Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 55
Но тут человек в собольей шубе пробудился ото сна, медленно поднял голову…
И эта голова несказанно удивилась при виде сержанта!
– Шарль! Боже мой! – воскликнула она.
Сержант был удивлен не меньше! Но он все же нашел в себе силы достойно ответить:
– День добрый, Оливье! Рад видеть тебя в добром здравии!
Генерал Оливье Оливьер – а это был именно он – расплылся в доброжелательной улыбке и неподдельно радостно воскликнул:
– И я, и я, мой друг! Я тоже очень рад!
Однако сержанту было вовсе не до любезностей.
– Где император? – мрачно спросил он.
– Император? О, император на вершине славы! – высокопарно воскликнул генерал. – Да он их всех перехитрил!
– Кого?
– Русских, а кого же еще! – глаза у Оливьера так и горели от напускного восторга, и он поспешно продолжал: – Мы, Шарль, навели ложные переправы, они, эти безмозглые русские варвары, сразу бросились туда, а мы сюда! Чичагов перепугался, Витгенштейн растерялся…
– А император сжег мосты и погубил армию! – жестко перебил его Дюваль.
– Но-но! – и лицо Оливьера стало таким же строгим, как и пять лет тому назад. – Не надо распускать дезинформацию! Боеспособные части переправились почти все. А трусы и мародеры остались на том берегу. Ряды наши очистились! Стратегия, мой друг, стратегия!
– Так, так! – Дюваль был очень мрачен. – А где же он сейчас?
– Там! – и при этом Оливьер неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. – Война окончена, армии, сам видишь, больше нет. И он, конечно, сейчас в Тюильри, ведь надо же спасать династию… Э! Да что это я! Весной мы опять сюда вернемся, и вот тогда…
– Понятно! – перебил его сержант. – Ну а прямо сейчас? Как же мои солдаты? И как же Мадам?
– Мадам? Какая Мадам? Ах, да… – глаза у Оливьера забегали… И также бегло он заговорил: – Мадам – гадалка императора, его довереннейшее лицо. Девица… Мадам Ленорман! Ты слыхал о такой?
Сержант кивнул.
– Вот и прекрасно! – продолжал Оливьер еще быстрее. – Так вот, вкратце суть дела! Я не знаю, что там у них произошло, но… Храни ее пуще собственной чести, Шарль! Ступай с Богом, мой друг, и да вернутся на твои плечи махровые эполеты! – Тут генерал увидел в руке у сержанта тот самый пакет, с которым он отправлял его к императору, и веско добавил: – А это можешь оставить у меня!
Однако сержант отрицательно покачал головой и, подумав, сказал:
– Оливье, ты обманул не только меня. Что я теперь скажу своим солдатам?
– Скажи, что приказ отменяется, – и генерал потянул руку за пакетом. – Отпусти их, пусть каждый добирается домой как сумеет. Сейчас, сам видишь, не до союзников.
– Молчи! – перебил его Дюваль и спрятал пакет под мундир. – Наполеон, – тут он впервые за много лет назвал императора по имени, – Наполеон бежал. Так что, Оливье, повторяется каирская история?
– Может и так, может и так, – нехотя признал Оливьер. И тут же озабоченно добавил: – О, какой у тебя нездоровый вид! Перекусим? А что, у меня есть еда и выпивка. А у тебя женщина. Мы неплохо устроились, не так ли?
– Не смей так говорить о даме! – вспыхнул сержант.
– О даме? – рассмеялся Оливьер. – Может, ты еще и веришь ее россказням? Перевидали мы таких дам под телегами!..
Дюваль не сдержался и дал Оливьеру пощечину.
– Полегче, полегче! – прикрикнул Оливьер. – Не забывай, что ты разговариваешь с генералом! А твоя девка…
И получил еще одну пощечину. А потом он мог получить и саблей в грудь, но тут подскочивший офицер встал между сержантом и генералом.
– Оч-чень хорошо! – обрадовался сержант. – Теперь-то я уверен, что ваш… его высокопревосходительство не откажет мне в чести!
– Да! Я слушаю вас! – с готовностью ответил офицер.
– Так вот, я посылаю вызов этому, с позволения сказать, господину. – И, повернувшись к Оливьеру, Дюваль продолжал: – Что? Сабли, пистолеты?
– А где Мадам, а где солдаты? – в свою очередь спросил Оливьер.
– Тебе их не достать. Так что же: сабли, пистолеты?!
На что Оливьер улыбнулся и мило, но двусмысленно, как он это умел, ответил:
– И сабли, и пистолеты, мой друг, а также просто голыми руками. Вот, полюбуйся! – и он сделал широкий приглашающий жест.
Дюваль обернулся. От ближайшего костра к нему поднимались с десятка полтора солдат, вооруженных чем попало. Всего лишь двое оставалось у костра. Ну вот и все, подумал сержант, вот он и дождался: его убьют свои же! Но не сразу! И сержант, не сводя глаз с Оливьера, стал медленно вытаскивать саблю…
Как вдруг за спиной у него засмеялись! Сержант оглянулся…
Что это?! Те двое, что остались у костра, со смехом свежевали… красотку Мари!
(Каннибалы! – маиор Ив. Скрига. – Каннибалы!)
Сержант уронил саблю в ножны, отвернулся… И услышал:
– Судьба! – печальным голосом воскликнул генерал. – И так всегда: уж если жеребенок родится с зубами, то его обязательно сожрут волки!
Сержант, уткнувшийся лицом в стенку кареты, не ответил. А что тут было говорить? Да и кому? Поэтому сержант молчал и, хоть того и не хотел, но слушал голос Оливьера, который вот так продолжал:
– Да, я был плохим кавалеристом, Шарль, и ты это знаешь лучше других. Да и разве только кавалеристом?! Но, тем не менее, поверь мне, я здесь не при чем… – И вдруг этот голос сорвался на крик: – Подите прочь, ублюдки! Я вас не звал! Люсьен, гони ты их отсюда! Пусть обжираются кониной!
Сержант, не оборачиваясь, слышал, как солдаты глухо возмущались, как им что-то доказывал Люсьен – должно быть, тот самый офицер, что принял у сержанта Мари… Потом все стихло, было долго тихо… и вновь заговорил генерал:
– Шарль, ты даже не представляешь, что здесь творится. Не сегодня так завтра они поджарят и меня. Уходи. У тебя есть Мадам, есть солдаты. Даст Бог, ты вернешься во Францию. Я был не прав, я был несправедлив к тебе и к этой женщине. Я не прошу прощения, я просто говорю что думаю.
Дюваль отступил на шаг от кареты и посмотрел на генерала. Вид у Оливьера был растерянный и непривычно виноватый.
– Ты первый честный человек, которого я встретил, Шарль…
Сержант не ответил. Сержант развернулся и пошел прочь. Никто его не останавливал. И, что, может, еще важней, никто за ним тогда не последовал.
Подойдя к своим, Дюваль через силу улыбнулся и сказал:
– Вы все получили отставку, друзья. Наш император был весьма любезен, – и замолчал. Он больше не мог и не желал продолжать.
А Чико спросил:
– Где ваша лошадь, сержант?
Дюваль задумчиво посмотрел в сторону и не сразу ответил:
– Все дело в том, что я оставлен при армии. Повышен в чине. Обласкан…
А потом посмотрел на солдат, на Мадам, и спросил:
– Чего вы ждете? Езжайте домой.
Солдаты не тронулись с места. Тогда опять заговорил сержант. И он сказал вот что:
– Мадам! Император весьма лестно отозвался о вас и желает вам счастливого возвращения на родину. Прощайте! – и он развернулся…
– Шарль! Это неправда! – громко сказала Мадам. – Куда вы?!
– К Мари.
– Но это же!.. – воскликнула Мадам. – Да что вы говорите! Гаспар! Да не молчи же ты!
Гаспар понуро сошел с лошади и, несмело подняв глаза на Дюваля, сказал:
– Простите, сержант, но я подсматривал за вами. И я знаю, где Мари.
– Ты?!.
– Я, так точно, – сказал Гаспар, не отводя глаз от сержанта. – Я – ординарец генерала Оливьера. Давно уже, еще с шестого года. А в седьмом, летом, в то утро, если помните, когда и вас, и лейтенанта Лабуле…
– Довольно!
– Как прикажете. Но я хотел сказать не это, а вот что: я, знаете ли, прежде всего кучер, и мне верхом несподручно. Позвольте мне вернуться к генералу!
Сержант молчал. Тогда Чико сказал:
– Если после всего того, что я сегодня узнал, Гаспар останется с нами, я его ночью зарежу! Не так ли, Франц?
Франц растерялся, не зная, что и ответить. Тогда опять заговорил Гаспар:
– Мадам, о том, что вас интересует, я, к сожалению, не имею ни малейшего понятия.