Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Хейли Артур. Страница 11
— Есть вопросы? — спросил доктор Пирсон.
Вопрос был у Вивьен.
— Скажите, пожалуйста, что будет с органами, которые извлекли из тела?
— Мы будем хранить около недели сердце, легкие, желудок, почки, печень, поджелудочную железу, селезенку и головной мозг. Будет проведено их детальное, подробное исследование. У нас на исследовании одновременно находятся органы нескольких умерших — от шести до двенадцати.
Как холодно и безлично все это звучит, подумала Вивьен. Но наверное, так и надо себя вести, если приходится заниматься этим всю жизнь, изо дня в день. Она непроизвольно вздрогнула. Майк Седдонс перехватил ее взгляд и едва заметно улыбнулся. Интересно, задала она себе вопрос, он просто удивился или решил меня подбодрить? Она не поняла, почему он улыбнулся.
Другая девушка тоже решила задать вопрос. Произнесла она его тихо и нерешительно, словно боясь спрашивать:
— Это тело… будет похоронено… вот в таком виде?
Привычный вопрос, и Пирсон ответил на него сразу:
— Бывает по-разному. В таких клиниках, как наша, где есть образовательные центры и кафедры, органы изучают после вскрытия в отличие от больниц, где не преподают. Наша практика: мы передаем тело в похоронные бюро без органов. — Подумав, он добавил: — Они не скажут нам спасибо, если мы положим органы обратно. Это затрудняет бальзамирование.
Верно, подумал Макнил. Может, не следовало говорить об этом так откровенно и цинично, но все верно. Иногда он задумывался над тем, что стало бы с людьми, оплакивающими своих близких, если бы они знали, как мало осталось внутри у дорогих им покойников. После сегодняшнего вскрытия пройдет еще несколько недель до того, как будут исследованы и утилизированы внутренние органы, а гистологические срезы тканей для микроскопического исследования будут храниться вечно.
— Бывают ли исключения? — Студентка решила окончательно что-то для себя прояснить и не отставала от Пирсона. Он, правда, не возражал. Сегодня у старика благодушное настроение, подумал Макнил. Иногда с ним такое случается.
— Да, бывают, — говорил в это время Пирсон. — Прежде чем приступить к вскрытию, мы должны получить на него разрешение от родственников умершего. Иногда такое разрешение бывает безусловным, как в данном случае, и тогда мы получаем право исследовать голову и все тело. Но иногда мы получаем лишь ограниченное разрешение. Например, родственники могут попросить не вскрывать череп. В нашей клинике мы обычно выполняем такие просьбы.
— Спасибо, доктор, — поблагодарила студентка. Видимо, ее удовлетворил данный Пирсоном ответ.
Но старый патологоанатом продолжал:
— Иногда мы сталкиваемся с тем, что родственники, по религиозным соображениям, требуют, чтобы были погребены все внутренние органы. Мы подчиняемся этим требованиям.
— Католики выдвигают такое требование? — поинтересовалась одна из девушек.
— В большинстве случаев нет, но есть католические больницы, которые следуют именно такой практике. Это затрудняет работу патологоанатомов. Обычно.
Произнеся последнее слово, Пирсон иронично улыбнулся Макнилу. Оба прекрасно понимали, что имеется в виду. В одной крупной католической больнице, расположенной на другом конце Берлингтона, существовал неукоснительный порядок: перед похоронами все органы укладывали в тело вскрытого покойника. Но иногда приходилось прибегать к небольшим военным хитростям. У патологоанатомов больницы всегда был под рукой запас внутренних органов. Поэтому после вскрытия в тело укладывали органы, хранившиеся в холодильнике, труп отдавали родственникам для погребения и затем заполняли ими полости следующего покойника.
Макнил знал, что Пирсон, хотя и не был католиком, не одобрял этого. Что бы ни говорили о старике, он всегда следовал духу и букве разрешения на вскрытие. В официальном разрешении на вскрытие иногда встречалась такая фраза: «Вскрытие должно быть ограничено разрезом живота». Но некоторые патологоанатомы делали полное вскрытие из одного разреза. Один патологоанатом как-то сказал: «Из разреза живота при желании можно добраться до любого органа — даже до языка». К чести Пирсона, подумал Макнил, старик никогда бы себе этого не позволил — в клинике Трех Графств фраза «ограничить разрезом живота» означала, что исследованию подлежит только полость живота.
Пирсон снова обратил внимание на труп:
— Продолжим наше исследование… — Он замер и внимательно посмотрел на умершего. Потом взял нож, осторожно коснулся легкого и заинтересованно хмыкнул: — Макнил, Седдонс, взгляните-ка сюда.
Пирсон отошел в сторону, и Макнил склонился над заинтересовавшей старого патологоанатома областью. Присмотревшись, резидент согласно кивнул. Плевра, обычно прозрачная и блестящая оболочка, покрывающая легкие, была покрыта рубцами — плотной белой рубцовой тканью. Это был признак туберкулеза. Давний это процесс или свежий, они сейчас выяснят. Макнил посторонился и уступил место Седдонсу.
— Пропальпируйте легкие, Седдонс, — произнес Пирсон. — Думаю, что вы обнаружите там нечто интересное.
Резидент-хирург сжал легкие руками, ощупал их пальцами. Он сразу обнаружил в глубине множественные полости. Подняв глаза, он посмотрел на Пирсона и тоже кивнул. Макнил принялся листать историю болезни. Чтобы не запачкать страницы, он воспользовался чистым ножом.
— Делали ли больному рентген грудной клетки при поступлении? — поинтересовался Пирсон.
Резидент отрицательно покачал головой:
— Больной был в состоянии шока. В истории написано, что по этой причине от рентгенографии грудной клетки было решено воздержаться.
— Мы сделаем вертикальный разрез и посмотрим, — вновь обратившись к студенткам, сказал Пирсон.
Он подошел к столу, положил на него легкие и вертикальным срединным разрезом вскрыл одно из них. Ошибки быть не могло — это был запущенный, далеко зашедший фиброзно-казеозный распад. Было такое впечатление, что легкое состоит из плотно спрессованных шариков для настольного тенниса. В центре было видно гнойное образование, рост которого остановила только смерть.
— Вы видите?
Седдонс без промедления ответил на вопрос Пирсона:
— Похоже, его мог добить первым и туберкулез.
— В причинах смерти всегда присутствует неопределенность. — Пирсон посмотрел в сторону будущих медсестер: — У этого человека был запущенный, далеко зашедший туберкулезный процесс. Как справедливо отметил доктор Седдонс, этот туберкулез мог очень скоро убить больного. Вероятно, ни сам мистер Дантон, ни его лечащий врач не подозревали об этой болезни.
Пирсон стянул с рук перчатки и сбросил рабочий халат.
Представление окончено, подумал Седдонс. Массовка и рабочие сцены наведут порядок. Макнил и он уложат нужные органы в соответствующие емкости и наклеят на них ярлыки с номером истории болезни. Потом они грубым матрасным швом зашьют разрезы и отправят тело в холодильник, где оно будет находиться до прибытия представителей похоронной конторы.
Пирсон надел белый халат, в котором он явился в прозекторскую, и закурил новую сигару. У старика был обычай оставлять на пути следования по клинике окурки сигар в самых неожиданных местах. Патологоанатом предоставлял другим право положить их в пепельницы. Выпустив клуб дыма, Пирсон обратился к будущим сестрам:
— В вашей профессиональной жизни непременно наступит такой момент, когда какой-то из ваших больных умрет и вам надо будет получить разрешение на его вскрытие от ближайших родственников. Как правило, это делают врачи, но иногда эта обязанность достается и сестрам. Возможно, вам придется столкнуться с сопротивлением. Любому человеку трудно решиться дать согласие на право изуродовать тело человека, которого он любил. Это вполне понятное чувство.
Пирсон сделал паузу. Седдонс вдруг поймал себя на мысли о том, что он, возможно, несправедлив к старику. Кажется, он не лишен ни теплоты, ни человечности.
— Подыскивая аргументы, — продолжал Пирсон, — чтобы убедить родственников в необходимости вскрытия, вспомните сегодняшний случай и воспользуйтесь им как примером. — Он вынул изо рта сигару и махнул ею в сторону умершего: — Этот человек в течение многих месяцев страдал туберкулезом и мог заразить окружающих — членов своей семьи, коллег на работе, персонал клиники. Если бы не вскрытие, то многие могли бы заболеть туберкулезом, не догадываясь об этом, и болезнь развивалась бы до тех пор, пока не стало бы слишком поздно ее лечить.