Через Кордильеры - Ганзелка Иржи. Страница 69

Какая трогательная искренность! Именно здесь, на стене лимского кафедрального собора, подлинные цели колонизации и истинные причины истребления счастливых и невинных людей засверкали наготой без ложного прикрытия, без возвышенных фраз о христианстве, культуре и цивилизации.

Калье и хирон

Площадь Сан-Мартин в Лиме — диаметральная противоположность Площади оружия. Она носит имя основателя республики Перу, борьбу которого завершил Симон Боливар победой под Аякучо. В той мере, в какой Пласа-де-Армас является живым памятником колониальной эпохи, в той же мере Пласа Сан-Мартин символизирует бурный период первого столетия республики. Тесно переплетаясь, здесь звучат последние аккорды запоздавшего влияния стилей ампир и модерн.

Скопления старых одноэтажных домов между двумя площадями перерезаны оживленнейшей торговой улицей Лимы — хирон Унион. Это узкая улица с движением в одном направлении, во всю ширину увешанная плакатами и афишами первоэкранных кинотеатров, красной неоновой рекламой кока-колы и пропагандистскими транспарантами, которые образуют почти сплошной балдахин над всею улицей. Тротуары ее окаймлены маленькими лавочками антикваров, чеканщиков серебра и ювелиров; но сюда все более хищно проникают модернизованные фасады кинотеатров и роскошных магазинов с самыми дорогими заграничными товарами.

Старая Лима может похвастаться достопримечательностью, которая в первый момент приводит иностранца в смятение. Несмотря на то, что каждая из ее улиц имеет название, тем не менее у каждого жилого квартала есть еще свое собственное имя, обозначенное на угловых табличках вместе с наименованием улицы. Испанское название «калье» — улица — здесь относится не ко всей улице, а только к одному кварталу домов, в то время как для целой улицы в Лиме изобрели труднопереводимое слово «хирон». Дословный перевод: большая дорога.

Названия кварталов остались в наследие от колониальной эпохи. Они по сей день, как документы, хранят интересные, а иногда и смешные события давних времен.

Так, одна из улиц называется Huevo — Яйцо только потому, что здесь во времена Писарро курица снесла невиданно большое яйцо. Эта курица вошла в историю вместе с родным кварталом. Другая улица именуется Siete Peca-dos — Семь грехов. В назидание безрассудным девицам лимские летописцы увековечили в городской хронике случай, рассказавший о том, что в этом доме жили семь прославленных веселых и щедрых красавиц. Следующая улица называется Faltriquera del Diablo — Карман дьявола. Она напоминает всем о спасении известного пьяницы, испанского дворянина. Когда он лежал здесь на смертном одре, монахи стремились принудить его исповедаться, но тщетно. Неожиданно ввалилась компания его приятелей. Они пришли в последний раз выпить с другом. После стакана вина благородный гуляка не только исповедался, но выполнил и второе пожелание монахов: завещал монастырю все свое состояние. Один из монахов похвастался неожиданным успехом:

— Мы вытащили его из кармана дьявола.

Синяя табличка на углу улицы по сей день напоминает о заслуге монаха, принесшей доход монастырю.

Бродя по городу, по таким табличкам можно выучить наизусть имена более или менее прославленных конкистадоров, вице-королей, губернаторов, генерал-капитанов, министров и президентов, сколько Перу пережило их за четыре века своего существования.

Два сердца одного города

Едва сворачиваешь с главной городской артерии в боковые улочки, как обнаруживаешь сморщенное, старушечье лицо древней Лимы. Это лицо так же невыразительно и печально, как лица всех южноамериканских городов, когда смотришь на них трезвым взглядом. Узкие улицы с односторонним движением расположены в шахматном порядке и окаймлены одноэтажными, самое большее двухэтажными домами с мрачными подворотнями и вонючими окнами подвалов, с запыленными витринами мелочных лавочек, с уличными лотками мороженщиков, зеленщиков и продавцов лотерейных билетов — город, вспотевший в южноамериканских тропиках.

Но все это вместе взятое лишь маленький кусочек Лимы. Исторически сложившаяся часть города, которая в течение двухсот лет томилась в оковах испанской инквизиции и подвергалась влиянию декадентски утонченного искусства архитекторов, скульпторов, резчиков и художников, доживает последние дни своей померкшей славы. Здесь не встретишь признаков, подтверждающих величественную традицию «города цветов и парков». Бесполезно также искать здесь суматошный ритм крупнейшего экономического центра республики.

У города Лимы два сердца.

Пока что мы видели лишь одно из них, старое и утомленное, страдающее прогрессирующим музейным склерозом, живущее воспоминаниями и подаяниями благодаря уважению к традиции, рассказам хроникеров и любопытству туристов. Охладевающее сердце минувших веков.

Но в тесном соседстве с ним бьется другое сердце, более молодое, более свирепое. Бурное сердце, горячечный ритм которого овладел широкими авенидами центра и заводскими трубами за городом, крупнейшим перуанским портом на Тихом океане и первыми страницами газет. Дикое сердце зверя, в биении которого скрыта и воинственность хищника и обходительность коммивояжера, сердце, налитое вольфрамом из Касапальки и слезами жен горняков, сердце, светящееся светом неоновых реклам и смердящее свалками предместий. Это второе сердце Лимы, подхлестываемое ударами секунд, сердце современного большого города, транспортный узел мирового значения, мировой перекресток торговли и стратегических интересов, сердце города, чьи нервы одинаково чутко реагируют как на колебания в курсовых бюллетенях нью-йоркской и лондонской бирж, так и на политическую речь аргентинского диктатора.

Центральная точка этой Лимы — Пласа Дос де Майо, огромная круглая площадь, от которой в семи направлениях лучами расходятся широкие авениды с двусторонним движением. Проходящие по их середине бульвары дышат свежей зеленью, а море ярких тропических цветов поглощает теплое прикосновение лучей солнца. Авенида, которая связывает эту семирукую карусель с Площадью Сан-Мартин, получила действительно меткое название: Colmena — Улей. На ней самое оживленное движение большого города.

По асфальту авенид катят бесконечные колонны автомобилей. А над ними наперегонки растут дворцы из стекла, стали и бетона. Разумеется, не на всех авенидах. Большая часть современной Лимы начинает уже задыхаться. С максимальным напряжением сил она стремится идти в ногу со временем, чтобы поспеть за американизированным темпом XX века и раздутыми военными бюджетами. Но пока ей приходится мириться и с гектарами уродливых одноэтажных бараков, и с глухими стенами складов, и с магазинами, выстроенными вполкирпича и на полпоколения.

Это город мастерских и контор, складов, магазинов и строительных площадок, в которые вклинились из предместий и небольшие фабричные объекты. Здесь живут лишь лоточники и сторожа, перекупщики и люди, не имеющие постоянной работы; им не нашлось места в жилых домишках и лачугах на окраине города. Стеклянные дворцы заняты конторами и учреждениями, и, как ни верти, недоступны их карману.

Это деловая часть Лимы, ее предпринимательский мозг. Те, кто держит в руках дирижерские палочки экономической и политической жизни, приходят сюда только в рабочие дни.

Здесь же они оставляют на ночь и не праздничные дни, запирая в магазины, конторы и сейфы, профессиональную половину своей жизни. Их интимная жизнь находится далеко отсюда, на южной и юго-западной окраине города, в роскошных кварталах Оррантия и Мирафлорес, Сан-Исидро и Магдалена. С торговым центром эти кварталы связаны артериями широких авенид, которые в тени аллей разветвляются на жилки и капилляры тихих улиц, уходящих со спокойствием и благоустройством своих кварталов вилл куда-то к самому океану.

Пожалуй, самый типичный в Лиме район вилл — это Оррантия. Четкая схема его пересекающихся под прямым углом улиц и улочек перерезана ровными диагоналями.