Мифология «голодомора» - Прудникова Елена Анатольевна. Страница 15

Оно конечно, и тут присутствует изрядное лукавство. Дело в том, что люди смертны, и умирают они не только от войн и голода, но и естественным образом. А украинские демографы как-то так, между делом замяли очень важный вопрос: включают ли эти 3,5 миллиона ежегодную смертность населения, или это избыточная смертность, сверх ежегодной? Слово «погибли» наводит на мысль о втором варианте, а внутренний голос, мерзавец такой, шепчет на ухо: «Видишь намек – ищи приписку».

Что более важно, не сказано, какими источниками пользовались украинские демографы. Источник-то может быть только один – отчеты статистического управления, суммировавшего данные загсов и сельсоветов. Все остальное – от лукавого, методики коего мы подробно рассматривали в книге о Катыни [48].

Приведем только один пример из этой книги. Часто упоминается, что в Тверской области в ходе репрессий были расстреляны четыре тысячи человек. Откуда взялось это число? О, это интересная история! В ноябре 1988 года представители тверского общества «Мемориал» на одном из митингов заговорили о 10 тысячах казненных в Калинине поляков. Почему 10 тысяч – тайна сия велика есть. Скорее всего, тверичи не хотели отставать от Катыни. Когда выяснилось, что в Калинине могли быть расстреляны максимум шесть тысяч польских военнопленных, «Мемориал» не стал вносить коррективы в свои заявления. Там поступили проще, отнеся «лишние» четыре тысячи придуманного ими числа к жертвам репрессий. Потом, пережеванное прессой, это число миновало ряд инстанций и обрело официальный статус. Более того, стало откуда-то известно, что 55 % из них были крестьянами, 20 % – рабочими, а 10 % – священнослужителями. Кто остальные 15 % – непонятно.

Если украинские демографы брали свои цифры из такого рода источников, они могли насчитать и тридцать, и сорок миллионов. Но если они пользовались статистическими данными, то их выводы должны в точности совпадать с результатами, полученными Госкомстатом и хранящимися в Москве, в ГАРФе, ф. 1562, оп. 329.

Итак, прогуляемся в ГАРФ. По рассекреченным данным Центрального управления народно-хозяйственного учета Госплана СССР (так называлось в то время Центральное статистическое управление), составленным на основании справок Управления народно-хозяйственного учета УССР, в 1932 году на Украине от всех причин умерло 668,2 тыс. человек, в 1933 году– 1,850,3 тысячи человек. Всего за 1932 и 1933 годы на Украине от всех причин умерло 2,518,5 тысячи человек [49]. Как сюда уместилось 3,5 миллиона умерших голодной смертью – вопрос к украинским демографам, поскольку других источников подсчетов у них нет и по определению быть не может.

Теперь подсчитаем избыточную смертность за 1932–1933 годы, затронутые голодом. В этом нам поможет следующая таблица.

Таблица 1

Естественное движение населения в УССР за годы 1927–1937 [50]

Как мы видим из оной таблицы, с 1927 по 1937 год (без 1932 и 1933 гг.), при средней численности населения в 31,9 млн, в среднем в год умирало 465,6 тыс. человек. В это число входили умершие от различных причин – младенцы в возрасте до 1 года (а младенческая смертность тогда была огромной), по старости, от болезней, несчастных случаев и пр. (Для сравнения: на Украине от всех причин в 2005 году умерло 782 тысячи человек при населении 47,1 млн человек [51]. Цифры вполне сопоставимы.)

Если из общего числа умерших в 1932 и 1933 гг. мы вычтем среднюю цифру – 465,6 тысячи, то общее число умерших составит: 2.518,5 – (465,6 х 2) = 1587,3 тыс. человек. Это максимальная избыточная смертность в 1932–1933 гг.

Но и это еще не все. После 1933 года смертность в республике уменьшилась. Это, впрочем, вполне понятно: во время голода умирали более слабые, в том числе и те, кто должен был умереть естественным образом несколько лет спустя. Поэтому правильней, наверное, будет взять среднюю цифру не за десять лет, а с 1927 по 1931 г. Она составляет 522 тыс. человек. Проделав те же подсчеты, мы получим 1474,5 тыс. человек. Это минимальная избыточная смертность. Взяв среднее арифметическое и округлив, мы получим, что в 1932–1933 годах умерло на 1,5 миллиона человек больше, чем было положено, исходя из средней смертности.

Да, но насколько верны эти подсчеты? В объяснительной записке к материалам годовой разработки естественного движения населения за 1933 год указана максимальная погрешность – 21 % от фактических цифр. Вот только не говорится, в какую сторону. Впрочем, едва ли на местах склонны были преувеличивать такие неприятные показатели, как смертность населения. Прибавив к полученному нами числу еще 21 %, получим 1 млн 800 тыс. человек. Это – предельная возможная избыточная смертность в республике.

Оно, конечно, ничего хорошего. Но это не двадцать, не десять, не семь и даже не 3,5 миллиона.

Но если бы это было все…

«Неправильный» максимум

Еще более потрясающее открытие ждет нас при взгляде на другую таблицу из того же архива.

Таблица 2

Рождаемость и смертность в УССР за 1932 и 1933 гг. по месяцам [52]

Глядя на эти данные, вообще перестаешь что-либо понимать. Голод в России – явление изученное. Смертность от голода начинается зимой, увеличивается к весне, достигая своего пика в марте-апреле, и к началу лета сходит на нет. Надо ли объяснять, почему? Даже если нет ни хлеба, ни овощей, все равно в лесу и в поле имеются съедобные растения, в лесах появляется хоть какая, но дичь, в реках можно ловить рыбу. В блокадном Ленинграде, на севере, в каменном городе, где трава росла лишь в скверах и на газонах, и то последним месяцем массовой смертности был май. А что мы видим на Украине?

Минимум смертности той зимой приходится на декабрь-январь. Начиная с февраля, она резко растет, как в городах, так и в деревнях, в апреле-мае вырастает в городах по сравнению с январскими данными примерно в два раза, в деревнях, где люди большей частью живут своими запасами, в апреле – в четыре, а в мае – почти в шесть раз, несмотря на траву, ранние овощи и прочие дары леса и поля. А потом начинается что-то непонятное. Вместо положенного спада рост смертности продолжается. В июне-июле в городах смертность в два с половиной раза превышает январскую, а в селах – в восемь и в семь раз! Затем она начинает падать, хотя еще остается повышенной, достигает январской цифры к октябрю и снижается дальше.

Можно, конечно, вбивать факты в теорию молотком, рассказывая об отсроченных последствиях голода – но не заставляйте нас верить в отсроченные последствия, унесшие больше жизней, чем сам голод! Такого просто не бывает!

Давайте теперь взглянем на данные 1932 года – и увидим там ту же картину. С февраля смертность начинает расти. В мае в городах она повышается всего на 25 %, зато в деревнях – на две трети, снова достигает максимума в июне (в полтора раза больше в городах и почти в два раза – в деревнях), в июле держится на том же уровне, начинает падать в августе, хотя не так резко, как в 1933 году, а достигает январской цифры когда? Правильно, к октябрю, и снижается дальше. При этом летом 1932 года умирало людей больше, чем голодной зимой 1932/33 г.