Клиника: анатомия жизни (Окончательный диагноз) - Хейли Артур. Страница 56

Двери лифта закрылись, сестра наклонилась вперед и взяла Элизабет за руку:

— Потерпите еще минуту.

Двери лифта открылись, и Элизабет увидела ожидавшего ее доктора Дорнбергера в операционном халате.

Словно надеясь, что он что-то не так понял, доктор Пирсон стал сам читать телеграммы. Прочитав, одну за другой положил их на стол.

— Доброкачественная! Злокачественная! И в обеих ни тени сомнения. Мы остались с тем, с чего начали.

— Не совсем, — возразил доктор Коулмен. — Мы потеряли почти три дня.

— Знаю, знаю! — Джо Пирсон ударил массивным кулаком свою ладонь. Вся его фигура источала неуверенность. — Если это злокачественная опухоль, ногу надо ампутировать немедленно, иначе мы опоздаем. — Он обернулся к Коулмену и посмотрел ему в глаза. — Но девочке девятнадцать лет. Если бы ей было пятьдесят, я написал бы «опухоль злокачественная» не моргнув глазом. Но девятнадцать! Лишиться ноги, хотя, быть может, в этом нет никакой необходимости.

Невзирая на свою неприязнь к Пирсону, невзирая на собственную убежденность в том, что опухоль доброкачественная, Коулмен почувствовал растущую симпатию к Пирсону. В данном случае на старике лежал груз тяжкой ответственности. Понятно, почему он так встревожен. Прийти к окончательному решению было чрезвычайно трудно.

— Такое решение требует большого мужества, — осторожно сказал Коулмен.

Пирсон вспыхнул, словно Коулмен поднес к нему горящую спичку:

— Не надо кормить меня школьными штампами! Я занимаюсь этим уже тридцать лет! — Сверкая глазами, он посмотрел на Коулмена с прежней неприязнью.

На столе зазвонил телефон.

— Да, слушаю. — Первые слова Пирсон произнес резким тоном, но затем черты его лица смягчились. — Хорошо, Люси. Думаю, тебе надо зайти ко мне. Я жду в кабинете. — Положив трубку, он встал и уставился в середину стола. Потом, не поднимая головы, сказал: — Люси Грейнджер идет сюда. Если хотите, можете остаться.

Как будто не слыша обращенных к нему слов, Коулмен задумчиво произнес:

— Знаете, есть еще один способ, который, вероятно, поможет нам принять верное решение.

— Какой способ? — Пирсон резко поднял голову.

— Я имею в виду рентгеновские снимки. — Коулмен говорил медленно, вслед своим мыслям. — Они были сделаны две недели назад. Если это злокачественная опухоль, то она за это время, наверное, увеличилась и рентген это покажет.

Не говоря ни слова, Пирсон снял трубку и набрал номер.

— Соедините меня с доктором Беллом из рентгеновского отделения. — Ожидая ответа, старик странно посмотрел на Коулмена. Потом, прикрыв микрофон трубки, он ворчливо, но с видимым восхищением сказал: — Могу сказать вам одно: вы все время думаете.

Джон Александер затушил очередную сигарету в пепельнице, установленной в помещении, которое остряки клиники окрестили парилкой для будущих отцов. Александер встал с кожаного кресла, в котором просидел уже полтора часа, напряженно глядя на каждого, кто входил в помещение из коридора. Однако каждый раз новости предназначались другим, и теперь, спустя девяносто минут, из пяти мужчин в комнате осталось только двое.

Подойдя к большому окну, выходившему на двор клиники, Джон принялся смотреть на здания промышленного центра Берлингтона. Он вдруг увидел, что улицы и крыши блестят от влаги. За то время, что он сидит здесь, на улице прошел дождь, а он этого даже не заметил. Район, окружающий клинику, выглядел в такую погоду отвратительно — запущенно, грязно и печально. По обоим берегам реки тянулись к фабричным и заводским корпусам с их дымящими трубами ряды некрасивых домов и хозяйственных построек. На улице, куда выходил фасад клиники, Джон заметил стайку выбежавших из переулка детей, ловко огибающих лужи, оставленные дождем на разбитом тротуаре. Один из мальчишек резко остановился и подставил ножку девочке четырех или пяти лет. Разбрызгивая грязную воду, она с разбега упала в большую лужу. Девочка, плача, встала и принялась вытирать с лица грязь и выжимать промокшую одежду. Остальные дети остановились, окружили девочку и, приплясывая, начали кричать ей что-то обидное.

— Детки! — раздался рядом недовольный голос.

Джон только теперь заметил, что второй мужчина тоже встал и подошел к окну. Это был высокий, худой, как карандаш, человек, одетый в грязную вельветовую куртку, из-под которой выглядывал засаленный комбинезон. От него пахло машинным маслом и пивом. Впалые щеки придавали лицу мужчины изможденный вид. К тому же ему стоило бы побриться. Он был лет на двадцать старше Джона.

— Детки! Все они одинаковые! — Мужчина отвернулся от окна и, достав из карманов курительную бумагу и кисет, начал сворачивать самокрутку. Пристально взглянув на Джона, он спросил: — Это твой первый?

— Нет, второй. Наш первый ребенок умер.

— Мы тоже потеряли одного — между четвертым и пятым. — Мужчина снова стал рыться в карманах. — Огонька не найдется?

Джон достал зажигалку и протянул ее собеседнику.

— Так, значит, это ваш шестой ребенок?

— Нет, восьмой. — Тощий человек прикурил самокрутку. — Иногда мне кажется, что это перебор. — Он резко спросил: — А вы хотите вашего?

— Вы имеете в виду ребенка?

— Нуда.

— Конечно, — удивленно ответил Джон.

— А мы после первого больше не хотели. Я считаю, что и одного-то много.

— Почему же у вас их восемь? — непроизвольно спросил Александер. Высокий худой человек оказывал на него какое-то гипнотическое воздействие.

— Это лучше спросить у моей жены — у нее уголь в трусах. Дай ей пару пива, потискай во время танца — и она тут же хочет, прямо на месте. Нет бы потерпеть до дома. — Мужчина выдохнул клуб дыма и вздохнул: — Сдается мне, что все наши дети зачаты в самых странных и неподходящих местах. Однажды мы были в универмаге и занялись этим в кладовке — среди швабр и тряпок. После этого родился наш четвертый. В универмаге, между прочим, мы ничего так и не купили.

Джон едва не расхохотался, но потом вспомнил, зачем он здесь, и сразу погрустнел.

— Надеюсь, у вас все будет в порядке, — сказал он вслух.

— У нас с этим всегда все в порядке, — мрачно заметил мужчина, — в этом-то и беда. — Он вернулся на свое место и развернул газету.

Оставшись один, Джон опять стал смотреть в окно. Прошел уже час и сорок пять минут, как он здесь. Наверное, ждать осталось уже не долго. Жаль, что он не увиделся с Элизабет до того, как ее увезли в родовой зал, но все случилось так быстро. Когда Баннистер сказал ему про Элизабет, он был на кухне по поручению доктора Пирсона — брал смывы с тарелок после посудомоечных машин, чтобы проверить, соответствуют ли эти машины гигиеническим стандартам. Он сразу же побежал в приемное отделение, но жену уже увезли в акушерское. Джон пришел сюда и стал ждать.

Дверь открылась, и на пороге появился доктор Дорнбергер. По его лицу Джон попытался понять, хорошие или плохие новости его ждут. Но лицо врача было совершенно бесстрастным.

— Это вы Джон Александер? — спросил Дорнбергер.

— Да, сэр. — Он видел этого гинеколога несколько раз, но говорил с ним впервые.

— С вашей женой все в порядке, — сказал врач, не тратя время на предисловие.

Джон мгновенно испытал чувство невероятного облегчения.

— А с ребенком? — спросил он.

— У вас родился мальчик, — спокойно ответил доктор Дорнбергер. — Вы сами знаете — он родился раньше срока, и я должен сказать — он очень слаб.

— Он будет жить? — Только задав этот вопрос, Джон понял, сколь много зависит от ответа.

Дорнбергер достал из кармана трубку и принялся ее набивать. Покончив с этим, он неторопливо произнес:

— Скажем, что шансы хуже, чем если бы он родился в срок.

Джон подавленно кивнул.

Дорнбергер не спеша убрал кисет и тем же ровным тоном, но с сочувствием объяснил:

— Ребенок родился на тридцать второй неделе — на восемь недель раньше положенного срока. Он не готов к самостоятельной жизни. Никто не готов, если рождается так рано.