Одержимость. Переворот в сфере коммуникаций GE - Лейн Билл. Страница 5

Совет директоров остался на заседание. После двадцати лет руководства Уэлча у компании GE появился новый босс – Джефф Иммельт.

Я знал Джеффа более десяти лет, так как мне были известны все крупные фигуры, приглашаемые на важнейшие заседания компании. Мне всегда казалось, что он симпатизирует мне, как и многие другие, кому я готовил речи: ведь я всегда старался сделать так, чтобы люди чувствовали себя хорошо подготовленными и были уверены в том, что их выступления останутся в истории компании.

Они доверяли моему мнению – многие доверяют и сейчас – относительно того, что может обеспечить деловому выступлению триумф, провал или превратить его в суд божий.

Но тогда, после своего назначения на должность CEO, готовясь принять бразды правления, Джефф Иммельт заявил, что он не планирует пользоваться услугами спичрайтера.

Я понимал, что это означает, и даже смирился с тем, что должно произойти: а это означало «получить конверт».

Мне не хотелось терять работу спичрайтера у CEO компании. Я зарабатывал очень хорошо: за три последних года мой доход составил сумму, выраженную семизначным числом. Конечно, с такими деньгами я мог позволить себе уйти. Но я ни за что не сказал бы им об этом.

5. Смерть писателя

Двадцать лет тому назад я наблюдал печальный конец карьеры спичрайтера, работавшего у предшественника Джека, Реджа Джонса. Название его должности звучало так: «менеджер, главный исполнительный директор по вопросам коммуникации». Его кабинет находился рядом с кабинетом председателя совета директоров на четвертом этаже восточного здания штаб-квартиры в Фэрфилде – святая святых компании GE. Он был человеком в возрасте, интеллектуалом, замечательным писателем, безусловно сыгравшим не последнюю роль в том, что Редж Джонс был осыпан лестью и почестями. В большинстве случаев Редж просто делал пометки и читал по бумажке то, что ему давали. (Надо сказать, что содержание всегда было изложено спичрайтером безупречно, но я считаю, что никто из CEO не должен просто зачитывать написанное для него. Уэлч никогда бы не стал, даже выступая с очень важными вопросами.)

Редж постоянно выступал в Вашингтоне на тему защиты бизнеса и американского капитализма. Высокоинтеллектуальный стиль и безупречный слог его спичрайтера идеально подходили Джонсу. Когда Редж ушел в отставку, его спич райтер хотел продолжить работу с новым президентом компании, сохранив тот же статус и кабинет на четвертом этаже.

Но за несколько лет до описываемых событий этот менеджер и директор по вопросам коммуникации сказал нечто такое, что стало началом конца его карьеры и, несомненно, было равносильно самоубийству.

Джек Уэлч описал мне эту сцену спустя два-три года: он вместе с кем-то из старших вице-президентов (также претендовавших в то время на должность будущего CEO компании) вошел в лифт на Лексингтон-авеню, 570, в здании небоскреба в стиле ар деко, где в то время еще располагалась нью-йоркская штаб-квартира GE. Тот спичрайтер как раз был в лифте, и Джек в свойственной ему дружеской манере спросил: «Что случилось, Боб? Вы выглядите измученным».

Уэлч, кипя от негодования, рассказывал мне:

– Вы знаете, что он ответил? «Джек, как не устанешь, если несешь на своих плечах интеллектуальное бремя компании?» Представляете? Заносчивый ублюдок! Он менеджер по вопросам коммуникации CEO? Трепач! Это я – менеджер по вопросам коммуникации CEO!

Этот разговор стал основной причиной того, что я так долго – двадцать лет – проработал с Уэлчем. В нескольких интервью, которые я давал деловым журналам в конце 80-х – начале 90-х годов, я всегда сводил к минимуму свою роль, называя себя простым «помощником по вопросам коммуникации» или «пишущим под диктовку» ассистентом у человека, который никогда не будет читать чьи-то мысли и слова, кроме своих собственных. Мне было бы очень неуютно, если бы кто-нибудь подошел ко мне после блестящего выступления Джека и сказал: «Билл, это было потрясающе. Не ты ли это написал?» Я бы громогласно, чтобы все слышали, заявил: «Нет. Это все Джек. Я немного помогал ему, но это его речь». И это была сущая правда. И Джек знал, как я обычно отвечаю на такие вопросы, до него всегда доходила эта информация. Однажды Розанна, ассистент Джека и мой давний друг, сказала: «Билл, мистер Уэлч знает, что вы никогда не приписываете себе его речи, и он это очень ценит».

Поступать по-другому означало бы крах карьеры и полное забвение.

А тот бедный менеджер по вопросам коммуникации в свои шестьдесят был посрамлен на закате карьеры. Однажды, поздней весной 81-го, он пришел ко мне в кабинет практически в слезах. Он был похож на спортсмена, вовремя не ушедшего из спорта.

Я продержался очень долго. Но у меня не было выхода. На момент смены СЕО мне было только пятьдесят семь, и я был еще не в том возрасте, чтобы немедленно уйти на пенсию по старости. Я должен был ждать, когда меня «попросят».

И они попросили. Вежливо и красиво, как это было в традиции GE, по крайней мере по отношению к людям, которые работали при штаб-квартире.

Я вышел из административного здания, позвонил жене и отправился к своему другу, казначею компании Джиму Банту.

Удар, который я только что получил, не был неожиданностью: уже не один месяц мне это давали понять. Я давно обещал Джиму, что, прежде чем что-либо подписать, я попрошу его посмотреть соглашение.

Джим Бант – одна из самых блестящих и удивительных фигур в мировом бизнесе, настоящий знаток в сфере финансов. Ему никогда не позволили бы руководить бизнесом в GE, но Джек доверял ему аудит и анализ всех предлагаемых сделок – особенно в финансовых подразделениях. Он мог отыскать мельчайшую неточность в балансовом отчете и своим вердиктом зарубить любую сделку. Он бы за пару часов вывел на чистую воду такие компании, как Enron, Worldcom и Tyco.

На ужинах в «Бока-Ратоне» мы обычно ели заказанную Джеком рыбу-меч, цыпленка и телятину, а Бант игнорировал все это и просил принести гигантский чизбургер с картошкой фри, большой стакан молока и пепельницу. Он обычно курил на протяжении всего ужина.

А еще Джим носил кольцо с крупным розовым бриллиантом, и у него была очень привлекательная жена, такая же интересная и с такими же причудами, как он сам.

Не единожды я замечал, что Уэлч незаметно прислушивается к расцвеченным лукавыми метафорами и оригинальным юмором рассказам Джима на финансовые темы. Окончив повествование, Джим обычно выходил покурить, а Джек, посмеиваясь и покачивая головой, оставался сидеть. Однажды он заметил, что тому, кто думает, будто GE – это кучка напыщенных зануд, надо хотя бы пятнадцать минут послушать Джима Банта.

Но Бант был способен сделать выстрел в кого угодно, включая самого Уэлча.

Однажды на заседании корпоративного исполнительного совета (КИС), проходившего ежеквартально с участием первых тридцати-сорока лиц из числа руководителей компании, Джек бомбардировал тему расходов. В частности, расходы на проживание и транспорт, в особенности на авиаперелеты. Обрисовав в общих чертах свой грандиозный (и обязательный для выполнения) план по снижению этих расходов, он на мгновение замолчал, услышав громкий голос из зала: «А включен ли сюда G-4?» Речь шла о ставшем почти личным самолете Джека Gulfstream IV, самом крупном из самолетного парка GE.

Зал затих от этой вспышки синдрома Туретта [7] – кто бы это мог быть? Ну конечно, Джим.