Валерий Харламов - Макарычев Максим Александрович. Страница 87

Врачи уже потом объяснили Валерию, что его быстрому восстановлению способствовала спортивная закалка. «Хоккеисту не требовались какие-то дополнительные уколы, массажи или прогревания. Организм, все мышцы были подготовлены к этому неожиданному испытанию. Меня не торопили с выходом на лед. Мне давали время. Я мог начать играть и в ноябре, а мог выйти на матчи и спустя пять-шесть недель. И спустя три месяца. Но мне казалось, что я нужен команде. Что для меня хоккей? Ответов может быть много. Один из них — возвращение к нормальной жизни после автокатастрофы, после перелома нескольких ребер и обеих ног», — признавался хоккеист.

«Когда с него сняли гипс и он только начал ходить, он сказал мне: всё, я отыгрался. Я ответил ему: “Харлам, с таким характером, как у тебя, ты. еще будешь играть”», — вспоминал Александр Мальцев. «Еще когда Валерка на костылях ходил, то постоянно говорил: “Я хочу вернуться. Очень хочу”. Он вернулся, работал со штангой, но, видимо, он понял, что таким, как он был, уже не будет», — рассказывал Вадим Никонов.

Еще в госпитале началась неимоверно тяжелая работа по восстановлению организма. «Стиснув зубы, преодолевая страшную боль, глотая слезы, он буквально карабкался к хоккею, что для него было равнозначно — к жизни. Именно к жизни, так как хоккей был для него единственно возможным образом существования», — вспоминал Олег Белаковский.

Начав в госпитале ходить на костылях, он знал, что если сегодня пройдет сотню метров до сквера и обратно, то завтра преодолеет метров на двадцать-тридцать больше, «доковыляет до проходной и обратно», затем, если выдержит эти 130 метров, то на следующий день покорятся и 200. Позже будет удивляться — неужели и впрямь трудно было одолеть эти 100 метров. Выходя каждый день на прогулку, Харламов стал всё меньше опираться на костыли, постепенно перенося тяжесть тела на дрожащие от слабости ноги. Его мышцы ног, которыми он так гордился, уменьшились в объеме, стали какими-то мягкими. «Костыли сменила палка, правда, не хоккейная “палка”, как называют клюшку сами игроки, а обычная. Но до большого чуда — до возвращения в хоккей было еще очень далеко. Многие хоккеисты из других городов, встречаясь с москвичами, задавали один и тот же вопрос: “Как там Харлам?” А в ответ следовало сначала “ходит на костылях”, затем — “с палкой”. И, наконец, долгожданное — “…начал кататься”», — писал журналист Дмитрий Рыжков.

Тогда, в госпитале, проявились не только мужество Харламова, но и его огромная сила воли, умение «бороться с испытаниями», преодолевать преграды, которые, как капканы, хитро ставила судьба-злодейка. Он разработал собственный план реабилитации.

Пункт первый — научиться ходить на костылях. Пункт второй — ходить без них. Пункт третий — научиться бегать. Когда сняли гипс, стал заниматься с гантелями. «Старался, с разрешения врачей, так нагрузить мышцы, как привыкли они работать в дни самых интенсивных тренировок. Наиболее трудное, однако, было потом. Когда уже вышел на лед. Когда нужно было догонять ушедших далеко вперед. Пункт четвертый моего плана — заниматься больше, чем партнеры. Это было третье начало моей хоккейной жизни. Благодарен товарищам, тренерам, которые поддерживали меня, отмечали при каждом удобном случае, порой просто захваливали, хотя я этого и не заслуживал», — вспоминал Валерий Харламов в автобиографии.

Однажды в палату к другу зашел Борис Михайлов. «Сборная собирается ехать за океан в сентябре, на Кубок Канады, — сказал Михайлов.

— На этот раз без меня, — ответил Валерий. — У меня пока что другой курс — на ноги встать как следует.

— Знаем. Поэтому-то и решили тебе сказать, что я и Володя Петров без тебя не поедем.

— Спасибо, ребятки, но…

— Без всяких “но”. Ты не можешь ехать, и мы не поедем. Все-таки мы тройка, а не двойка, — уверенно заявил Михайлов».

Глаза Харламова увлажнились и из них едва не потекли слезы. Теперь он, понимая, что не может подвести веривших в него друзей, восстанавливался с удвоенной энергией.

Не обходилось без шуток. Отличался Александр Мальцев. Однажды пришел к другу в палату, присел на стульчик и улыбается: «Я вот что подумал, Харлам: спешить тебе на лед не надо. Ты уж соблюдай рекомендации врачей. Не спеши никуда. Помнишь, в Катовице шутил: “Хорошо бы, мол, травму получить и отдохнуть?” Вот теперь и “отдохнешь” сезон. А “Динамо”, может, чемпионом станет». — «Да, нагадал. А ты не надейся, чемпионами вам не быть. Мы больше чем на год звание это не отдаем. Да и отпуск на сезон мне не нужен, месяцев трех-четырех хватит», — ответил Валерий.

12 августа во время одной из контрольных игр сборной СССР перед Кубком Канады телекомментатор сообщил зрителям, что через две недели Харламова выпишут из больницы. Но это была неверная информация. Утром в тот день доктор Сельцовский снова наложил гипс на правую ногу игрока, сказав, что его снимут не раньше чем в начале сентября. Рентген показал: кости после операции срослись «не так, как следует». Была проведена повторная операция. Сам ее факт доставил Харламову новые переживания относительно его хоккейного будущего. Борис Михайлов и Владимир Петров, как могли, подбадривали его, терпеливо наблюдая за процессом реабилитации партнера по тройке. Но и они не признавались товарищу, что же говорят по его поводу в руководстве ЦСКА. Надеются ли на него или потихоньку начали забывать?

Сам он надеялся на какие-то уверения от Белаковского, других армейских медиков. «Мне врачи могут и не говорить правду Но тренерам сказали бы. Хотя бы не здешние, а наши, цээсковские. Они должны дать ответ тренерам: ждать моего возвращения в команду или искать замену», — терзал себя сомнениями Харламов. Но врачи команды держали рот на замке и ничего не обещали. Подбадривали партнеры по первой тройке: обязательно сыграем так, как раньше, всё будет хорошо.

В итоге на больничной койке хоккеист пролежал всё лето, мучая себя вопросом: завершать или не завершать ему игровую карьеру… И только через три с лишним месяца после злополучной майской аварии его наконец-то выписали из госпиталя. Харламов поблагодарил всех, кто помогал ему восстановиться, — врачей, сестер. Из госпиталя он выходил на костылях. Подошел к машине и увидел лежащий возле нее камешек. Оперся на автомобиль и вдруг ударил по камешку костылем — игровые инстинкты взыграли. «Снаряд», к восхищению присутствовавших, улетел аккурат к забору. Коньки он впервые надел в тот же день, 10 сентября, приехав после выписки домой. Аккуратно сделал несколько шагов, потом снял и сказал лаконично: «Кажется, всё нормально»…

А вскоре, когда немного отлежался дома и потихоньку стала утихать боль в голеностопах, начал свои занятия на льду. Самым сложным было надеть коньки. Начались изнурительные тренировки. Он не мог тренироваться полноценно. Однажды, стиснув зубы, подъехал к скамейке запасных во время тренировки, облокотился на борт и наклонил голову, чтобы товарищи не видели, как ему тяжело. Когда они подъехали к нему, спросили: «Больно, Валера?», повернулся. Сказал то, что никогда бы не позволил раньше, «вывернув наизнанку» свои чувства: «Невыносимо, мужики!»

Такие тяжелые травмы чреваты тем, что хоккеист не только испытывает сильную физическую боль, но и получает серьезное психологическое потрясение: подспудно, вне своей воли, он опасается идти в столкновение, на контакт с соперником, тем более в стык.

Постепенно Харламов преодолел и этот психологический барьер. А в желании встать на ноги и быстрее выйти на лед ему не было равных. «Валера был готов целые сутки крутить педали на велотренажере, лишь бы вернуться в хоккей», — признавался Константин Локтев. Тренеры ЦСКА во главе с мудрым Локтевым нагружали его в несколько раз меньше, чем обычно. Он заново учился стоять на коньках и в этом смысле находился в гораздо более проигрышном положении, чем тот Валерка Харламов, который в 14 лет пришел на смотрины к Борису Кулагину.

«Начался тяжелый путь возвращения. Я был врачом сборной страны, а врачом команды ЦСКА — Игорь Силин. Вместе мы разработали систему восстановления Валеры. Но успех этого безумно трудного процесса был бы невозможен без упорства, смелости и мужества Валерия», — вспоминал Олег Белаковский.