Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана. Страница 26

На пороге стояла высокая дева с длинной лебедино-белой шеей, величавой посадкой головы и чистыми, как яркие синие яхонты, глазами. Схваченные через лоб очельем иссиня-чёрные пряди струились по её плечам и спине, почти достигая колен, а белая рубашка была перепоясана золотым плетёным кушаком с кистями. В руках гостья держала туесок с мёдом.

– Здравствуй, матушка Благиня, – прокатился по дому свежий и сильный, как ветер со снежных вершин, молодой голос. – Учёба моя окончилась, и получила я разрешение навестить родной дом и повидать всех, кого я здесь знаю… и кого ещё нет.

При этих словах она с чуть приметной улыбкой обратила свой светлый взор на Милу, которая из любопытства последовала за матушкой к двери и теперь во все глаза смотрела на гостью. А у матушки, от счастья лишившейся дара речи, вырывался то плач, то смех.

– Здравствуй, доченька! – радостно воскликнула подошедшая Роговлада. – Что за счастливый день сегодня! Мила, – обратилась она к младшей дочери, – это твоя старшая сестрица Вукмира, которая избрала путь служения Лаладе.

Мила знала о сестре только по рассказам родных; весь её облик выражал и застенчивую радость, и смущение, и любопытство. Она слегка оробела перед этой стройной и прямой, горделиво-спокойной девой Лалады, ростом не уступавшей Роговладе, но ласковая улыбка и яхонтовые искорки во взгляде Вукмиры прогнали эту робость.

– Рада наконец тебя увидеть, сестрица, – сказала Вукмира, троекратно расцеловавшись с Милой. – Я чувствовала, что у нас в семье прибавление, но познакомиться с тобой смогла только теперь. Матушка, – обратилась она к Благине, – ну, полно тебе плакать! Возьми-ка вот лучше… Мёд – наш, из Тихой Рощи.

Вытирая краешком передника счастливые слезинки, матушка Благиня подхватила тяжёлый туесок, а Вукмира спросила:

– А где Твердяна? Она дома, я знаю. Почему она не выходит? Я недавно почувствовала очень сильную боль… Лицо так и горело огнём. Что стряслось?

Твердяна пряталась под лестницей, не в силах показаться перед сестрой в своём нынешнем виде. Вукмира стала такой невыносимо прекрасной, преисполненной достоинства и света… Это была уже не сестрёнка, с которой Твердяна исходила горы вдоль и поперёк, а молодая служительница Лалады, окутанная невидимым плащом из благодати и распространяющая вокруг себя волны умиротворения и радостного ожидания чуда.

– Да дома она, куда ж она денется, – сказала Роговлада. И, возвысив голос, позвала: – Твердяна, ну куда ты там запропастилась? Выйди к нам, твоя сестра нас посетила!

Осознав бессмысленность и глупость своего положения, Твердяна собралась с духом и всё-таки предстала пред светлы очи долгожданной гостьи. Улыбка сбежала с лица Вукмиры, а губы вздрогнули, и на мгновение из жрицы Лалады она снова стала сестрёнкой… Да, тот же взгляд, те же движения! Узнавание согрело сердце Твердяны и освободило улыбку из плена напряжённой сдержанности.

– Ну, здравствуй, сестрица, – проговорила она. – Прости, не сразу решилась я тебе показаться – сама видишь… Это оружейная волшба в лицо мне отскочила.

Тёплые пальцы солнечными зайчиками защекотали рубцы, опахала густых ресниц затрепетали, а с губ Вукмиры слетал шелестящий шёпот:

– Именем Лалады, светом её, силой её повелеваю… уйди, боль-хвороба, уйдите, шрамы…

Это было блаженство – стоять и впитывать тепло и целительный свет, струившийся из рук Вукмиры. Но могла ли она, даже став жрицей Лалады и изучив все премудрости волхвования, справиться с последствиями могущественной оружейной волшбы?

Уродливая багрово-фиолетовая сеточка сосудов растворилась, по краям кожа заметно разгладилась, отвоевав у шрамов почти треть площади.

– Ну и ну, сестрёнка, – усмехнулась Твердяна, глядя на себя в медное зеркало и не веря своим глазам. – Хорошей ты стала врачевательницей.

– Видимо, недостаточно хорошей, – вздохнула Вукмира, недовольная воздействием своих усилий.

– Такова уж природа оружейной волшбы: даже если её обезвредить, след всё равно останется, – сказала Роговлада. – Даже самому искусному врачевателю его до конца не изгладить.

– Ничего, время и упорство сделают своё дело, – подумав, ответила Вукмира с упрямым блеском в глазах, таким родным и с детства знакомым Твердяне. – Хорошо, что я захватила с собой наш мёд. Вот что, сестрица: ежедневно накладывай его на шрамы и вбивай пальцами так, чтоб больно было их от лица отрывать. После этого подержи мёд ещё немного, не смывай сразу. Должно со временем стать лучше.

– Думаешь? Уж если даже вода из Тиши не помогла… – начала Твердяна.

– Вода из священной реки – хорошо, а мёд тихорощенский – ещё лучше, – уверенно кивнула Вукмира. – Я сама его из наших колод собираю и знаю, каков он в деле. И не отчаивайся – это самое главное. А как закончится этот туесок – приходи к Дом-дереву и позови меня, я тебе ещё принесу. Никаких товаров взамен не нужно: для тебя, Твердянушка, всё даром, по-родственному.

– Благодарю тебя, сестрица, за помощь и совет добрый, – сказала Твердяна.

– Да что же это мы? Там же обед стынет давно! – спохватилась матушка Благиня. – Вукмира, доченька, откушай с нами! Сегодня неделя, труженицы наши отдыхают, вот мы с Милой и наготовили яств всяких!

Вукмира не стала отказываться и села за стол вместе со всеми; мясного и рыбного она, правда, есть не стала, отведала только пирожков с земляникой и киселя с молоком. Семейное застолье продолжалось полдня: матушка не могла досыта наговориться с Вукмирой и не успокоилась, пока не выложила все новости, накопившиеся за годы. Лишь ближе к вечеру Твердяне удалось наконец урвать и свою долю общения с сестрой, бродя с нею по знакомым горным тропинкам и вдыхая полной грудью свободу этого увенчанного белоснежными шапками простора.

– А Мила почему с нами не пошла? – спросила Вукмира.

– Она высоты боится, – усмехнулась Твердяна. – Её в горы не затащишь.

Бессчётное число раз представляла она себе эту встречу… Она полагала, что им будет о чём поговорить – ещё бы, за двадцать-то лет разлуки! – но, как и всегда, слова оказались излишними. Лишь слепящий блеск горных вершин, зелёная трава и снег, цветы и бездонные пропасти, рокот водопадов и окрыляющий, зовущий в небо крик птиц – и горьковатое молчание сосен-свидетельниц, мудрых слушательниц и верных подруг.

– Мне пора, – сказала Вукмира, когда янтарная вечерняя заря образовала с синевой её глаз удивительный тёплый сплав. – С родительницами и Милой прощаться не стану – плакать будут… Поцелуй их от меня. А захотите меня увидеть – приходите в Тихую Рощу, я теперь при роднике Восточный Ключ служу.

Улыбнувшись на прощание, она белокрылым призраком растворилась в закате.

Хоть и недоставало Твердяне непоколебимой веры в исцеление, но тихорощенским мёдом свои шрамы она по совету сестры-жрицы всё-таки стала мазать. От похлопывания пальцами по липкой коже рубцы начинали гореть, но это было приятное жжение. Мгновенного улучшения не произошло, но, всматриваясь в себя время от времени, Твердяна подмечала едва различимые изменения. Капля камень точит, и шрамы, как ей казалось, мало-помалу стали разглаживаться и таять, особенно с краёв: если раньше они сплошняком охватывали пол-лица, то через год от них остались только два небольших островка на щеке и на лбу, которые упорно не желали уходить. Матушка Благиня не давала Твердяне забросить лечение и приносила из Тихой Рощи новые и новые туески – не только для смазывания шрамов, но и для еды: уж очень она полюбила этот удивительный мёд.