Обряд - Крашенинников Александр. Страница 7

Дьякон тупо посмотрел в просвет отдаленной дорожки, где кое-как брел косматый старик. Его поразило даже не то, что дело с приплодом обстоит так серьезно, а то, что Отец, даже если бы захотел, теперь уже ничего не может изменить. Выходит, они все, как вон тот вагон на рельсах: сойти можно, только рухнув. Разве это по заветам Сатаны?

Пять минут спустя он взял такси, и они помчались в недальний пригород. Держать приплод дома было невозможно. В их-то коммунальной квартире, рядом с трагикомической ищейкой Варварой Алексеевной!.. Дьякон еще накануне, едва зашла речь, что приплод будут брать сегодня, подумал о попе-расстриге. Расстрига имел за городом домишко и с недавних пор — как умерла мать — жил там один. Он и сейчас еще не оставил церковь в покое. Свою былую причастность к этому грандиозному вместилищу елея он оттенил так, что бывшие его однополчане по Христову войску возненавидели его еще больше. В прихожей, едва войдешь, у него стоял для всеобщего обозрения стеклянный ящик, где располагались: дюжина крайних плотей Христа, хвост святого осла, везшего мессию в Иерусалим, голова петуха, кричавшего в тот момент, когда святой Петр отрекался от господа, полный сосуд египетской тьмы и коробочка с вздохом Иисуса. Расстрига с удовольствием демонстрировал эти предметы всем желающим, уверяя, что все подлинное. Да и крестился расстрига — а он крестился не только после еды, но и после того, как покидал постель с женщиной — крестился он на поставленную в углу метлу. Это был самый волшебный поп, каких только знал Дьякон.

Дом расстриги стоял возле шоссе. В кювете росли забрызганные автомобилями жестяные лопухи, узкий выщербленный тротуар был желто-красным от нанесенной на него ливнем глины, а в палисаднике неожиданные, фантастические полыхали тюльпаны.

Дьякон вышел, оставив Игуменью в машине. Окна были фиолетовы и глухи. Он позвонил. Дом стоял немой и недвижный. За спиной Дьякона, как внезапное лезвие по наждаку, проносились автомобили. Он позвонил еще раз и еще. Не слышалось в ответ ни звука. Дьякон прошел в палисадник, приник к окну. В дальней, выходящей окном в огород комнате раскачивалась, стоя на месте, огромная женщина с красным лицом и в расстегнутой кофте. Глухо, тупо, как из-под воды, бил магнитофон, а сбоку, выглядывая из-за двери, лежала на полу голая рука с зажатым в ней стаканом. Внезапно сам расстрига прыгнул на середину комнаты и, уперевшись головой женщине в спину, а руками ниже спины, пошел кругом, притопывая, приседая и одновременно поворачивая ее. Сделав оборот, он выпрямился и что-то радостно, оглушительно закричал — было слышно и отсюда, с улицы. Голая рука за дверью вздрогнула, стакан вывалился из нее и покатился. Расстрига пнул его в сторону и, взметнув согнутые в локтях руки, торжествующе захохотал. Женщина сдернула с себя кофту, оставшись в тугой розовой комбинации. Груди, раздавленные комбинацией в лепешки, грозно нацелились на расстригу огромными шоколадными зрачками. Расстрига пошел на нее, вздрагивая животом и хохоча.

Дьякон вернулся в машину.

— На Трехпрудную, — сказал, не глядя на Игуменью.

И она ничего не спросила, лишь, закрывая мальчишку от сквозняка, искоса посмотрела на него.

Сыто хрюкнул двигатель, таксист молодецки рванул руль и перевел рукоятку передач. Крутанулись и окне деревья, яркий клочок неба, сверкающий тюльпанами палисадник расстриги.

Какого шиша они сразу не подумали о запасных вариантах? Дьякон посмотрел на Игуменью и, встретив ее взгляд, отвернулся.

Не слишком ли она заботится о свертке?

Дьякону вдруг подумалось, что, прожив вместе два года, они никогда не заговаривали о детях. Впрочем, странно было бы совместить их сожительство с детьми.

Игуменья раньше его примкнула к клану. Когда он появился в предбаннике, в прихожей, она была уже среди Братьев. Однажды после мессы он подстерег ее за часовней. Это было против обычаев — ведь он стоял ниже ее. Магистру страшно не понравилось, и он, решив, то этим как бы возвращает власть правил, вскоре привел Игуменью в его комнатку — так она сама пожелала.

Да, это было без месяца два года назад. Дьякон посмотрел на тощую шею таксиста. Вдоль дороги шагала поджарая сосновая роща, а впереди уже вполнеба вырастал гигантский алюминиевый щит с названием города.

Недавняя ведьма о острым ногтем внезапно вспомнилась ему. Он повернул кисть, неприметно ощупывая то место, где была вмятинка, знак, оставленный ею, и усмехнулся. Он уже успел разузнать о ней все, что необходимо: разведена, живет в районе Дачной площади, сейчас одна, сын в санатории.

Наплывал город: серо-голубая сонная геометрия на фоне блистающего — цепь ажурных облаков — неба. Фиолетовая туча сбоку уже надвинулась на южные предместья, пуская оранжевые тонкие рокочущие стрелы.

Через перекресток, двигаясь к центру города, шли демонстранты: белые рубашки с закатанными рукавами, майки, джинсы, кроссовки. Белый щит с багряными косыми буквами: «Начальник, осторожно: справа — пропасть!» Дьякон, полуприкрыв глаза, медленно проследил за ними. Эти шестерки опять протестуют. Против чего? Справа пропасть, слева утес, впереди ворота в живодерню. Завтра они успокоятся, разойдутся по своим загончикам, и их будут доить втрое усерднее.

Как далеко все это осталось! Уже скоро три года, как Дьякон не знает ни правых, ни левых, ни газет, ни выборов, ни всех этих анекдотических прав и обязанностей гражданина. Гражданина, которому дозволено есть, пить, поглощать «культурные мероприятия» и периодически выбирать начальника, который уже давно выбран кем надо. Нет, едва Дьякон ногу за цеховые ворота — мир перевертывается, он, Дьякон, хочет уже в созвездие Всеобщей Воли и Будущих Снов.

Таксист повернул налево и вдруг нажал на тормоз. Заунывно вздохнуло, машина качнулась, останавливаясь. Впереди, заполняя улицу, надвигалась плотная масса людей в черных рубашках и белых галстуках. Это были бойцы Эскадрона Стабильности — партии биржевиков и коммерсантов. На узкой улочке не развернуться. Водитель всадил передачу заднего хода. Громилы Эскадрона, выходя на дело, конфисковывали все подряд, автомобили в первую очередь. Около десятка человек с ножами в руках уже неслись к машине. Такси, воя, полетело обратно к перекрестку, но двое ухватились за капот. Из-за их спины хлопнул пистолетный выстрел. Дьякон сунул руку в карман куртки. У него, как всегда, была с собой граната. Но воспользоваться ею сейчас было бы самоубийством.

Водитель, судорожно вертя головой, крутанул машину вправо, влево. Один из преследователей упал, проехав по мостовой плечом. Второй, держась левой рукой за фигурку слона на капоте, эмблему фирмы, правой перехватил нож. Дьякон понял, что тот готовится метнуть нож в водителя через боковое, открытое, окно. Он привстал, нагибаясь вперед. Автомобиль был новейшей модели, сильно бежал и задним ходом, однако боевик из Эскадрона оказался настоящим чертом. Крупное бровастое лицо его напряглось, он, сгибая левую руку, резко подтянулся и вылетел из-за капота. Дьякон бешено вращал рукоятку на дверце водителя, поднимая стекло и одновременно следя за боевиком. Внезапно глаза боевика остановились, и он, раскинув руки в стороны, упал на мостовую. Из пробитой спины торчало острие заточенного стального прута.

Дьякон оглянулся. Джинсовые демонстранты, обтекая машину, вваливались в улочку. Эскадрон встал, щетинясь ножами и пистолетными дулами. Внезапно над головами трескуче ахнула автоматная очередь. Остановились и джинсовые. Но где-то вдали за черной массой Эскадрона душераздирающе завизжали, этот визг перекрыл топот сотен ног, и Эскадрон дрогнул, растекаясь в щели меж домов. Вдалеке снова ударил автомат, потом другой, но какие-то секунды спустя они захлебнулись, в тишине стало слышно, как стонет раненый, и демонстранты с озверело-радостными лицами бросились на боевиков, молотя их нунчаками, кастетами и кусками арматуры.

Такси выбралось на перекресток, развернулось. Вдоль сквера, шатаясь, бежал парень в униформе Эскадрона, но без галстука — им была перетянута правая рука с оторванной кистью. Таксист, мощно работая всем туловищем, кинул машину в пространство Лесного проспекта. Минуту спустя они были вне опасности. Миновали проспект, повернули направо, пролетели вдоль дендрария. Возбуждение от стычки начало утихать.