Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 11

А что? А как азарт? Азарт уже разве не в счет?! И сержант сразу приосанился, не глядя указал рукой на холм и начал, очень зычно, говорить такое:

– Вот так! И вот сейчас, вы это слышите, сейчас наши бравые вольтижеры покажут этим наглым варварам царскую мать! Да еще как! Во славу Франции!..

Но тут он замолчал, спохватился, а потом, немного погодив, продолжал уже совсем иным – неуставным, нормальным голосом:

– Да только что вам, если честно сказать, Франция? Да наплевать вам на Францию, на славу Франции, на ее честь, на ее импе… Да! Но вот зато на самого себя никому из вас наплевать не хочется! А сегодня мы как раз и имеем тот случай, когда нужно постараться на себя не наплевать и в то же время выйти из всего этого запутанного дела живым и, по возможности, даже невредимым. Так вот! Тот, кто будет меня во всем слушать, и не отставать, и без надобности не высовываться, и вообще… Вы понимаете! Так вот, только тот и доберется живым и невредимым туда, куда надо. А остальным…

И сержант снова замолчал, глянул на холм, на развернувшуюся там пехоту, и далее, на едва различимые точки. Это, наверное, казаки, подумал он, которые, наверное, готовятся…И пусть себе! А здесь… Сержант скосил глаза…

Ну вот, подумалось, это совсем уже прекрасно! Но, тем не менее, сержант нахмурился и мрачно сказал:

– Да, я чуть было не забыл. Так вот еще! И вы, и я, то есть все мы, конечно, добровольцы, охотники. И то, за что мы беремся, мы, конечно же, с легкостью, с радостью выполним. Но, боюсь, у генерала на этот счет уже начинают возникать сомнения – потому что уж слишком мы нерасторопны, господа добровольцы! Так что как бы вместо того, чтобы лететь на крыльях славы, нам не пришлось полечь… вот прямо здесь, у этого вонючего сарая, в этом замерзшем коровьем дерьме! Вот! Что я говорил?! Вот…

И сержант застыл! И замолчал…

Но зато за спинами у солдат раздался гневный – и весьма знакомый! – голос. Солдаты дружно обернулись…

И увидели, что у крыльца штабной избы, рядом с каретой маршала, замаскированной под возок, генерал Оливьер отдавал какие-то приказания полувзводу пехотинцев в синих шинелях и медвежьих шапках. В руках у пехотинцев зловеще поблескивали ружья. О, проклятая гвардия, черт подери! Вот о чем они тогда дружно подумали. И опять повернулись к сержанту – уже как к своему защитнику.

– Вот так! – строго сказал сержант. – Мы, как мне кажется, действительно замешкались. Так что как бы не вышло досадной ошибки!

Солдаты, явно оробев, поспешно подобрались в седлах и нетерпеливо забренчали уздечками.

– О, вот это уже другой разговор! – Дюваль тронул поводья, выхватил из ножен саблю и, махнув ею в сторону леса, не без насмешки воскликнул: – Вперед, верные сыны Франции!

И отряд съехал в сугроб, начинавшийся сразу же за дворовыми постройками.

Артикул четвертый

СЕРЖАНТ ТЕРЯЕТ АРМИЮ

Вольтижеры – славные ребята. Никто не сравнится с ними не только в меткости стрельбы, но и в искусстве маневрирования на пересеченной местности. И это не удивительно, потому что именно вольтижеры всегда первыми выставляются в авангард и служат застрельщиками в начинающихся баталиях. Так и в этой жаркой сшибке за голый безымянный холм они действовали в высшей степени грамотно и слаженно: то поднимались на него, то есть на холм, и застывали в неприступном батальонном каре, а то отступали с него. И отступали всякий раз по-разному: то общей колонной, то повзводно, а повзводно тоже переменно – то слитно, а то в шахматном порядке, время от времени переменяя фронт и ведя пальбу то с остановками, направо-налево рядами, а то на ходу. То есть, как вы правильно напомнили, вначале так: «Пол-оборота приняли, пали!», а после круто поворот – и снова на холм, и там построили каре, противник – кавалерия – на них, и тогда их капитан командует: «Сомкни ряды! До верного!.. Пали! Пали!». И так они стоят, палят, выдерживают две, а то и три атаки, а после снова перестроились – и начинают отходить, а капитан опять: «Повзводно направо-налево огонь!». И так два с половиной часа кряду. И только после этого они вернулись в общую колонну. Так что чего и говорить, шуму тогда было наделано немало, русские, отстояв высоту, ликовали, и тотчас отправили Старому Лису победную реляцию, что де они у Нея оторвали две дивизии и уложили их в лоск. Старый Лис прочитал…

Но мы, простите, отвлекаемся. Так вот! Воспользовавшись тем, что всё внимание русских было неослабно приковано к трем сотням славных вольтижеров, Дюваль беспрепятственно – и, главное, совершенно незамеченным – покинул общую колонну и повел свой маленький отряд сперва по дну лощины, после взял круто направо в лес, и там, в лесу, по возможности избегая дорог, еще не менее трех верст шел едва ли не в противоположном нужному ему направлении… И только после этого вдруг резко двинул так, потом еще вот так… То есть совсем запутал след. И ружейная пальба уже давно затихла. Да и Мари заметно устала. А Мари нужно беречь, Мари нужно любить. И вообще, кто он такой без Мари?!

Вот примерно такие слова нашептывал сержанту его внутренний голос. Но сержант никогда к этому голосу не прислушивался, а руководствовался только здравым смыслом. А здравый смысл гласил, что сейчас сержанту прежде всего нужно построить – во всех смыслах – своих подчиненных. И сержант строил, как мог. Во-первых, своим собственным примером. То есть он всегда был впереди – и через буерак впереди, и в поле, на открытое пространство, под возможный обстрел, тоже выезжал только первым. А во-вторых, он великолепно ориентировался на местности и не делал из своих знаний никакого секрета, а даже наоборот, то есть при первой же возможности говорил солдатам, что, например, сейчас они выйдут на просеку. А потом на развилку дорог. Потом еще куда-нибудь. И так оно всякий раз и случалось. Так что его подчиненные всё больше и больше убеждались в том, что он здесь всё знает. И это даже не справляясь с картой! Сержант видел, как это их удивляет, и отворачивался, чтобы скрыть улыбку. Потому что чего здесь особенного, думал сержант, он же ту карту почитай что битых полчаса рассматривал, вот и запомнил ее всю в деталях. И это еще что! А вот вы возьмите, думал он дальше, две полных колоды, по пятьдесят четыре листа, перетасуйте и разложите в любом угодном вам порядке, а после дайте мне на это посмотреть ровно сто восемь секунд, то есть всего по одной секунде на каждую карту…

Только сейчас глупости всё это, сердясь сам на себя, думал сержант, и, чтобы придать отряду еще больше единства и бодрости, он время от времени останавливался, смотрел в каком угодно направлении, строго хмурился и говорил:

– А вот туда нельзя! Поворачиваем!

И поворачивал туда, куда ему и так было нужно – по карте.

Но кто это знал! И поэтому когда кто-нибудь из солдат спрашивал, почему это они вдруг повернули и почему туда нельзя, сержант отвечал:

– Там деревня! С русским гарнизоном.

Или, в другой раз:

– Там казаки. Костер жгут. Слышите?

Солдаты слушали, слушали, но так ничего и не услышали. Но и не спорили.

Как и не спорили они тогда, когда сержант, посчитав, что пора уже встряхнуть их как следует, крикнул зловещим, приглушенным голосом:

– Противник слева! За мной!

И кинулся направо, к лесу. И все дружно кинулись за ним. Никто даже, похоже, не оглядывался. И получился вот такой маневр: отряд, в относительно сносном порядке, спустился в низину, там, тоже не скопом, а командир-груз-эскорт на рысях вошли в довольно глухой старый ельник, там перешли на шаг и вскоре вышли, точнее, продрались на просеку, еще шагов с пятьсот прошли по этой просеке – и выбрались на вполне приличную, просторную поляну. Эта поляна сержанту понравилась, и он наконец скомандовал остановиться. А после, спешившись, приказал и им всем тоже спешиться и размундштучить лошадей. И осмотреть их, привести в порядок. Ну, и прочее, всё по уставу, без каких-либо послаблений. Но и без мелочных придирок. Потому что, как всякий уважающий себя командир, он никогда до подобного не опускался!