Замкнутый круг - Робертс Нора. Страница 17

– Вы в разводе, мисс Монро? Келси кивнула.

– А ребенок? Кому поручена опека на первом этапе?

Келси набрала в грудь побольше воздуха, словно собираясь нырнуть. Оказавшись в кабинете детектива, она уже не могла позволить себе ни слова лжи или полуправды.

– Это я – ребенок, мистер Руни. – Келси покрепче сжала на коленях сумочку и встретилась с ним взглядом. – Монро – моя фамилия по мужу. После развода я вернула себе девичью фамилию – Байден. Мое настоящее имя – Келси Байден.

Он вспомнил ее сразу. Келси поняла это по тому, как замерла его рука, как сбилась с ритма своих круговых движений ложечка, которой он помешивал кофе. Зрачки мистера Руни слегка расширились, и на мгновение его зеленые глаза показались Келси черными.

– Понятно… – медленно проговорил он. – Вы, очевидно, полагаете, что я должен помнить это имя и это дело… Что ж, я действительно помню его достаточно хорошо. Вы удивительно похожи на свою мать, мисс Байден. Я должен был сразу узнать вас.

– Я об этом не подумала. Вы же.., вы вели за ней наблюдение.

От Руни не ускользнула нотка неприязни, прозвучавшая в голосе Келси.

– Это часть моей работы.

– Но в случае, о котором мы с вами говорим, события приняли неожиданный оборот. Вас ведь нанял мой отец, не так ли?

– Послушайте, Келси… Извините, мисс Байден, но я до сих пор думаю о вас как о Келси – ведь вы тогда были совсем маленькой девочкой… – Он говорил медленно, не торопясь, успокаивая ее и себя. – Дела об опеке редко бывают приятными. К счастью, вы были тогда слишком, гм-м.., юны, чтобы иметь к этому непосредственное отношение. Как вам безусловно известно, меня наняли для того, чтобы задокументировать, э-э-э.., некоторые особенности поведения вашей матери и помочь мистеру Байдену добиться установления права полной опеки.

– И какие же особенности ее поведения вам удалось задокументировать?

– Простите, но я не считаю себя вправе обсуждать это с вами, – вежливо, но твердо ответил Руни.

– Насколько мне известно, большинство ваших открытий впоследствии попало в газеты, – возразила Келси. – Мне кажется, что теперь, по прошествии стольких лет, ваши опасения относительно конфиденциальности этой информации не имеют под собой оснований… – Говоря это, Келси слегка подалась вперед и позволила своему голосу обнаружить кое-какие эмоции, чтобы дать Руни понять, какие именно чувства движут ею в данном случае и какие цели она при этом преследует. – Я должна знать все, мистер Руни. Я больше не ребенок, от которого необходимо скрывать щекотливые подробности. Надеюсь, вы согласитесь, что я имею на это право.

Как, спросил себя Руни, как он мог не узнать это лицо? Как он мог глядеть в эти глаза и не понять, что перед ним – дочь Наоми?

– Я сочувствую вам, мисс Байден, но, поверьте, я мало что могу для вас сделать.

– Но вы же должны были ходить за моей матерью буквально по пятам. Вы делали фотографии, писали отчеты… Вы должны были хорошо ее знать, мистер Руни. И ее, и Алека Бредли.

– Знать их? – Руни слегка наклонил голову. – Да я даже ни разу не разговаривал ни с Наоми Чедвик, ни с Алеком Бредли!

Подобная отговорка была чистой формальностью, и Келси нимало ею не смутилась.

– Вы видели их вдвоем – на вечеринках, в клубе, на ипподроме. Вы видели их вдвоем в ту ночь, когда Бредли пришел к Наоми домой. Кстати, с точки зрения закона вы сами небезгрешны – ведь вы нарушили границы частного владения, не говоря уже о сделанных через окно фотографиях.

Нет, Руни не забыл этого, как не забыл и всего остального.

– Согласен, я тогда ходил по лезвию бритвы и, возможно, слегка нарушил законодательство в своем рвении получше исполнить порученную мне работу. – Он слегка улыбнулся этим давним воспоминаниям, которые снова ожили в его памяти. – Будь в моем распоряжении современная техника, я смог бы проделать то же самое с расстояния в милю, и ни у кого не возникло бы никаких вопросов относительно вторжения в частную жизнь граждан… – Руни поднес к губам чашку с кофе и сделал из нее деликатный глоток. – Но даже сейчас эту запретную черту приходится переступать едва ли не каждый день. Специфика работы, мисс Байден.

– У вас наверняка сложилось определенное мнение о моей матери, – нетерпеливо перебила его Келси. – Я понимаю, что для вашей работы необходима максимальная объективность, но это, наверное, невозможно – наблюдать чью-то жизнь и никак ее не оценивать.

Руни снова принялся мешать ложечкой кофе, хотя никакой особенной нужды в этом уже не было – сахар, который он положил в чашку с самого начала, давно должен был раствориться.

– Это было больше двадцати лет назад… – проговорил он.

– Но вы помните ее, мистер Руни, – настаивала Келси. – Я не верю, что вы могли забыть ее и все, что случилось потом.

– Наоми была очень красивой женщиной, – медленно сказал Руни. – Трепетной, нежной… И она была по уши влюблена…

– В Алека Бредли?

Руни раздраженно отложил ложечку в сторону, испачкав при этом свой чистый блокнот.

– Да, в Алека Бредли. В газетах, о которых вы упоминали, обо всем этом было написано. Наоми Чедвик была арестована и предстала перед судом по обвинению в убийстве этого человека.

– А сделанные вами фотографии помогли судьям вынести приговор.

– Да. – Руни отчетливо припомнил, как он карабкался на дерево, и фотоаппарат бил его по груди, в которой отчаянно колотилось сердце. – Можно сказать, что я оказался в нужном месте в нужное время.

– На суде Наоми заявила, что это была самооборона. Алек Бредли угрожал ей и пытался изнасиловать.

– Я знаю, что она заявляла. К сожалению, все улики были против нее.

– Но вы же были там! Вы должны были видеть, была ли Наоми испугана и угрожал ли ей этот Бредли.

Руни сложил руки на столе, словно человек, который готовится прочесть заученную молитву.

– Я видел, как она впустила его; они вместе выпили, потом началась ссора. Из-за чего она началась и о чем они говорили, я не слышал – я сказал это тогда и могу повторить сейчас. Вскоре они поднялись на второй этаж.

– Наоми поднялась на второй этаж, – поправила Келси. – А он последовал за ней.

– Да, насколько я видел, так оно и было. Я решил, что они пойдут в спальню и поспешил взобраться на дерево.

– Почему вы решили? Потому что они уже бывали там? – уточнила Келси.

– Нет, не то чтобы я решил… Просто это была всего лишь третья ночь, что я дежурил на территории усадьбы, и первая, когда я точно знал, что прислуги не будет.

Руни продолжал держать руки сцепленными на столе, спокойно и серьезно глядя в глаза Келси.

– Я просидел на дереве несколько минут. Ничего не происходило, и я чуть было не стал спускаться, но тут они вошли. Наоми появилась первой, за ней – Алек. Мне показалось, что они все еще спорят…

Он замолчал, вспоминая лицо Наоми, заполнившее видоискатель его фотоаппарата. Лицо, красоту которого не могли перечеркнуть ясно читавшиеся в широко раскрытых глазах гнев и презрение. Гнев, презрение и страх…

Руни слегка откашлялся.

– Некоторое время я видел только ее спину. Потом она обернулась и шагнула в сторону. Когда она снова появилась в окне, у нее в руках был револьвер. Теперь я хорошо видел обоих. Алек поднял руки и попятился… И в этот момент Наоми выстрелила.

Келси почувствовала, как по ее спине пробежал холодок.

– И что было потом?

– Потом? Я застыл, Келси… Я был молод, и мне никогда не приходилось видеть, как… Я застыл, – повторил он. – Я вцепился обеими руками в ствол дерева и не мог даже пошевелиться. Мне было хорошо видно, как Наоми подошла к нему, наклонилась над ним. Потом она стала звонить по телефону. В полицию. Я уже не помню, как я слез с дерева – должно быть, просто разжал руки… Еще некоторое время я сидел в своей машине, стараясь прийти в себя. Лишь когда раздались полицейские сирены, я завел мотор и отъехал.

– Вы не обратились в полицию?

– Нет. Во всяком случае, не сразу. Глупость с моей стороны, конечно, но… Я мог потерять лицензию, но я все-таки пошел в участок, принес им пленку и сделал заявление… – Руни расцепил руки и убрал их со стола, неожиданно осознав, что вот уже некоторое время его пальцы ноют от напряжения. – Я делал свою работу.