Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 23
Все молчали. А время шло! И партизаны подбегали все ближе и ближе! И вдруг остановились!.. Нет, это они всего лишь разделились: их центр остановился, а фланги продолжали двигаться на расширение фронта, то есть они заходили в обхват. Ну, удивленно подумал сержант и присвистнул, да это уже самая настоящая тактика! Вот тебе и поселяне! И он опять посмотрел на своих подчиненных. И очень сердито спросил:
– Ну, кто? Скорей! Тот, кто уйдет, тот, может, еще останется жив! И доложит о нас! И это будет… Ты, Чико!
– Я? – испугался Чико. – С ней? В воду? Ну нет! Я лучше сдамся дикарям! В плен! Да! – и спрыгнул с лошади и, обращаясь к товарищам, крикнул: – А вы что? Еще не навоевались, да?
И… Франц сошел на снег! И Саид! А за ним и все остальные. Вот так союзнички, гневно подумал сержант! И опять посмотрел в поле, на партизан. Там, с точки зрения военной науки, всё было сделано правильно: центр закрывал обратную дорогу в лес, а фланги уже заняли позиции вдоль берега, соответственно выше и ниже по течению. И пока все эти три шеренги, то есть фланги и центр, стояли на месте и перекрикивались, а также перемахивались вилами. А вот ружей у них было маловато. А вот…
Да черт с ними, сердито подумал сержант, повернулся к Мадам и, нещадно волнуясь, сказал:
– Э! Не беда! Подумаешь! Руку, сударыня! Я буду вас сопровождать! Сам! Лично! – и он протянул к ней руку…
Но Мадам отшатнулась, воскликнула:
– О, нет! Вы что?!
– Боитесь? – сердито воскликнул сержант.
– Нет! – и Мадам усмехнулась. – Нисколько! В отличие от вас!
– Ме-ня?!
– Да, вас! А если и вы тоже не боитесь, так останемся! Да и нам всё равно не уйти, ведь вон как обложили! Видите?
– Но, сударыня! Мне было приказано…
– Вот именно! – перебила сержанта Мадам. – Приказано! Но разве это был приказ подвергать меня такой страшной опасности? В реку! Зимой!
– Но! – крикнул сержант. – Посмотрите! Они уже бегут! Это уже атака!
И так оно тогда было: партизаны – все враз, по команде – с трех сторон побежали к карете!
– Сударыня! – крикнул сержант, хватая Мадам за рукав…
Но Мадам, совершенно неожиданно для него, ловко вырвалась, отступила и крикнула:
– Глупости! И пустяки! Я их не боюсь! Я знаю, как с ними справляться! Не смейте меня трогать! Руки!
И сержант послушно убрал руки. И увидел, как Мадам насмешливо усмехнулась ему и развернулась, солдаты тут же расступились перед ней, она прошла вперед, потом прошла еще – и это уже в поле, там остановилась…
И вдруг начала что-то выкрикивать на местном – черт бы его побрал! – наречии. И партизаны, все их три шеренги, которые тогда уже почти что добежали…
Вдруг резко сбили бег, явно смешались! А Мадам, обернувшись к солдатам, воскликнула:
– Ну же! Приветствуйте их! Покажите, как вы рады! Ну!
Однако солдаты молчали. И вид у них у всех был донельзя растерянный. Тогда партизаны опять побежали вперед. И вот тогда уже Чико сердито воскликнул:
– А, что теперь?! Всё кончено! – и бросил саблю в снег!
И Франц бросил! Саид! И прочие, то есть все, даже Курт! А партизаны, набежав на них, хватали их – и пленных, и оружие. Один только сержант не бросил тогда саблю. Но, правда, и не защищался, а просто стоял и смотрел на всё это. А когда и к нему подошли и старший из них протянул к нему руку, сержант медленно передал ему саблю. Старший взял саблю, усмехнулся и спросил:
– Хранц?
– Хранц, – кивнул сержант. Он же еще с лета помнил, что «хранц» – это по-местному «француз».
Старший вытер саблю об ладонь – вначале одну сторону лезвия, потом другую – и выразительно посмотрел на сержанта. Сержант сказал:
– Я один хранц. Я хранц! – и тут он для пущей наглядности даже постучал себя в грудь. – А эти, – и он указал на солдат, – эти не хранцы. Не!
Старший понимающе кивнул и взял саблю поудобнее. Сержант улыбнулся, вспомнил расклад из тридцати шести листов, еще раз улыбнулся и подумал, что та женщина была права…
Но тут другая женщина – Мадам – вдруг подбежала к ним, довольно-таки бесцеремонно схватила старшего из партизан за рукав и стала ему поспешно что-то объяснять на местном, конечно, наречии. Старший, послушав, недовольно сморщился, дернул рукав – и Мадам отпустила его. Старший кратко спросил – и Мадам так же кратко ответила. Старший медленно опустил саблю. А потом и совсем развернулся и пошел через толпу своих подчиненных. Подчиненные были очень рады победе. Мадам, повернувшись к сержанту, сказала:
– Вот-вот все образуется! Их старший обеща…
Но договорить ей не дали. Ее бесцеремонно оттолкнули в одну сторону. А сержанта оттерли в другую, придвинули к Францу. Потом и Саида туда же, и всех – как баранов! Потом их оттеснили от кареты, окружили, и обыскали, отобрали пистолеты. Но, правда, никого вязать не стали. Ну что ж, уже и это хорошо, сказал Хосе. А возможно, как сказал Франц, у них просто нет веревок. Франц еще что-то говорил. Потом говорили другие солдаты. Но сержант не слушал их. Он стоял, как оглушенный, и с совершенно безразличным видом наблюдал за тем, как партизаны потрошат карету, как отгоняют лошадей, и как их щупают, смотрят, какие у них подковы и какие зубы. Потом все отнятое у отряда оружие как дрова побросали в карету. И уж так получилось, что сабля сержанта оказалась лежащей на самом верху. Лезвие у сабли было чистое. А ведь оно вполне могло быть и в крови, по-прежнему равнодушно подумал сержант. Между прочим, в его собственной крови! И так бы оно и было, да только…
А вот дальше думать не хотелось! Потому что, с одной стороны, это сохранило ему жизнь, а зато что с другой? И сразу вспомнился Витебск и те вестфальцы из патруля, которые, как теперь можно догадаться, были правы, задерживая неизвестно кого. Точнее, теперь-то известно, сердито подумал сержант, поглядывая на свою летнюю знакомую, которая уже опять что-то зачирикала, но старший сразу отмахнулся от нее, и она замолчала. И смешно поджала губки. Да, всё это очень смешно, крайне злой на себя, дальше думал сержант. А еще смешнее было бы узнать, откуда это она так хорошо знает местное наречие!
– Шпионка! – сказал Курт, стоявший рядом. – Агент царя, вот она кто! А ты, болван, как попугай: Дама, Дама, ведьма, ведьма!
– Ну, это мы еще посмотрим, кто болван! – сердито ответил Чико. – И кто попугай. И это же надо родиться такими слепыми! Да если бы она была русской шпионкой, да еще агентом самого царя, так бы сейчас весь этот сброд перед ней в ногах валялся бы!
– Вах! Зря! – сказал Саид. – Потому что люди, которые здесь…
И вдруг он резко замолчал! И весь изменился в лице! Ну, еще бы! Ведь он смотрел на то, как старший партизан отдавал последние приказания одному из своих молодых подчиненных, этакому здоровенному рыжеволосому детине…
Который уже начал примеряться, как бы это ему половчей сесть на лошадь Саида! О, подумал сержант, для мамелюка это очень и очень серьезно! Ведь это чтобы наблюдать, как какой-то грязный варвар, иноверец – и вдруг такое надругательство! Вот Саид и стал белее снега! А этот гяур уже поставил ногу в стремя! А вот уже подпрыгнул – и вскочил в седло! Поводья подхватил! Саид шагнул вперед! Чико схватил Саида, обхватил за плечи, Саид начал вырываться – и очень всерьез…
А потом вдруг замер! А потом и глаза у него засверкали! И вообще, не будь он мамелюком, он бы уже хохотал! А так он только вот так вот оглаживал бороду и наблюдал за тем, как его лошадь козлила! То есть выгнула спину горбом, голову низко склонила к земле и – на прямых ногах, сразу на всех четырех – прыгала дикой козой! На одном месте! И невероятно быстро! То есть это было очень уморительное зрелище! Для всех, кроме, конечно, того рыжего. Рыжий, откинувшись назад, вначале просто рвал поводья на себя, после давал и давал шенкелей – всё напрасно. Тогда он послал лошадь вперед – и это было еще хуже, потому что она чуть его не сбросила. Варвар, болван, думал сержант, да как это он этого не знает! Да ведь когда лошадь козлит, то нужно не вперед ее, а в сторону! Да, только в сторону! Свернуть, думал сержант, ей голову, чтобы потом…