Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба - Трауб Маша. Страница 3

К тому моменту, когда единственная дочь Мэри и Тариэла Натэлочка, которая родилась ровно через девять месяцев после той ночи в машине, пошла в первый класс, отец семейства серьезно продвинулся по службе в КГБ, а Мэри стала директором шестой школы. Тариэл свою должность высидел каменным задом, выклянчил подхалимажем, выбил доносами. А еще очень удачно скончался их шеф. Именно такими словами: «очень удачно» – Тариэл описывал Мэри кончину того самого начальника начальника, к которому метил в зятья. Тариэла в их маленьком управлении повысили сразу, чего бы никогда не случилось, останься шеф в добром здравии.

Уже в новой должности он заходил в свой бывший отдел, смотрел на хромоногую секретаршу, так и оставшуюся безмужней, и ухмылялся. Если бы он мечтал о мести, то вот она и случилась – он отомстил, и от этого чувства хотелось смеяться. Тариэл хохотал в голос, пугая несчастную женщину, которая оплакивала и своего отца, и свою жизнь. Конечно, Мэри села в кресло директора не без помощи мужа, о чем тоже все судачили, но шепотом, с оглядкой.

Мэри все-таки была красавицей. Удивительной. Можно сказать, уникальной. Тариэл гордился женой и старался чаще появляться с ней в гостях и на городских торжественных мероприятиях. Хотя с годами Мэри приобрела тяжелый обширный низ, который тщательно декорировала широкими юбками, декольте у нее осталось такое, как в молодости, – что надо декольте. Она гордо несла свою высокую пышную грудь, бережно укладывая в ложбинку длинные золотые ожерелья. Тариэл смотрел на жену маслеными глазами и провожал взглядом, когда она поворачивалась к нему спиной.

Еще одним достоинством Мэри были волосы – длинные, уложенные в затейливый узел, густые, волнистые. Шелк, а не волосы. На нее заглядывались многие мужчины, но близко никто не подходил – себе дороже.

Тариэла как мужчину местные жители, конечно, ни во что не ставили. Он был труслив, скуп и осторожен. Мог подставить и предать. Умом не блистал. Пить не умел, в застольях не участвовал. Злобливый, злопамятный. В общем, не мужчина. До своего высокого назначения держался особняком, ни с кем не дружил. Ходил на работу пешком и жался к домам. Мимо всегда мог проехать бывший однокашник и облить его грязью. Вроде бы как не специально.

Все изменилось в один день. Ну практически в один. Сначала он привез себе красавицу жену, а потом занял солидную должность. И только после этого начал по-настоящему жить. Вспомнил все обиды и наслаждался властью. Своего однокашника, соседа, который как раз не упускал случая после ночного дождя облить его грязью из лужи, проезжая мимо на машине, он посадил в тюрьму. Лишилась работы хромоногая секретарша, которая когда-то отказалась выйти за него замуж. После этого Тариэл затаился, выжидал. Но все шло как обычно, никто не пикнул и слова не сказал. К нему не пришли родственники его жертв, чтобы перерезать горло. Все молчали. И Тариэл понял, что теперь ему можно если не все, то многое. После этого пропал его одногруппник по институту, который, увидев Мэри, прямо сказал, что она сошла с ума, раз вышла замуж за Тариэла, и предложил ей себя – для начала в качестве партнера по танцу. Мэри не стала отказываться, а ответила на флирт, пошла танцевать, раскрасневшись, распрямив плечи и мелодично звеня золотым ожерельем в глубоком декольте. Тариэл смотрел, как его жена танцует с институтским приятелем, прижимается к нему, улыбается, и наливался злобой. Жене он ничего не сказал, зато приятель через неделю исчез, и никто не знал, куда и надолго ли.

Вот после этого и пошли слухи, будто это он виноват, его рук дело. Слухи росли как снежный ком, и кагэбэшного начальника стали бояться. Больше никто не обливал его грязью, никто не вспоминал по старой памяти его школьное прозвище Писун – за то, что он во втором классе описался прямо при всех, у доски. Да и от Мэри мужчины держались на расстоянии как минимум вытянутой руки, хотя она и старалась эту дистанцию сократить.

Почему она тогда не закричала, не позвала на помощь? Почему покорно уехала с Тариэлом и согласилась с ним жить? Сам Тариэл это понял быстрее, чем соседки: Мэри нужно было уехать. Любым способом. В своем маленьком городе, с больной, выжившей из ума теткой у нее не было никаких шансов уехать за пределы своей округи. Тариэл был не тем, о ком мечтала Мэри. Но он приехал из другого мира. И потом – какой-никакой, а начальник – с квартирой, деньгами. Так что Мэри молчала тогда не просто так. Она все просчитала. И Тариэл – этот шизофреник с манией величия, этот самовлюбленный идиот, пародия на мужчину, – появился как нельзя кстати. Он сделал то, чего Мэри от него ждала, – увез ее в свой город, столицу, да еще в другой республике и даже женился. Но того, что произошло потом, Мэри никак не ожидала. Оказалось, что ее мужа боятся. Не уважают, но боятся. И этот страх мешал ей жить. Мужчины не смотрели на нее, потому что у них дрожали поджилки. Разве это мужчины? А Тариэл? Как он мог становиться сильнее и влиятельнее? Разве те, кто продвигал его по службе, не понимали, что он ничтожество? Пустое место. Мерзкий, отвратительный, лживый насквозь. Мэри начинало подташнивать от одного вида мужа. Впрочем, эти приступы тошноты очень скоро нашли очень простое объяснение – она была беременна.

Конечно, она была несчастлива в браке. Тариэла она искренне презирала, что было хуже ненависти, хуже отвращения. Не проснулись в ней и материнские чувства к Натэлочке, которая была похожа на отца, особенно в младенчестве. Мэри смотрела на новорожденную дочь и не испытывала никаких приливов нежности, только презрение. Она видела в дочери черты мужа, и ее передергивало, как от судороги. Она быстро перетянула себе грудь простыней, чтобы не кормить дочь, лишний раз к ней не прикасаться. Девочка не была ее продолжением – она была дочерью Тариэла, и Мэри с ужасом думала, что ждет ее дальше. Как отцовские пороки, его жестокость и жадность, его мстительность и ненависть воплотятся в дочери.

От матери Натэле достался пышный низ и, собственно, все. Ни роскошных волос, ни манящей глубины глаз. Натэлочка так сильно проигрывала матери в красоте, что ее можно было только пожалеть. «Бедная девочка, и не выправится», – качали головами соседки. Надо признать, Мэри делала все, что могла, – держала Натэлочку на диете, не давая ей разъедаться, и втирала в голову дочери разнообразные снадобья на основе лука, чеснока и чуть ли не козлиной мочи, отчего Натэла все детство проходила с сальными, липкими волосами, распространяя по классу зловоние. Даже одноклассники Натэлу не дразнили, и не потому что боялись ее матери-директрисы, а потому что жалели. Над убогой смеяться неинтересно.

Так вот, пока муж работал в своем КГБ, набирая силу, вес и усиленно отращивая живот и второй подбородок, чем втайне очень гордился, поскольку в молодости стеснялся раздеваться даже в мужской раздевалке из-за своей синюшной худобы, пока Натэлочка ходила с луковыми масками на своих жиденьких волосенках, Мэри расцветала и мечтала о личном, женском, счастье. С мужем как жена она не жила – ей было противно, да и Тариэл не настаивал. Он обнаружил у себя импотенцию, которую скрывал так тщательно, что даже жена не догадывалась об истинных причинах его равнодушия. Он тщательно выстроил легенду. Мэри была убеждена, что у Тариэла есть любовница, чему втайне радовалась и удивлялась: неужели нашлась женщина, которая согласилась лечь с ним в постель? Мэри считала, что на такое можно пойти только за деньги, и еще больше презирала мужа, брезгливо моя руки после каждого его случайного прикосновения.

Тариэл приходил поздно, якобы с работы после совещания, от него пахло женскими духами, а на рубашке были щедро оставлены следы помады. Для полноты картины, чтобы у жены не осталось никаких сомнений, Тариэл, изображая легкое подпитие, начинал приставать, хватая жену за филейную часть. Мэри вяло отпихивалась, боясь оттолкнуть его уж слишком резко, ссылаясь на то, что завтра рано вставать, и Тариэл отпускал ее. Если бы Мэри в тот момент кто-то сказал, что ее супруг – банальный импотент, она бы, наверное, не поверила. Как не поверила бы и в то, что Тариэл специально держал на работе флакон духов и помаду и перед приходом домой тщательно обливал себя духами и, намазав губы, оставлял следы на рубашке.