Через Кордильеры - Ганзелка Иржи. Страница 18

За последним поворотом теснины перед нами вдруг оказалось небольшое ущельице, заключенное в красные стены глубокого каньона. Съезжаем по мелким порогам — и вот мы в узких каменных воротах. Повсюду тишь и благодать. А там, над верхними краями пропасти, гудит, гуляя по альтиплано, ветер. Со стен то и дело срываются и падают на дно каньона куски выветрившейся породы, и эхо усиливает грохот их падения.

Ворота стометровой высоты расступились перед нами — и в тот же миг мы очутились в новом, неведомом мире. Казалось, будто мы перенеслись из суровой действительности в царство грез. Два мира, столь отличных друг от друга, а в иных местах земного шара отделенных один от другого целой градусной сеткой географических широт, здесь спокойно уживаются рядом, разделенные всего лишь одними воротами скал. А волшебной палочкой, открывшей перед нами эти ворота, оказались те одиннадцать сотен метров высоты, которые мы преодолели за два минувших часа.

Как бы сорвавшись с морозного и пустого альтиплано, мы стремглав падали в тропики. Термометр подскочил на 25 градусов в тени, и над зелеными зарослями знойно задрожал воздух, раскаленный полуденным солнцем. Красная лента дороги, окунувшаяся в свежую зелень; над нею небосвод цвета синьки с белоснежными облаками.

Минуты отдыха после тяжелой битвы с горами.

Минуты накапливания сил для следующего круга.

Сколько цилиндров вышло из строя?

Мы едем на последних каплях бензина.

С того времени как мы пересекли боливийскую границу, нам еще не удалось достать ни одного литра; насос выкачивал остатки неприкосновенного запаса. Последней нашей заправке горючим на границе в Вильясоне предшествовала целая одиссея мыканья между гражданским управлением, таможней, полицейским комиссариатом, заведующим железнодорожными складами и представителем нефтяной компании. И это в Боливии, скажете вы, у которой есть и своя нефть, и свои нефтеперегонные заводы, и сотни километров своих нефтепроводов.

Ни журналистские удостоверения, ни заграничные паспорта, ни официальная виза, ни сопроводительное письмо боливийского посла в Буэнос-Айресе — ничто не возымело такой силы, как бакшиш — мордида. Но что толку от мордиды здесь, в безлюдном крае, где не встретишь не только что бензоколонки, но даже и бочки с запахом бензина.

— До Лас-Каррерас остается километров восемь. Это последняя надежда…

Вдалеке показалось селение Лас-Каррерас. Но на пути к нему возникло новое препятствие: широкая река с подозрительно ленивым течением.

— Паром? Нет, сеньор, здесь его никогда не было. Тут же неглубоко, попробуйте…

Все идет, как обычно: ботинки и носки долой, брюки выше колен, холодная ванна почти во всю ширину брода. Однако вода нигде не доходила нам до колен, а дно, ко всему прочему, оказалось ровным как ладонь и усыпанным мелкой галькой, которая давала колесам хорошее зацепление и не угрожала днищу машины.

— Ну, что скажешь? Попробуем?

Волны от передних крыльев «татры» разошлись по реке широким клином. И вдруг машина сразу зарылась капотом в воду. Ветровое стекло замутилось, через открытый верх хлынула вода, секунды напряжения, езда вслепую…

— Это… это просто чудо!

— Мы-то выбрались, но это, пожалуй, был наш последний километр. Взгляни-ка на мотор!

Из заднего капота, как от паровоза, валил пар.

— Любопытно узнать, сколько же цилиндров вышло из строя? Ну и видик был у нас! Вон на том месте, у берега, вода доходила до середины дверцы!

— Давай попробуем провернуть мотор рукояткой…

И мы попробовали. Сначала с выключенным зажиганием, потом с включенным, и, наконец, мотор был заведен. Он работал как часы.

Вода окатила выхлопные трубы, а к цилиндрам просочилась только через вентиляторы; в тот критический момент мотор работал на высоких оборотах, и малая толика попавшей сюда воды была распылена на мельчайшие капельки, которые не причинили раскаленным цилиндрам никакого вреда. Распределитель, помещенный достаточно высоко и закрытый передней стенкой, к счастью, избежал купания, и сырые провода быстро высохли.

Давно уж мы не были так благодарны «татре» за каждый новый километр, проделанный ею. И давно мы не вспоминали с такой любовью наших копрживницких [10] учителей, вручивших нам эту замечательную машину.

Но перечень драматических событий этого дня еще не завершился. С жалким запасом бензина, полученного в Лас-Каррераое, мы до глубокой ночи блуждали по незнакомой, объятой сном местности. Фары своим светом как бы цеплялись за края дороги, повисшей над рекой. Каждая сотня метров преподносила нам новые сюрпризы. Броды через узкие, извилистые потоки; неожиданные подъемы на небольшие, но крутые склоны; полная растерянность при виде развилок дорог без какого-либо указателя; тупики, откуда можно было выбраться, только пятясь.

До Камарго мы добрались за полночь. Маленькая убогая гостиница под железной крышей, переливание бензина из бочки в ведро, а из ведра в бак под капотом. И лишь после того как все хлопоты с машиной были закончены, мы смогли выйти со двора и осмотреться вокруг. Мы онемели от изумления, увидев притихшую горную долину, залитую серебряным сиянием полной луны. С одной стороны в небо упиралась гряда отвесных, как стена, скал; с другой стороны — долина, со дна которой одинокими конусами вздымались стометровые горы, до самых вершин покрытые густым лесом, и казалось, будто они были в двух шагах от нас. Отдаленный шум реки, доносившийся из глубины, оттуда, где уже были тропики, пронзала тревожная песня цикад.

Фантастическое, неповторимое творение гор; оно наполняет сердце ужасом, восторгом и — смирением.

К Серебряной горе Потоси

На четвертый или пятый день пребывания в нагорье вы привыкаете к разреженному воздуху. Постепенно прекращаются спазматические боли от любого более или менее значительного физического усилия; перестает рябить в глазах, проходит ощущение тяжести в желудке и шум в ушах.

Остаются лишь некоторые постоянные явления. Это прежде всего необычная акустика разреженного воздуха. Клаксоны теряют свою звучность; на расстоянии 20 метров приходится почти кричать, чтобы понять друг друга. Кроме этого, начинает сказываться и другое обстоятельство, которое постоянно напоминает, что вы находитесь не на той, нормальной для человека высоте, где воздух не только плотнее, но и влажнее. Руки здесь вдруг становятся похожими на терку, кожа лопается, губы растрескиваются и кровоточат, веки горят, как обожженные, и каждый вздох раздражает слизистую оболочку носоглотки.

Но самый страшный враг людей, привыкших жить в более низких местах, подкрадывается к вам незаметно, с изощренной расчетливостью. Обнаружить его вы сможете лишь по головной боли, которая все чаще и неотступнее будет мучить вас. И только после этого вы начнете осознавать, с какой быстротой поползла вверх кривая утомляемости организма. Сонливость станет одолевать вас даже в полдень, в то самое время, когда она меньше всего требуется. Это последнее коварное оружие в оборонительной линии гор. Но как только вы распознаете действие этого оружия и сопровождающие его явления, вы научитесь и бороться против него. Для этого надо лишь планомерно и экономно расходовать свои силы, совершать более свободные, но в то же время и более уверенные движения, взять правильное дыхание и — приложить немножко силы воли.

Вполне естественно, что организм человека, живущего на равнине, никогда не сможет приспособиться к горным условиям до такой степени, как организм индейцев, живущих здесь с незапамятных времен.

Вот вы встречаете на дороге сухопарого, жилистого путника в пончо. Грудная клетка его по сравнению со щуплым телом непомерно развита. Не поленитесь спросить его, откуда и куда он держит путь.

— Утром я вышел из Такакиры, — скажет он, недоуменно глядя на вас.

По карте вы определите, что за шесть часов он прошел пешком 34 километра. А еще через два часа вы могли бы встретить его в 12 километрах отсюда. По нему совершенно не заметно, что он хоть сколько-нибудь устал, а между тем путь его проходит по такой местности, где тропа целый день скачет то вверх, то вниз, как на ледяных горах.