Ангелология - Труссони Даниэль. Страница 78

Верлен оглянулся на Габриэллу. Она читала письма, затаив дыхание, подавшись к экрану, как будто слова могли исчезнуть в любой момент. Зеленоватый свет монитора падал на ее лицо, подчеркивая морщинки возле рта и глаз, и придавал темным волосам фиолетовый оттенок. Она вытащила из ящика стола лист бумаги и стала что-то на нем набрасывать, не глядя ни на Верлена, ни на строчки, появляющиеся из-под ее пера. Внимание Габриэллы так пристально сосредоточилось на экране, где скан очень четко передавал все складки бумаги и замысловатый мелкий почерк матери Инносенты, что она обратила внимание на Верлена только тогда, когда он встал рядом, заглядывая через плечо.

— В углу есть стул, — сказала она. — Это удобнее, чем склоняться над моим плечом.

Верлен принес антикварный табурет для пианино, придвинул его к Габриэлле и сел.

Она протянула руку, словно ожидала, что Верлен ее поцелует, и проговорила:

— Сигарету, s’il vous plait. [48]

Верлен достал сигарету из фарфоровой шкатулки, вложил в лакированный мундштук и подал Габриэлле. Не глядя, она поднесла сигарету к губам.

— Мерси, — поблагодарила она.

Наконец Верлен раскрыл спортивную сумку, достал оттуда папку и, рискнув оторвать Габриэллу от чтения, произнес:

— Мне надо было сначала отдать вам это.

Она повернулась от компьютера и взяла у Верлена письма.

— Подлинники? — спросила она, внимательно рассмотрев их.

— На сто процентов подлинный материал, украденный из семейного архива Рокфеллеров, — ответил Верлен.

— Спасибо, — сказала Габриэлла, открыла папку и пролистала письма. — Конечно, мне было интересно, что с ними стало, и я подозревала, что они могут быть у вас. Скажите, сколько всего у вас копий?

— Все здесь, — ответил Верлен. — Подлинники у вас в руках.

Он указал на отсканированные письма на экране компьютера:

— А это сканы.

— Очень хорошо.

Верлену показалось, что она хочет сказать что-то еще. Но она молча встала, вынула из ящика банку с молотым кофе и поставила турку на горячую плиту. Когда кофе вскипел, Габриэлла поднесла турку к компьютеру и без предупреждения вылила кофе на ноутбук. Кипящая жидкость растеклась по клавиатуре. Экран побелел и погас. Компьютер отвратительно защелкал, а потом затих.

— Что вы наделали?

— Мы не можем позволить себе иметь больше копий, чем необходимо, — пояснила Габриэлла, хладнокровно вытирая руки от кофейной гущи.

— Да, но вы уничтожили мой компьютер.

Верлен нажал кнопку «Старт», надеясь, что ноутбук оживет.

— Технические гаджеты легко заменить, — сказала Габриэлла без намека на оправдание.

Она подошла к окну и прислонилась к стеклу, сложив руки на груди с самым безмятежным выражением лица.

— Мы не можем допустить, чтобы кто-то прочитал эти письма. Они слишком важные.

Она разложила пожелтевшие листы на низком столе. Всего было пять писем, каждое на нескольких страницах. Верлен встал рядом с Габриэллой, разглядывая затейливый почерк. Изящный, весь в завитушках, исключительно неразборчивый, он покрывал тонкие измятые листки нелинованной бумаги, подобно ленивым голубым волнам. В тусклом свете его было почти невозможно прочесть.

— Вы можете прочитать это? — спросила Габриэлла, склонилась над столом и повертела страницу, словно с другого ракурса почерк мог стать понятнее. — Мне очень трудно разобрать.

— Надо немного привыкнуть, — сказал Верлен. — Но да, я могу прочитать.

— Тогда вы поможете мне, — ответила Габриэлла. — Необходимо определить, содержится ли в письмах то, что нам нужно.

— Я попытаюсь, — согласился Верлен. — Но сначала я бы хотел узнать, что именно искать.

— Упоминания об особенных местах, — объяснила Габриэлла. — Местах, куда Эбигейл Рокфеллер имела полный доступ. Может быть, учреждения, которые она могла посещать в любое время. С виду невинные ссылки на адреса, улицы, гостиницы. Охраняемые места, разумеется, но не слишком.

— Это может быть половина Нью-Йорка, — сказал Верлен. — Если мне надо что-то обнаружить в этих письмах, я должен точно знать, что вы ищете.

Габриэлла уставилась в окно и начала рассказ.

— Давным-давно группу непослушных ангелов, которых называли «наблюдатели», осудили на заточение в одной из самых отдаленных областей Европы. Архангелы, которым поручили заключить их в темницу, связали наблюдателей и столкнули их в глубокую пещеру. Когда наблюдатели упали, архангелы услышали, как они кричат от мук. Это были столь великие муки, что, поддавшись жалости, архангел Гавриил бросил несчастным золотую лиру — лиру, олицетворявшую ангельское совершенство, лиру, музыка которой была настолько удивительной, что заключенные могли провести сотни лет, умиротворенные ее мелодиями. Ошибка Гавриила имела серьезные последствия. Лира принесла наблюдателям не только утешение, но и мощь. Они не только развлекались в недрах земли, они стали более сильными и честолюбивыми в своих желаниях. Они узнали, что музыка лиры дает им необычайную силу.

— Какую силу? — поинтересовался Верлен.

— Силу играть, словно Бог, — пояснила Габриэлла.

Она прикурила очередную сигарету и продолжила:

— Это явление преподавали исключительно на семинарах по небесному музыковедению самым лучшим студентам в ангелологических академиях. Поскольку Вселенная была создана вибрацией голоса Бога — музыкой Его Слова, — то, следовательно, Вселенную можно изменить, усовершенствовать или полностью уничтожить музыкой Его посланников, ангелов. Лира, как и прочие небесные инструменты, созданные ангелами, может вызвать такие изменения. По крайней мере, мы так считаем. Уровень силы этих инструментов многообразен. Наши музыковеды полагают, что при правильно подобранной частоте могут произойти многочисленные космические изменения. Возможно, небо станет красным, море фиолетовым, а трава — оранжевой. Возможно, солнце станет охлаждать воздух, а не нагревать его. Может быть, континенты населят дьяволы. Считается, что, кроме всего прочего, лира может делать больных здоровыми.

Верлен уставился на нее в изумлении. До сих пор она казалась ему вполне разумной женщиной.

— Сейчас вы вряд ли что-то поймете, — сказала она, взяла письма-подлинники и отдала их Верлену. — Но прочтите мне письма. Я бы хотела услышать их. Это поможет мне думать.

Верлен нашел самую раннюю дату — пятое июня сорок третьего года — и начал читать. Хотя стиль матери Инносенты был трудным — каждое предложение было велеречивым, каждая мысль была загнана в письмо, словно железным молотом, — вскоре он поймал ритм ее сочинений.

Первое письмо содержало лишь вежливый обмен формальностями, оно было составлено в осторожном, нерешительном тоне, как будто Инносента пробиралась к миссис Рокфеллер по темному коридору. Тем не менее странное упоминание о мастерстве миссис Рокфеллер обнаружилось даже в этом письме: «Пожалуйста, знайте, что Ваше безупречное художественное видение и мастерство импровизации отмечены и приняты». Эта ссылка очень воодушевила Верлена. Второе письмо было более длинным и более личным. В нем Инносента выражала благодарность госпоже Рокфеллер за важную роль, которую та сыграла в их будущей миссии, и — что Верлен отметил с особым триумфом — обсуждала рисунок, который миссис Рокфеллер, должно быть, вложила в письмо: «Наш восхитительный друг, нельзя не поражаться Вашим изысканным изображениям. Мы получаем их с великой признательностью и осмысливаем с благодарностью». Тон письма намекал на какое-то соглашение, заключенное между этими женщинами, хотя в нем не было ничего конкретного и, конечно, ничего о том, что план осуществился. В четвертом письме нашлось еще одно упоминание о ее мастерстве: «Как всегда, Ваша рука не ошибается, изображая то, что больше всего хочется созерцать глазу».

Верлен начал было объяснять свою теорию о рисунках миссис Рокфеллер, но Габриэлла раздраженно велела ему продолжать чтение.

— Читайте заключительное письмо, — сказала она. — То, что датировано пятнадцатым декабря сорок третьего года.