И в аду есть герои - Панов Вадим Юрьевич. Страница 11

– Если выяснится, что информаторы были правы, – тихо сказал Шведов, – и в Москве действительно работает подпольная фабрика, налогоплательщики с нас шкуру спустят.

При достаточно развитой фантазии можно было услышать скрип кресла, закачавшегося под начальником Управления по борьбе с наркотиками.

– И все равно мне трудно поверить, что кто-то решился создать производство у нас под носом, – проворчал Федотов.

Его резоны в принципе были понятны: подразделение считалось самым жестким из всех аналогичных структур страны. И самым умелым. Операции, подобные разгрому питерской и варшавской фабрик, были обыденными: спецы Федотова славились своим умением проследить цепочку любой длины и никогда не ограничивались только арестами распространителей. Создание подпольной фабрики в Москве полковник мог расценить только как личное оскорбление.

– Если кто-то пошел на создание производства, – продолжил свою мысль начальник Управления по борьбе с наркотиками, – то он наверняка заручился поддержкой одной из местных группировок.

Теперь все посмотрели на Корнилова. Андрей бросил пакет с таблетками на стол, снова откинулся на спинку стула и согласился:

– Наверняка.

– И что? – буркнул Федотов.

– Попробую навести справки, но, думаю, что мне будет трудно отыскать следы. – Майор покопался в кармане, вытащил зажигалку, вспомнил, что курить нельзя, и раздраженно крутанул колесико. – Учитывая затраты, которые необходимы для создания подпольной фабрики, понятно, что ее ставят надолго. Это не фасовочная лаборатория, а производство, которое должно окупиться. Значит, системы безопасности для нее предусмотрены самые надежные. Я думаю, что непосредственно изготовление курирует самостоятельная команда, которую «крышует» одна из московских группировок, но взаимодействие между ними осуществляется исключительно на самом высоком уровне. По крайней мере, ни один из моих информаторов ничего не знает о фабрике.

– Пойдем по цепочке, – подал голос Федотов. – Не впервой. Рано или поздно доберемся.

– Или они сами допустят ошибку, – негромко добавил Корнилов.

Со времен работы в закрытом институте в должностных обязанностях Геннадия Прокопьевича Монастырева не произошло существенных изменений. Все так же не обласканный научными степенями, званиями и известностью, он по-прежнему занимался любимой фармакологией, правда, с практическим уклоном. Теперь в ведении Геннадия Прокопьевича находились не только научные исследования, но и производство, что подразумевало и составление смет, и подготовку персонала, и контроль качества, и… Новая должность Монастырева только называлась «директор департамента изысканий», заниматься приходилось многими вопросами, но Геннадий Прокопьевич не жаловался. Платили в «ЦентрМедПереработке» отменно, и если бы не некоторые детали, то можно было бы с уверенностью сказать, что жизнь удалась.

А о деталях Монастырев предпочитал не задумываться.

– Как вы себя чувствуете, Виктор?

Геннадий Прокопьевич бросил на подопытного быстрый, внимательный взгляд. Ответом послужило невнятное бормотание.

– Повторите, пожалуйста.

Виктор, сидящий на стуле угрюмый, плохо выбритый мужчина лет тридцати, одетый в тонкий серый комбинезон, сглотнул и нехотя проворчал:

– Когда ханка будет?

– Начиная с субботы подопытные требуют «стим» два раза в день, – деловито сообщил Монастыреву ассистент. – Сначала мы отказались увеличить им дозу, и к вечеру у всех испытуемых было констатировано состояние наркотической абстиненции.

Виктор, внимательно прислушивавшийся к разговору, но ни понимавший ни слова, недовольно скривил рот:

– Какие мы тебе гомики, сука? Не было ничего такого! – Что именно он понимал под словом «абстиненция», осталось загадкой.

Монастырев поморщился: интеллектуальный уровень подопытных оставался крайне невысоким. Опять отличия в деталях: в институт для экспериментов присылали уголовников, а в лабораториях «ЦентрМедПереработки» предпочитали бродяг. Впрочем, Геннадий Прокопьевич с трудом улавливал разницу между этими понятиями, ведь обе социальные группы находились за пределами общества, а увлеченный наукой Монастырев даже в структуре государственной власти разбирался с большим трудом. Единственное, что для него было по-настоящему важно, так это наличие среди подопытных представителей трех типов: относительно здорового человека, насколько может быть здоровым бродяга, алкоголика и наркомана со стажем. Мужчина, сидящий перед ним сейчас, относился к третьему типу: он давно подсел на героин и до вынужденного прихода в большую науку промышлял на московских вокзалах мелкими кражами.

– Скажите, Виктор, – полюбопытствовал Монастырев, – ломало вчера сильно?

Испытуемый снова скривился:

– Сильно. Я-то еще привычный, бывало, и сильнее крутит, а вот Васильевичу совсем плохо было. – Внезапно в глазах Виктора мелькнул страх. – Слышь, хозяин, а ханку нам еще дадут?

– Мы попробовали снять синдром метадоном, – негромко добавил ассистент, – но их организмы требовали «стим». Реакция была неожиданной: признаки абстиненции усилились, у всех подопытных наблюдались обильная рвота, резкое повышение температуры, а самый старший из них даже потерял сознание. После этого я распорядился дать еще по одной дозе «стима».

– Вы поступили абсолютно правильно, – кивнул Монастырев. – Мы не можем позволить себе потерять подопытных. Исследования вступают в самую интересную фазу. – Он замолчал, рассеянно почесал кончик носа и усмехнулся: – Значит, им нужен только «стим»…

Холодные пальцы Геннадия Прокопьевича задрали веко Виктора, и Монастырев внимательно изучил голубые глаза испытуемого.

– Странно.

– Что-то не так? – Ассистент отвлекся от своих записей.

– Да нет, все нормально, – медленно ответил Монастырев.

Зрачок Виктора приобрел золотой оттенок. В пятницу, когда Геннадий Прокопьевич осматривал подопытных в последний раз, этого странного блеска не было.

«Из-за «стима»?»

– Сегодня вечером вместо «стима» дадим героин, – решил Геннадий Прокопьевич. – Обязательно предупредите меня перед уколами: я хочу лично наблюдать реакцию.

– Вы думаете, она будет такой же? – прищурился ассистент.

Монастырев помолчал, затем слегка улыбнулся:

– Возможно.

Ассистент покачал головой:

– Вы понимаете, что это значит?

– Не хуже вас, молодой человек, не хуже вас. – Геннадий Прокопьевич отошел к стене. – Возьмите у Виктора и у всех остальных кровь на анализ.

– А мне дадут ханку? – снова подал голос испытуемый.

– Безусловно.

«Что же за золотистый блеск?»

С тех пор как его выгнали из института, в жизни Геннадия Прокопьевича Монастырева случалось всякое. Первые после увольнения дни запомнились постоянным, гнетущим страхом. Монастырев не мог есть, пить, даже передвигаться. Голодный, немытый, он в полной прострации неподвижно лежал на диване, ожидая, что вот-вот распахнется дверь и невыразительный, как и сам Геннадий Прокопьевич, человек в штатском устало предложит ему проследовать в тюрьму. Шутка сказать – такое ЧП! В ночных кошмарах Монастыреву снились обколотые «ратником» уголовники, громившие лабораторную зону. Безумные глаза, оскаленные рты и, самое главное – нечеловеческие сила и скорость. Шесть убитых охранников, уничтоженное оборудование, исчезновение ценнейших записей… Взбунтовавшиеся бандиты подожгли третий этаж института, вырвались во двор, но там их уже ждала вызванная по тревоге комендантская рота.

Длинные автоматные очереди Геннадию Прокопьевичу тоже снились. Что происходило во дворе института, он только слышал, но позже, когда сотрудников выводили из здания, Монастырев успел разглядеть, как хмурые солдаты окатывали асфальтовый пятачок мощной струей воды из пожарного рукава.