Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Хейли Артур. Страница 38

— Два зажима. — Операционная сестра была наготове, и Люси сразу же ликвидировала два фонтанчика крови. — Перевяжите, пожалуйста.

Люси отстранилась и держала зажимы до тех пор, пока интерн не наложил на кровоточащие сосуды лигатуры.

— Теперь разрез надкостницы.

Люси тем же скальпелем рассекла плотную волокнистую ткань, окружающую кость.

— Приготовьте пилу.

Операционная сестра протянула Люси маятниковую пилу. Операционная санитарка сняла с операционного стола электрический шнур.

— Сейчас мы вырежем клиновидный фрагмент кости, — объяснила Люси интерну. — Обычно бывает достаточно от половины до трех четвертей дюйма. — Она посмотрела на рентгеновский снимок, прикрепленный к негатоскопу в углу операционной. — Конечно, надо взять фрагмент из опухоли, а не кусок нормальной костной ткани.

Люси включила пилу и дважды коснулась ею кости. Пила вгрызалась в кость с негромким жужжащим звуком. Люси выключила пилу и отдала ее операционной сестре.

— Мне кажется, этого достаточно. Анатомический пинцет!

Она осторожно извлекла из ткани кусочек кости и опустила его в специальный раствор, поданный операционной санитаркой. Теперь этот фрагмент вместе с описанием хирургической манипуляции отправится в отделение патологической анатомии.

— Вы нормально себя чувствуете? — спросил анестезиолог у Вивьен.

Она кивнула.

— Теперь осталось уже недолго, — сказал анестезиолог. — Биопсию уже взяли. Сейчас хирурги зашьют колено, и все.

Люси принялась за дело. Как было бы просто, подумала она, если бы все этим и закончилось! Но взятие биопсии — операция чисто диагностическая. Каким будет следующий этап, зависит от заключения Джо Пирсона, которому предстоит исследовать под микроскопом отправленный ему фрагмент.

Мысль о Джо Пирсоне напомнила ей о том, что она совсем недавно слышала от Кента О’Доннелла: сегодня в Берлингтон должен приехать новый патологоанатом. Она надеялась, что приход нового специалиста пройдет гладко — так будет лучше для всех.

Люси уважала попытки главного хирурга добиться нужных изменений, не прибегая к великим потрясениям, хотя, наблюдая за ним, понимала, что он не станет избегать конфликтов, если в том возникнет необходимость. Вот и опять она думает о Кенте. Что-то в последнее время ее мысли часто возвращаются к нему. Может быть, дело в том, что они постоянно сталкиваются на работе. Редкий день они не видятся в операционной. Интересно, подумала Люси, сколько еще пройдет времени, прежде чем главный хирург клиники опять пригласит ее поужинать? Не устроить ли ей у себя дома вечеринку для нескольких друзей, включая О’Доннелла?

Люси разрешила интерну зашить подкожные ткани.

— Шейте узловыми швами, трех будет достаточно, — сказала она и принялась внимательно наблюдать за действиями молодого хирурга. Парень шил медленно, но тщательно. Некоторые хирурги клиники редко давали ассистирующим интернам делать что-либо самостоятельно. Но Люси хорошо помнила, как сама, будучи интерном, стояла за операционным столом, надеясь, что ей позволят хотя бы завязать несколько узлов.

Это было в Монреале, где тринадцать лет назад началась ее интернатура в Центральной клинике. Потом она специализировалась в ортопедии. Люси на своем опыте убедилась, каким случайностям подчас подвержен выбор той или иной медицинской специальности. Порой выбор определяется теми клиническими случаями, с которыми сталкивается интерн. Когда она училась в Канаде на подготовительных курсах университета Макгилла, а потом на медицинском факультете университета в Торонто, ее медицинские интересы не отличались постоянством. Даже по возвращении в Монреаль она долго колебалась — проходить специализацию или стать врачом общей практики. Но случай столкнул ее с одним старым хирургом, прозванным в клинике Старой Косточкой за пристрастие и любовь к ортопедии. Вышло так, что он стал ее руководителем и наставником.

Когда Люси познакомилась с ним, ему было около шестидесяти пяти лет. В поведении и по своим личностным качествам это был один из самых неприятных людей, с которыми Люси когда-либо приходилось встречаться. В большинстве учебных медицинских центров встречаются такие капризные примадонны, но в Старой Косточке были объединены все их наихудшие черты. В клинике он постоянно оскорблял всех — интернов, резидентов, коллег, больных, — не делая различий и одинаково бесстрастно. В операционной он без всякой видимой причины орал на сестер и ассистентов, употребляя слова из лексикона портовых кабаков и ночлежек. Если во время операции ему, не дай Бог, подавали не тот инструмент, он швырял его в виновника, при более благодушном настроении инструмент летел в стену.

При всех своих капризах и чудачествах Старая Косточка был хирургом экстра-класса. Занимался он в основном коррекцией костных дефектов у детей-инвалидов. Его успехи в этой области сделали его звездой мировой величины. Но и с детьми он ни на йоту не менял своего поведения — обращался так же грубо, не говоря уж об их родителях. Но дети почему-то его не боялись. Детский инстинкт в отношении человека, поняла тогда Люси, лучший барометр, чем оценки взрослых.

Будущее Люси определило влияние именно этого старого грубияна. Увидев, какие чудеса может творить ортопедическая хирургия, она решила, что примет в их сотворении посильное участие, осталась в трехлетней интернатуре и ассистировала Старой Косточке всякий раз, когда это было возможно. Она копировала его во всем, кроме его ужасных манер. Отношение старика к Люси было таким же, как и ко всем остальным, но в конце интернатуры Люси гордилась тем, что на нее Старая Косточка орал меньше, чем на других.

С тех пор прошло много лет, и Люси сама достигла успеха на выбранном ею поприще. Направления от других врачей Берлингтона, посылавших к Люси своих больных, сделали ее одним из самых занятых докторов клиники Трех Графств. В Монреале она побывала с тех пор только один раз — два года назад — на похоронах Старой Косточки. Люди говорили, что ни на одних похоронах врача не было столько людей. Практически все, кого когда-либо оскорбил старик, собрались в тот день в церкви, где отпевали умершего хирурга.

Она вернулась к реальности. Биопсия практически закончилась. Люси разрешила интерну ушить кожу, и сейчас он накладывал последний шов. Люси взглянула на настенные часы. Вся процедура заняла тридцать минут. Часы показывали три пополудни.

В семь минут пятого в серологическую лабораторию виляющей походкой, весело насвистывая, вплыл шестнадцатилетний курьер клиники. Обычно он именно так входил в лабораторию, чтобы вывести из себя Баннистера, с которым находился в состоянии постоянной войны.

И действительно, старший лаборант тут же окрысился на парнишку:

— Я тебе в последний раз говорю: прекрати эти чертовы представления, когда приходишь сюда!

— Я очень рад, что этот раз — последний. — Парень был непробиваем. — По правде, твои причитания изрядно действуют мне на нервы. — Продолжая как ни в чем не бывало насвистывать, он поднял над головой лоток с пробирками из поликлинического отделения: — Куда прикажете это поставить, мистер Дракула?

Джон Александер невольно улыбнулся. Баннистера, напротив, эта выходка нисколько не позабавила.

— Ты же знаешь, куда, умник. — Он ткнул пальцем в свободное место на одном из лабораторных столов: — Ставь сюда.

— Господин капитан, слушаюсь, сэр. — Парень изысканно поставил лоток на стол и дурашливо отдал честь. Потом, вильнув задом, он запел, направившись к двери:

Дверь захлопнулась, голос затих.

Александер расхохотался. Баннистер одернул молодого коллегу:

— Не смейся, ты его только раззадоришь.