Параметры риска - Рост Юрий. Страница 53

Измученные, томимые жаждой, промерзшие, без рации, которая, не выдержав испытаний морозом, ветром и ночью, молчала, они, еле передвигая ноги, спешили к пятому лагерю.

Не успел простыть на диком морозе след ушедшей двойки, как в палатку на 8500 вошли Ильинский и Чепчев. После перехода из четвертого лагеря они должны были отдыхать до утра, готовясь к своей попытке, но в азарте не думали об этом.

— Можно нам выйти вслед за ними? — спросил Ильинский.

Тамм, совершенно естественно, отказал.

— Тогда мы выйдем с утра пораньше.

— Подождите возвращения, выход обговорим завтра утром, — ответила база.

Это было законно. Как можно планировать завтрашний день, когда перед глазами Тамма был обмороженный Эдик Мысловский, вместе с Балыбердиным, Туркевичем и Бершовым вернувшийся в базовый лагерь.

В тот момент, когда Ильинский с Чепчевым, собранные наконец к выходу, сообщили торопившему их Тамму, что выходят наверх, за тонкими стенками палатки раздался крик. Это не был крик о помощи. Это был сигнал. Кричал Валиев, чтобы его услышали и поняли, что все в порядке. Он кричал издалека. Ему казалось, что с криком легче дышать…

Ильинский и Чепчев надели Валиеву маску, но он не мог вдохнуть живительный кислород. Они увеличили подачу до двух литров. Потом до трех, до четырех… Казбек приходил в себя медленно. Ввалился Хрищатый, вымученный до крайности.

Полчаса до следующего сеанса прошли мгновенно.

База вызвала пятый лагерь в девять утра 8 мая.

— Обморожения есть? — спросил Тамм.

— Есть, незначительные, — ответил Ильинский. Тамм еще спрашивал, решение пока не пришло, но

зрело. Страшное для Ильинского и Чепчева решение… Только вчера в базовом лагере встретили первую двойку, и перед глазами руководителя экспедиции стояли обмороженные руки Мысловского…

Он знал, что все пальцы Эдику спасти не удастся, что потребуется ампутация нескольких фаланг. Теперь, Валиев с Хрищатым… Почти шестнадцать часов непрерывной работы в дикий мороз! Шестнадцать часов из них несколько — без кислорода.

Ильинский уловил в голосе Тамма готовящееся решение и попытался предотвратить его.

— Ну, — сказал он будничным голосом, — пальцы на руках незначительно. Ну, волдыри. Изменений цвета нет.

Эрик не сказал базе об общем состоянии Валиева и Хрищатого, надеясь, что они, надышавшись кислородом, попив горячего и поев, быстро придут в себя. Ему очень хотелось на вершину! И Сереже Чепчеву тоже. Они прошли все муки отбора. Все тяготы подготовительных работ. Они находились совсем рядом с целью их альпинистской жизни!

Никогда Ерванд Ильинский не был так близок к вершине своей судьбы. И никогда не повторится для него этот великий шанс, момент!

Как часто мы замечаем его лишь тогда, когда он проходит. Как сильны наши желания возвратить мгновения, чтобы правильным, единственно верным поступком увенчать его. Обогащенные опытом несделанного, мы готовы, если случится точно такая же ситуация, избрать правильный путь.

Но она не случается, и опыт новых потерь, обогащая нас мудростью утраты или поражения, лишает счастья победы.

— Эрик, Эрик! — услышали Ильинский, Чепчев, Валиев и Хрищатый. — Значит, э-э… (Тамм искал форму, которая не обидела бы Ильинского, но исключила бы иносказание), — э-э… задерживаться там не нужно, в пятом лагере. Спускайтесь все вместе, вам двоим сопровождать ребят вниз.

Он запрещал. Решение созрело.

И были еще два человека, к которым подходили восходители с сочувствием. Владимир Шопин и Николай Черный готовились к выходу ("зашнуровывали ботинки"), когда Тамм не дал «добро» на их восхождение, так как пришла телеграмма, в которой от Тамма требовали исключить всякую опасность и больше не выпускать на восхождение никого "в связи с ожидающимся ухудшением погоды".

Думаю, что Тамм, как ни жаль ему было Володю и Колю, почувствовал некоторое облегчение. Ему было трудно по своей инициативе запретить попытку Шопину и Черному. А попытка эта была бы, возможно, хлопотной. Дело в том, что по временам она приближалась к границе (весьма зыбкой) муссонного периода.

Вот так Володя и Коля — люди, достойные вершины, — не увидели ее.

Днем 8 мая базовый лагерь вышел на связь с Катманду. Тамм спокойно, будничным голосом сказал представителю Спорткомитета Калимулину, что двойка Валиев — Хрищатый была на вершине и идет вниз, что Ильинский и Чепчев их подстраховывают, хотя те в полном порядке, что вчера вся шестерка — Балыбердин, Мысловскй, Бершов, Туркевич, Иванов и Ефимов — вернулась в базовый лагерь, что состояние упавшего в трещину Москальцева улучшается.

Калимулин поздравляет Тамма и передает приказ Спорткомитета о присвоении альпинистам звания заслуженных мастеров спорта.

— А теперь, — говорит Калимулин, — запишите телеграмму из центра: "В связи с ухудшении погоды в районе Эвереста и полным выполнением задач экспедиции необходимо прекратить штурм вершины…"

Это означало, что Тамму предлагалось вернуть из-под вершины тройку Хомутова. Новое осложнение… В последние дни судьба ставила перед ним задачи, одну занятнее другой, словно испытывала его человеческие качества.

Вот сейчас он сказал Калимулину, что тройка Хомутова надежна и что она может достичь вершины. Но тот не в силах отменить телеграмму, а значит — решить за Тамма проблему, которая встала перед ним: возвращать Хомутова, Пучкова и Голодова или вопреки приказу, даже неведомо кем данному из центра, разрешить нм штурм?

Он ушел от палаток и бродил по леднику, определяя свое отношение к делу, которое он затеял и которое достойно хотел довести до конца. "Имею я право принять свое решение или должен слепо подчиняться приказам, основанным… На чем могло быть основано запрещение? Только на желании, чтобы все завершилось без жертв. На вершине уже было восемь человек. Все живы. Хватит. Ура! А кто там еще пойдет вверх и чем это кончится — неведомо".

В этот вечер радио, телевидение, а наутро газеты сообщили, что в связи с ухудшением погоды в районе Эвереста в экспедиции отдана команда: "Всем — вниз!"

А команда отдана не была. Возвращаясь в лагерь после своих раздумий, Тамм встретил Юрия Сенкевича.

— Надо спускаться, Евгений Игоревич, — сказал Сенкевич. — Выполнять приказ.

Тамм покивал головой, думая о своем.

На пятичасовой связи он передал Хомутову в четвертый лагерь текст телеграммы. Подчеркнув, что это приказ, пересказанный Калимулиным, а не решение руководителя экспедиции. Тамм сказал, что он не возражает, если они продолжат подъем, и предложил Хомутову самому подумать, что предпринимать.

По существу, это было «добро» для восхождения хомутовской тройки. Тот сообщил, что еще не подошел Голодов. Ему нужно время, чтобы обсудить ситуацию. Следующую связь назначили на восемь часов.

В восемь часов вечера 8 мая Тамм вызвал по рации Хомутова. Совещание у них в верхах (выше восьми тысяч!) было моторнее и приняло решение к исполнению, потому что Хомутов беседовал с базой уже не из четвертого лагеря, а с пятой веревки по пути в пятый лагерь. (Впрочем, у Евгения Игоревича не было твердой уверенности, что это не "военная хитрость" Хомутова.)

Хомутов тем не менее спешил сообщить:

— Идем вверх. В четвертом лагере мы даже кошек не снимали. Скоро выглянет луна, и думаю, в пятом лагере будем часов в десять вечера.

Утренняя связь 9 мая застала их в полутора часах пути от оставленной ими палатки…

— Поздравляем с праздником, — сказал Хомутов. — Мы прошли рыжие скалы. Часов до одиннадцати можете выключить рацию.

— Молодцы, сукины дети! — крикнул Тамм.

Тройка шла вверх, а руководитель экспедиции передавал в Катманду, что Ильинский с товарищами спускается из третьего лагеря и все чувствуют себя нормально. Затем Тамм передал Калимулину содержание приказа по экспедиции от 9 мая. Приказ этот содержал два пункта и постскриптум. В первом пункте — поздравление с праздником Победы. Второй был сформулирован приблизительно так: в соответствии с радиограммой Калимулина и рекомендацией собрания сегодня, 9 мая, прекратить восхождение и всем спуститься вниз.