Присвоенная - Багирова Марина. Страница 53

 - Под этим домом есть тюрьма, - неожиданно сказал он тоном, каким обычно рассказывают о погоде. - Я сам ее спроектировал и руководил строительством. Она уже бывала для меня весьма полезной. Ее стены особенной конструкции - не пропускают ни стонов, ни криков. Ее двери не позволяют запахам просочиться. Ты можешь жить там годами - ничто не напомнит о тебе... А можешь умереть,...как и сотни других до тебя...бесследно...

 Сотни... Мне хотелось уточнить, были ли это сотни любимых, убитых им... Была ли среди них хоть одна, которую он считал равной себе - достойной его доверия...

 Вдруг он бодро ударил по коленям, будто собираясь в дорогу - неуместный человеческий жест, и констатировал, глядя на меня сверху вниз с холодным, клиническим, интересом:

 - Ну, что ж, пора...Последнее слово?

 Он был так добр - вспомнил традиции. Существовали ли теперь слова, ради которых мне надо было напрячь все силы, вытолкнуть воздух и разорвать спекшиеся губы - слова, имевшие значение? Но, заглянув в изломанную себя, я их нашла.

 - Когда... узнаешь правду... помни... я не прощу тебя... никогда...

 Никогда... Никогда раньше бездна в его глазах не была такой черно-голодной.

 - Это и не потребуется...

 Черты его лица исказились, будто кто-то безжалостной рукой содрал маску - яркие губы, что я так любила целовать, высокие резкие скулы, мудрый лоб, изумруд глаз, затененных густыми ресницами - мой любимый исчез окончательно, вызвав во мне последнюю, но самую сильную боль. Совершенная, завораживающая красота растворилась - передо мной вновь было безобразное чудовище...

 ...Крики боли не мешали тем, кто отскребал меня от пола, как не трогали они и равнодушного монстра, наблюдавшего за своими слугами. Они проволокли мое безвольное тело мимо хозяина, позволив нашим взглядам соприкоснуться в последний раз, и покинули комнату.

 Я не заметила, когда километры знакомых коридоров сменились влажным сумраком катакомб. И не поверила, что путь окончен, даже, когда перед моим лицом открылась массивная дверь в темноту, и сильные руки швырнули меня туда наугад. Пол ударил в меня, разбив окончательно, и я услышала, как где-то далеко щелкнул замок.

 Тьму заполнила бесконечная оглушающая тишина...

 Равнодушная судьба решила, что этой фазе пришел конец - оборвав мои яркие крылья и содрав кожу счастья заживо, она бросила меня умирать...

Часть третья

 Боль - это все, что осталось в моей вселенной.

 Тонкие ноты царапин и порезов гармонично поддерживали мощные аккорды крупных ран. Пульсация крови в бесчисленных синяках задавала бешеный ритм, ускорявший мое сердце до тех пор, пока я не перестала различать отдельные удары. А монотонное нытье переломов служило фоном, объединявшим все ощущения в совершенную симфонию боли...

 С какой-то извращенной мстительной радостью я думала о том, что Кристоф даже не догадывался, насколько сильно избил меня. Тот слабый, не вместивший и тысячной доли его силы, удар, разбивший мне губы, ранил больше морально, чем физически. Основные повреждения, полученные, когда он волок меня мешком, скорей всего, остались незаметны для его горящих безумием глаз. И отдавая приказ своим слугам убрать меня вон, он забыл (или не захотел?) напомнить им, что я человек. Они же, угождая хозяину - подражая ему, по пути в подземелье добавили все, что по невнимательности упустил он...

 Когда-то давно, в детстве уже почти незнакомой мне девочки, Дианы Снеговой, те немногие раны, которые ей удавалось получать, несмотря на строгий надзор, заживали с поразительной скоростью, не оставляя и следа. Но могло ли это помочь сейчас? И хотела ли я этого?...

 Смерть была рядом. Я чувствовала ее холодное дыхание и не боялась. Впервые мое тело, разум и душа были готовы принять ее без сопротивления - как неизбежность. Сколько раз ускользала я от нее с невероятным упорством, уверенная, что это окончательно. Сейчас это лишь вызывало улыбку. Смерть все равно нашла меня, перед концом сковав цепями недоверия...

 Мне хотелось только одного - умереть быстрей. И даже не потому, что жизнь терзала меня невыносимой болью. Просто я знала, что спустя время, переступив гордыню, Кристоф неизбежно задумается о происшедшем - уж слишком многое было шито белыми нитками. Я была уверена - он узнает правду рано или поздно. И я страстно желала, чтобы это было поздно...

 А потом пришел холод. Первые его прикосновения были почти незаметны - робкие мурашки не могли пробиться сквозь мощный оркестр боли. Но с каждой минутой ледяной язык лизал мое тело все настойчивей, усиливая в ранах боль, которая, как казалось совсем недавно, уже не могла быть сильнее. И неожиданно я обнаружила себя в позе зародыша, скорчившись от судорожных спазмов...

 «У меня жар», - поняла я и улыбнулась, снова разрывая запекшуюся рану на губе и не ощущая текущей крови. - «Теперь уже недолго...».

 - ... даже чудовища имеют право на счастье...

 Наверное, но их счастье чудовищно...

 - ...Никогда не видел тебя такой...

 И я тебе нравлюсь такая?...

 - ...Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Всегда.

 Я буду, Кристоф. Ведь у меня нет выбора. Я останусь в этом подземелье навечно... Рядом с тобой...

 - О, нет, госпожа...держитесь, уже недолго...

 Я на это и надеюсь - что осталось недолго...

 К моим губам что-то прикоснулось, приоткрывая, вливая жидкость, и я глотнула. Еще раз, и еще... Из-за жара вода была горькой на вкус, но облегчение от утоленной жажды делало это несущественным.

 - К-какая... какая я тебе... г-госпожа... - мой голос прошелестел еле слышно для меня самой.

 - Молчите, госпожа - берегите силы...

 Открыть глаза оказалось непосильной задачей. Сквозь узенькие щелочки, ослепленная тусклым светом, льющимся из дверного проема, я смогла разглядеть темную фигуру охранника (надзирателя?), сидящего возле меня на корточках. В сочувствии цокнув языком, он сообщил мне доверительно:

 - Я от госпожи Мойры прихожусь, - будто это объясняло все.

 - Мойра... - вспышка воспоминаний согрела меня на мгновенье, - единственная... кому я... небезразлична...

 Последовавший ответ исчез без следа в моей памяти.

 И я провалилась в бездну...

 ** ** **

 Из небытия меня вырвал протяжный скрип. С трудом приоткрыв глаза, я различила светлый прямоугольник распахнутой двери.

 Заслонив свет, в проеме застыла высокая широкоплечая фигура.

 Удивляя саму себя бесконечными резервами, я выдавила что-то, похожее на смех.

 - Кристоф... - смех превратился в кашель, - как я рада... безумно... любовь моя...

 Пришло время уменьшить количество здоровых органов? Ты опоздал, хотелось мне сказать - их не осталось вовсе. А если ты пришел убить меня, как обещал - удовольствие будет сомнительным. Я мечтаю о смерти...

 Я так хотела запустить в него этими словами и изрезать в куски, но все силы были уже истрачены.

 Он двинулся ко мне, все такой же неразличимый во тьме камеры. Свет позади него играл с моим бредившим сознанием, делая вошедшего то выше, то ниже, истончая его фигуру, а потом вдруг добавляя ей объема. Мне нужно было увидеть его глаза, но я не могла разглядеть даже лица.

 А он вдруг опустился на колени рядом и протянул ко мне дрожащие пальцы. Резко выдохнув и остановив их пляску, он начал складывать мое разбитое тело себе на руки. Осторожно, бережно, нежно...

 Цепляясь за его одежду пауком, моя рука добралась до лица. Увы, она была так же слепа, как и глаза - я не могла разобрать его выражения. Но пропустить торопливые поцелуи, покрывшие мои пальцы, ладонь и запястье было невозможно. Горячие капли потекли вниз к локтю...

 А-а-а...

 - Как быстро...

 Слишком быстро он узнал правду - я не успела умереть. Как жаль.

 И теперь мне придется выздоравливать под присмотром лучших врачей, которые соберут меня вновь - починят любимую игрушку, разбитую по небрежности.