Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее - Кузьмичев Андрей. Страница 13

Максим Сотников «к концу своей деятельности достиг совершенства в написании нарядов по ЕНИРам (единым нормам и расценкам) и даже читал лекции, знал, где и как можно смухлевать, где можно приписки делать». «Я изучил, наверное, вот такую стопку документов (показывает руками, как и Сергей Воробьев, стопку под метр высотой. – А.К.), – обстоятельно говорил он. – Целое было искусство: одну и ту же работу можно было описать разными способами и дважды или трижды получить за это зарплату. А мы были квалифицированнее местных сметчиков и прорабов. И так нам удавалось протащить, что называется, большую цену. Мы учились планировать деньги: там впервые появлялись “живые” деньги – не собственные карманные, а общие. Ты должен был их распланировать: что-то на питание, что-то на работу. И сдержать себя, чтобы не положить в карман, обманув своих товарищей по труду».

Именно Сотников сказал о том, о чем мало говорили мне его коллеги: «Там нам приходилось и, что называется, отвечать за чужие жизни. К сожалению, именно со стройотрядами связаны мои первые потери друзей, знакомых. Провожали их в последний путь». Схожее страшное событие перечеркнуло навсегда путь в стройотряды для Сергея Воробьева, хотя в 1988 году, «на излете движения, я же продолжал новые формы, у меня за год доходы бойцов поднялись в два раза. Каждый поехал туда, куда хотел. При этом все разнарядки были выполнены. Я достаточно ясно сказал обкому комсомола, что шаг вправо, шаг влево – я вот этот один процент вам платить перестану. Я вам все сделаю, но сам. Мы как большая артель: и в колхозе мы все это попробовали, на добровольности все пошло. Короче, в 1988 году поставили, по-моему, первый в стране стройотряд через центр НТТМ – только по безналичному расчету». До этого финансирование стройотрядов шло по-разному, в зависимости от статуса отряда и места пребывания.

Нашли тут же и на Воробьева управу: «Тут ЦК обрадовалось – со мною весь год пытались свести счеты: я был классически выбранный снизу, никогда никому ни в какое место не смотрел, соответственно, выполнял волю тех, кто меня избрал. Действовал исходя из своего разумения: как же сделать так, чтобы волки были сыты и овцы целы, бойцы накормлены и страна получила максимум валового продукта и с достойным качеством». Но все обошлось, закончилось удачно, хотя Воробьев «выпимши и по беспределу пришел на заседание и обкома комсомола, и райкома комсомола», надо было не наговорить лишнего. «Я покаялся за смерть человека и сказал, что там были мои лучшие друзья, наверное, они сделали все, что можно было сделать… Что делать? Мы вместе скорбим, – не рисуясь сказал он. – Виноватых нет, я никого не подставляю, и так далее. Но при этом у меня было что сказать в адрес системы, но так как тогда реально кто-то был бы подставлен, если бы я полез на рожон, я знал, что им моей крови одной будет вполне достаточно». Его «ушли» с руководящей должности. «Самое смешное – из комсомола исключить не смогли, потому что они не могли снять с должности, я же был на выборной должности, надо, чтобы меня снизу снимали, а райком отказался меня снимать, – улыбается Воробьев. – Я помню свою речь. Приехала кодла из обкома меня снимать. Объясняли, что боец потонул, потому что в стройотряде не было должности комиссара.

Я говорю: а что – комиссар по должности, по-вашему? Вот стройотряд, которому 20 лет, вот их стройотрядовская культура – творчество и песни, вот их комиссар. Вы что, всерьез считаете, что это от того, что у него написана такая-то должность? Или вы всерьез считаете, что до сих пор нужно идеологически руководить производством стола или стула? Вы что, рехнулись, что ли? От этого стул становится лучше? Он как был говно, так и останется говном! У нас Калининский район, пролетариев было много… Пролетарии обхохотали. Эти уехали несолоно хлебавши. Дальше института не сослали».

Закалили Сергея Воробьева стройотряды, заматерел он – как, впрочем, и почти все командиры. Это было потому, что все эти годы происходила, по его мнению, «естественная фильтрация лидерства – к 20 годам ты герой, и всем все про тебя понятно, и шила в мешке не утаишь. Это было настоящее движение снизу, настоящая меритократия». Меритократия вытолкнула в люди и Андрея Арофикина, которого на экономическом факультете МГУ звали просто – банкир. Так вот, и ему пришлось пройти свою школу лидерства. «Когда я уже был комиссаром, один из командиров не справился и в большом леспромхозе не выстроил отношения с директором, – вспоминает он. – Это был центр района на реке. Ребята объявили забастовку, и половина народу собирались уезжать. На «Ракете», на которой они собирались уехать, я приехал к ним, и в течение суток действовал в основном убеждением и разговорами с директором, решил вопрос – народ остался. Хотя в итоге у них не получилось хорошо выступить, но, по крайней мере, не было скандала большого – было бы ЧП, отъезд с нарушением договора».

Командирами в отрядах выбирали, как правило, студентов старших курсов. А что делать, если тебе исполнилось только 18 лет? В этом возрасте Майкл Делл сказал своим родителям, прилетевшим специально в Техасский университет Остина, чтобы отговорить сына заниматься бизнесом: «Я хочу конкурировать с IBM» [47].

Дмитрий Новиков с того же возраста в течение пяти лет избирался командиром отряда, где «все время приходилось быть на высоте, чтобы люди действительно уважали и принимали как руководителя. Я стал командиром, в общем, неожиданно для самого себя, – считает он. – На второй мой год в ССО, в 1983 году, была большая смена состава – многие ветераны окончили университет, а кто-то и не мог быть командиром по разным причинам, и меня, 18-летнего мальчишку, выбрали командиром». А я все же добавлю, что лидерские качества, закаленные с детства, проявились в первом отряде – и ребята выбрали лучшего из лучших. Зато пришлось Дмитрию попотеть. «Первый год командиром до сих пор помню как непрерывный стресс – очень трудно было научиться и руководить своими ребятами, и выстраивать отношения с заказчиками – председателем колхоза и прорабом, которым было за 60 лет. Они были для меня людьми просто из другого мира, – вспоминает он и признается откровенно: – Дров тогда наломал – страшно вспомнить, но ничего, в итоге как-то выбрался из всего». А тут еще мама стала «командиром», правда, кооператива.