце Мадраса.

Есть также «Коровья пасть» в нескольких сотнях миль от Ратора, во дворе одного храма в Бенаресе, очень посещаемого набожными людьми; но что касается Раджпутаны, то там только одна «Коровья пасть» и найти ее можно только в одном мертвом городе.

Миссионер пустился рассказывать историю войн и грабежей, тянувшихся сотни лет; центром ее был один город в пустыне, обнесенный каменными стенами и составлявший предмет гордости и славы государей Мевара. Тарвин слушал рассказ с терпением таким же безграничным, как и испытываемая им скука — древняя история не представляла собой никакой прелести для человека, строившего свой город, — пока Эстес пространно рассказывал истории о добровольных самосожжениях тысяч раджпутанских женщин на кострах в подземных дворцах, когда город пал перед войсками магометанина и их близкие умерли, защищая его; женщины лишили победителей всего, кроме пустой славы победы. Эстес любил археологию и ему было приятно поговорить о ней с земляком.

Вернувшись на девяносто шесть миль назад на станцию Равут, Тарвин может сесть на поезд, который довезет его до другой станции в шестидесяти милях на запад; там он может снова пересесть и проехать на юг сто семь миль. Тогда он окажется в четырех милях от этого города с его чудной девятиярусной башней славы (на которую он должен обратить особое внимание), изумительными стенами и пустынными дворцами. Путешествие займет, по крайней мере, два дня. Тут Тарвин попросил карту, и один взгляд на нее показал ему, что Эстес предлагал объезд трех частей квадрата, тогда как похожая на паутину линия бежала более или менее прямо от Ратора до Гуннаура.

— Так, кажется, ближе, — сказал Тарвин.

— Это обычная здешняя дорога, а вы уже имеете некоторое знакомство с такими дорогами. Пятьдесят семь миль в местном экипаже под таким солнцем — это было бы ужасно для вас!

Тарвин улыбнулся украдкой. Он не особенно боялся солнца, которое из года в год отнимало часть жизненных сил его собеседника.

вернуться

3

Коровьей пасти