Бизнес как экспедиция. Честные истории для героев и волшебниц - Кравцов Александр. Страница 20

Только из уважения к читателям этой книги приходится рассказывать этот анекдот без нецензурных слов, хотя, с моей точки зрения, он от этого проигрывает.

Итак: цирк-шапито. На арену выходит конферансье: «Дамы и господа, мы рады вас приветствовать! В самом начале покажем вам наш коронный номер „Летающие крокодилы“»!

Выскакивает дрессировщик, бьет кнутом: на арену выбегают папа-крокодил, мама-крокодил и маленький крокодильчик. Дрессировщик смачно настегивает, крокодилы разбегаются, разбегаются и — взлетают! Вдруг маленький крокодильчик плавно опускается на плечо рыжей девочки в первом ряду: «Эх, если бы ты только знала, как нас мочат!»

Дрессировщик бьет кнутом, крокодилы кланяются и шустро убегают за кулисы. Появляется конферансье: «Дамы и господа! Программу продолжит наш новый коронный номер „Летающие бегемоты“! Но я должен вас предупредить, что за последние тридцать лет этот номер ни разу не удавался». Выскакивает дрессировщик, бьет кнутом: выбегают папа-бегемот, мама-бегемот и маленький бегемотик. Кнут свистит — бегемоты разбегаются круг за кругом, вот-вот они оторвутся от арены, еще немного, еще чуть-чуть… Номер не удался! Дрессировщик бьет кнутом, бегемоты покидают арену. Конферансье обращается к публике: «Ну, вот, дамы и господа, сегодня опять не вышло! Но, чтобы вы не ушли из нашего цирка с чувством разочарования, мы снова покажем вам наш коронный номер „Летающие крокодилы“!» Под аплодисменты зала дрессировщик охаживает арену кнутом, выбегают папа-крокодил, мама-крокодил и маленький крокодильчик. Дрессировщик хлещет все энергичнее, со свистом, с оттяжкой — крокодилы разбегаются и взлетают! Летит папа-крокодил, летит мама-крокодил, летит маленький крокодильчик! С оглядкой он снова планирует на плечо рыжей девочки в первом ряду и быстро шепчет ей на ухо: «Если бы ты знала, как нас мочат! Но если бы ты знала, как сейчас за сценой мочат бегемотов…»

Никто особо не рассмеялся.

— Саша, если бы ты знал, как нас мочит Бирюкова! — сквозь зубы процедил Саблезуб.

Посидев с товарищами, я отправился гулять по ночному лесу. Лагерь был очень красивый: подсвеченные чумы, снег на соснах, дым от костров.

И тут я заметил, что в лагере кипиш. Поскольку на острове были только мы, ничего плохого произойти не могло. Тем не менее раздавались крики и люди бежали в направлении чума, в котором я уложил спать своих подопечных. Мне не раз приходилось ночевать в чуме, я хорошо знаю правила пожарной безопасности, и, видит Бог, печка, в которую я подбросил дрова, находилась на расстоянии больше метра от любого из спальников, в которых лежали мои товарищи. Но из рассказов очевидцев следовало, что, когда они проснулись, горели уже все спальники в чуме по периметру. Самое невероятное то, что, по их словам, первым загорелся именно мой пустой спальник, который был от печки дальше всего.

Спальники были профессиональные — пуховые, поэтому пурга белоснежного пуха покрыла все пространство внутри чума и вокруг него. Никто не получил ожогов, всем было весело, но, кажется, мои товарищи все же успели серьезно испугаться. Поэтому нам пришлось постелить новые спальники уже у костра (так спят нормальные мужчины на моем дне рождения) и влить анестезирующее психику виски в глотки «погорельцев». Я прикорнул рядом.

Бизнес — всегда шоу

Наутро на острове снимали клип на песню нашего друга Григория Данского «Про Дедов Морозов». Годом раньше я подарил всем гостям своего зимнего дня рождения свежесшитые красные пуховики «Экспедиция». Они и легли в основу реквизита вместе с белыми синтетическими бородами. По сценарию ролика на третьем куплете все Деды Морозы садились в наш любимый вездеход-амфибию «Дырчик» и по крутому склону съезжали на тонкий ломающийся лед. «Саша, мы же утонем», — сказал Като. «А Ричард Брэнсон говорит, что любой бизнес — это шоу-бизнес. Ты же знаешь, летом там по грудь, не утонете», — ответил я.

Через три недели мы продолжили съемки ролика на Камчатке. Мама старшего офицера «Экспедиции» Тараса Шарыги раздобыла у местного оркестра аккордеон, скрипку и барабан. Компания, не сгоревшая в чуме, плюс я с Тарасом Шарыгой и Василем Газизулиным, наряженными Дедами Морозами, сели в оранжевый вертолет и полетели на большое горячее озеро Ходутку в избушку к моему старому товарищу Виктору.

Теперь сценарий был такой. Мы — Деды Морозы, играем на инструментах, сидя в сугробе при минус 30. А Арина в костюме русалки плавает в горячем озере, где вода +40. После съемок мы все просто купались.

За что я люблю Ходутку зимой, так это за то, что от горячей воды клубится пар и, несмотря на ясное небо над головой, тут же превращается в непрерывно идущий снегопад.

Неожиданно на другом берегу вышел из заиндевевшего леса монах-отшельник, о котором нам раньше приходилось слышать от Виктора. Успевшие одеться ребята подошли к гостю и завели беседу. А я плавал голышом в воде и слушал их разговор. Когда стало понятно, что беседа важная, я вылез на снег, прикрылся рукой, подошел к товарищам и представился. «Все понимаю, — сказал отшельник, — но в своей жизни ты процентов пятнадцать делаешь важного, а все остальное лишняя суета». Он надел лыжи и ушел в лес, а я с тех пор думаю, как приумножить именно эти пятнадцать процентов, а не миллионы долларов оборотных средств «Экспедиции».

Об оранжевых и черных трусах

Возвращаемся как-то раз с Тарасом Шарыгой из Руян-города самолетом Новосибирск — Москва. Мы, конечно, в форменной одежде: оранжевые футболки, куртки, расшитые логотипами. Тарас в отличие от меня не боится летать, поэтому он трезвый. Перед нами сидит веселая компания сибиряков — две девушки и мужик. Одна из девушек оборачивается и игриво спрашивает у Тараса: «Вы можете мне пообещать скидку в ваших новосибирских магазинах?» И говорит что-то пикантное про наши оранжевые футболки. На это Тарас невозмутимо отвечает, что у настоящих бойцов «Экспедиции» не только футболки оранжевые, но и трусы. И в доказательство расстегивает джинсы: трусы у него и правда были оранжевые. Тут и я уже не мог не вступить в разговор. «Это у молодых офицеров „Экспедиции“ трусы оранжевые, — говорю, — а у старших командиров трусы черные». На моих черных трусах была надпись: «Не помню — значит, не было». Тут обернулся мужчина: «А мне очень нравится надпись: „От нас не уходят — от нас отстают“.»

Из Москвы в Новосибирск мы летели на открытие ресторана большой компанией — человек тридцать, включая музыкантов. Естественно, на посадке все мы были трезвые, веселые, но учтивые. Рядом со мной села женщина с мужем. «А сколько нужно заплатить, чтобы вступить в ваш клуб?» — спрашивает.

Я не нашелся, что ответить. Самолет взлетел. Достали мы свои запасы, выпили, потом музыканты расчехлили инструменты, а дальше — хор Турецкого мог бы нам позавидовать.

«Прекратите это безобразие!» — начала возмущаться моя соседка. Оксана Никоненко ей и говорит: «Спросите теперь, сколько нужно заплатить, чтобы выйти из нашего клуба».

Бюджетирование энергетик

В 2001 году мы впервые построили свой внутренний инвестиционный комитет. Выглядело это так. Круг из шести акционеров и топ-менеджеров компании слушал презентации первых лиц отдельных бизнес-единиц, посвященные финансовым планам на будущий год.

Подразумевалось, что в результате из утвержденных бюджетов каждой группы мы построим общий консолидированный бюджет всей компании, мир станет прогнозируемым, а будущее — предсказуемым.

Конечно, «магия управляемого хаоса» (неизменная формулировка из нашей стратегии) нуждалась в частичной регламентации, поскольку компания в тот период росла быстро. Но чем дольше я слушал официальные интонации докладчиков и созерцал постные лица экспертов, тем громче стучала в голове мысль: финансовый бюджет организации не имеет смысла.